Цирк с конями в казённом доме

Если провести аналогию, все эти криминальные дела больше всего напоминают войны периода феодальной раздробленности. Банды – не что иное, как феодальные государства, озабоченные захватом земель и крепостных – то есть рынков, фирм, бизнесменов. Они и жили по законам феодализма: с вассальными клятвами, раздачей милостей и «земель». Там был свой бюджет – общак. Свой суд, контрразведка. Даже дипломатические ведомства, ответственные за дружественные отношения с близкими и разруливающие по возможности конфликты с дальними.

В девяностые годы они росли как на дрожжах, вооружались и крепли, стремительно богатели, скупали недвижимость на Кипре, в Греции и Испании. «Бандит» – становилось довольно распространенной специальностью.

Один пахан говорил знакомому оперу:

– Слушай, столько народу сейчас у меня работает. Большую часть даже в лицо не знаю, через бригадиров общаюсь.

Вовсю шли чисто феодальные войны, внутренняя борьба за власть с сопутствующими интригами, предательствами, подставами, ядами и кинжалами в спину. Как истинные феодалы, паханы держали свою братву клятвами и деньгами, но больше страхом. Будет твое окружение бояться тебя до трясучки – будет порядок. А страх приходит только через кровь – тут всякие хитрые психологические этюды не катят. Надо проще быть – время от времени убивать. Притом убивать своих!

Члены одной московской авторитетной бригады вспоминают, что их просто колотило, когда пахан созывал сходняк, проходивший обычно в лесополосе под Москвой. Каждое такое «производственное совещание» означало, что одного-двух бойцов тут же и прикопают в назидание другим. Вот и смотрели с опаской друг на друга – кому сегодня по приказу свыше быть жертвой, а кому убийцей. Стреляли за предательство, за ненадлежащее выполнение обязанностей, за долги. Но когда этих поводов стало не хватать, то убивать стали за косой взгляд, за то, что отлынивали от футбольных матчей, практиковавшихся в бригаде. Да просто так, для наглядности.

Такое творилось в большинстве банд. Многие авторитеты убивали по необходимости, для поддержания дисциплины и больше за дело. Другим же просто начинало нравиться вершить суд. Они, как вампиры, подпитывались от этого темной энергией. Они впадали в экстаз, щелчком пальца лишая людей жизни. Это как наркотик, с которого не слезешь, – безраздельная власть над жизнью человека и ощущение полной безнаказанности. Такой власти не было даже у средневековых феодалов, над которыми довлели традиции, церковь, понятие греха. Над этими же тварями не довлело ничего. И они превращались в бешеных псов.

Один известный политик, ныне проживающий в уютном государственном помещении пожизненно, сначала решал с помощью своей киллерской бригады политические и коммерческие вопросы, а потом просто составлял списки тех, кто ему не нравится, ну ликом не вышел.

Все эти тяготы и лишения бандитской службы отлично описал в своих изданных недавно мемуарах главный медведковский киллер Шерстобитов, известный как Леша Солдат.

По историческим законам феодальная раздробленность обязана закончиться формированием централизованного государства. Слава те господи, мы до этого не дошли, и всероссийского паханата не появилось, хотя попытки такие были.

Наверное, если бы дезинтеграция страны продолжилась бы такими темпами, то сегодня на ее обломках правили бы эти самые бандиты, назвавшиеся графьями и князьями, а также всенародно избранными президентами улицы Моховая и Садовая, и народ их почитал бы как законные власти…

Глава 7 Понятия или законы?

– Открой, – позвонив в дверь квартиры на пятом этаже панельного дома, требует оперативник шестого отдела Московского угрозыска.

– А ты кто? – доносится из-за двери недовольный голос с грузинским акцентом.

– Володя.

– Я тебя не знаю.

– Ты чего, боишься?

– Я боюсь? – горячий кавказский парень распахивает дверь, тут же получает боксерский удар в лоб и улетает в комнату. Оперативник врывается в помещение, за ним – второй. Они умело укладывают на пол второго бандита. Я захожу в прихожую следом. Тут распахивается дверь ванной, оттуда появляется худой тщедушный кавказец с пистолетом Макарова, ствол смотрит в живот мне, корреспонденту милицейского журнала. Я с олимпийской грацией и быстротой оказываюсь на лестничной площадке, переводя дыхание.

Оперативник в квартире, узрев ситуацию, бьет ногой по двери, и бандита вносит в ванную.

Присев на колено и вытащив пистолет Стечкина, начальник 6-го отдела МУРа Ваничкин (ныне замминистра внутренних дел) орет:

– Выходи с поднятыми руками или стреляю! Считаю до трех! Раз! Два!

Дверь ванной распахивается. В дверном проеме, подняв руки, угрюмо возникает вор в законе Кэмо. Типичный представитель этой социальной группы: грудь впалая, хилый, но в глазах пляшет лютая злоба, подернутая наркотическим туманом.

Это был 1992 год, и Кэмо прославился как руководитель «Белого орла» – организации уголовников, по заданию грузинского правительства терроризировавшей мирное население во время боевых действий в Абхазии. Говорят, его бравые ребята весело и с песней погружали пленных на баржи и топили в Черном море.

Обыск. Кэмо лежит в наручниках на полу в прихожей. В большой комнате лежат два его подельника. По квартире мечется воровская жена, скандально причитая в наш адрес:

– Они работают! Это называется, они работают!

При этом покачивает на руках грудного ребенка, потом визгливо кричит на оперативника:

– Ему детское питание надо! Дай, вон в серванте!

Обескураженный опер кивает, лезет в сервант и протягивает ей полуторалитровую бутылку из-под «пепси-колы», наполненную бурой опийной настойкой. Тетка вскрикивает, убегает в другую комнату:

– Они, видите ли, работают!

Озадаченный опер лезет в сервант и видит там шприцы, в которые уже залит опий из этой самой пепсикольной бутылки.

Восьмилетний сынок бандита хлюпает носом и кивает на оперативника:

– А почему вон у него автомат есть, а моему папе нельзя?!

– Он милиционер, – отвечаю я.

– А у моего папы все равно есть автомат, – гордо объявляет пацан и получает увесистую оплеуху от своей более взрослой и уже знающей толк в жизни сестры.

Между тем оперативники, суровые ребята, пришедшие в 6-й отдел из ОМСН, проводят в коридоре с Кэмо профилактическую работу, объясняя, что в милицию стрелять не надо. После воспитательной, по-пролетарски тяжелой оплеухи вор выгибается дугой, его начинает колотить мелкая дрожь, изо рта идет пена.