Цирк приехал!

— Сейчас все сделаю. А вы пока в магазин пройдите и постойте вместо меня.

— Дело! — Хозяин утерся полотенцем и стал натягивать рубаху.

Проходя через мастерскую, в которой трудились несколько плотников и цветочниц, приятели остановились.

— Ну, какие пироги? — спросил хозяин у низенького старика с рубанком в руках.

— Какие пироги могут быть, когда еле управляемся, — ответил плотник. — Боюсь, не поспеем к сроку.

— Надо поспеть.

— И так стараемся.

— Что это такое? — спросил Сергей Михайлович, с изумлением разглядывая огромный гроб, над которым трудились плотники. — Для кого такая махина? Кто помер-то?

— Никто не помер, — громко расхохотался хозяин.

— Неужели для рекламы? Да он в витрине у вас не поместится. Баркас, одно слово — баркас.

— Ковчег, — согласился хозяин. — Нет, не для рекламы. На живого человека гроб делаем. Срочный заказ.

— Так для кого же он предназначается?

— Ни в жизнь вам не угадать! Для цирка! Сергей Михайлович рассердился:

— Тьфу! Не ожидал я от вас, Иван Пантелеймонович, что богохульству станете потакать. Нешто можно, чтобы публично измывались над религией? Будь он, анафема, трижды проклят, этот цирк! Каково вам будет, ежели в гроб наложат клоунов поганых либо собак ученых? Не стыдно вам будет?

Иван Пантелеймонович объяснил, для каких целей нужен гроб, рассказал, что цирк не государственный, а частный и что гроб заказывали солидные люди.

— И все же цирк — дело не божеское, — не согласился Сергей Михайлович. — Я, например, в него не пойду ни за какие блага небесные.

— А я пойду! — возразил Иван Пантелеймонович. — Мы с Манечкой цирк любим. На открытие сегодня и пойдем.

Сергей Михайлович отвернулся и снова посмотрел на гроб.

— Сколько же в нем росту, в циркаче?

— Два метра тридцать сантиметров замерян гроб, — ответил старенький плотник. — А росту в нем два двенадцать. Попросторнее, пошире просили гроб изготовить, чтобы побольше воздуху было…

— Ладно, ладно, работайте, а то не поспеете. Вот-вот заказчики явятся.

Сергей Михайлович и Иван Пантелеймонович через мастерскую прошли в магазин.

— А что до рекламы, то думаю организовать выставку, — сказал хозяин. — Снимки похорон, поминки, гробы разных фасонов. Сегодня как раз фотограф должен прийти. Принесет снимки.

— Дело неплохое. Реклама — она никогда не повредит.

— А сейчас мне особенно понадобилась реклама. Новую государственную погребальную контору в городе открыли, подлецы! Конкуренция! Хоть волком вой!

— И ещё хуже нам будет от большевиков!

— Да, хорошего не жди…

Сергей Михайлович, нежно поглаживая обитый серебряной парчой гробик, задумчиво спросил:

— Вам, Иван Пантелеймонович, поскольку вы имеете дело с таким деликатным товаром, наверное, многие доктора известны в городе?

— А в чем дело, Сергей Михайлович?

— Да так, ничего особенного… Нет ли у вас среди докторов друга верного, чтобы был не очень болтливым?

— А для каких целей? — сощурил глазки хозяин.

— Заболел тяжко человек один. Кто — сказать не могу, не моя это тайна, а только очень ему требуется доктор.

— А чего же ваш человек не обратится в больницу или не пойдет к частнику?

— Он куда угодно пойдет, если будет знать наверняка, что доктор тайну умеет хранить. И деньги заплатит за это немалые.

Иван Пантелеймонович задумался:

— А что за человек?

— Я сам того человека в глаза не видел. За него хлопочет другой человек. Я с этого дела буду иметь комиссионные. И вы, конечно, свое получите. Больной — очень богатый. За то, чтобы тайну сохранить, никаких денег не пожалеет.

— Все хорошо, конечно, было бы, да жаль, нет у меня доктора такого, — вздохнул гробовщик. — Но вы не огорчайтесь. Я подумаю, где доктора найти, чтобы тайну умел хранить.

— Дело-то уж больно срочное. Прямо-таки неотложное дело.

— А мы и найти срочно постараемся. Иван Пантелеймонович посмотрел в окно:

— Вот и рекламу несут, — и направился встречать фотографа. — Привет, привет, тезка! Показывай скорее снимки.

Фотограф разложил фотографии.

— Очень хорошо, очень натурально получилось! — похвалил работу похоронных дел мастер. — А что, ежели плотников во время работы заснять? — предложил он фотографу. — Аппарат-то у вас с собой.

— А что! — согласился Иван Михайлович. — Очень даже неплохо будет для витрины.

Приятели проводили фотографа в мастерскую и снова вернулись в магазин.

В дверях показался Валька. Борьку он оставил на улице.

— Тебе чего, мальчик? — спросил гробовщик.

— Здравствуйте! Вы не узнаете меня? Я Ивана Михайловича Кадулина сын. Он меня к вам прислал по делу. Я прямо от него.

— От него? — недоверчиво переспросил Иван Пантелеймонович и переглянулся с Сергеем Михайловичем: — Ну, ну, слушаю…

— Вся работа встала у отца, — продолжал врать Валька. — Снова у нас отклеился фотообъектив от «Гиганта». Рыбьего клейку накапать у вас не найдется ещё? Отец очень просил.

— Сейчас, мальчик, — ответил Иван Пантелеймонович и скрылся в дверях.

Валя подбежал к окну и стукнул в него. Борька обернулся. Сквозь витрину, заставленную гробами и венками, он увидел расплывшееся от счастья лицо друга. Борька прижался носом к стеклу. Вдруг чья-то широкая спина загородила Вальку.

— А он вот утверждает, что вы сейчас находитесь в ателье. Как же так получается? — с невинным видом спросил Иван Пантелеймонович.

— Ну? — повторил Кадулин-старший. — Как же так получается? Почему ты не в школе?

— А зачем ему клей понадобился?

— А зачем тебе клей понадобился? — грозно повторил отец.

— Для опытов. Приборы клеить. Учитель велел. Для опытов с лягушками.

— Что же вы, рыбьим клеем лягушек друг к дружке приклеивать будете? — язвительно спросил Иван Пантелеймонович.

— Лягушек друг к дружке? — как эхо отозвался отец.

— Лягушек… — подтвердил, не моргнув глазом, Валька.

— А может, вы опять со скелетом чего-нибудь вздумали учудить? — подозрительно поглядел на сына фотограф.