Цирк Умберто

Граф Герберт Ремигиус Мария Палачич нервно заерзал на стуле.

— Пока что я ничего не понимаю, господин директор!

— Да, да, конечно, сейчас я вам объясню. Все дело в том, что вы не первый Палачич, который, придя в цирк Умберто, влюбляется. Первым был ваш отец. И знаете, в кого он влюбился? В меня, господин граф, в меня, Петера Бервица! Ну, не смешно ли?!

— Как… старик? Граф Эдмунд Максимилиан Бруно Палачич?

— Да! Его сиятельство граф Эдмунд Максимилиан Бруно Палачич воспылал безумной страстью к звезде цирка Умберто, а этой звездой, ха-ха-ха, этой звездой был я!

— То есть как, господин директор?

— Он хотел целовать мои нежные ручки, ха-ха-ха, вот эти лапищи, сударь, хо-хо-хо…

— Простите, я не понимаю…

— Он бросался к моим божественным ножкам, ха-ха-ха, к этим вот колодам, хо-хо-хо…

— Как прикажете вас понимать?

— Он сходил с ума по моей белоснежной коже, ха-ха-ха, по этой свиной шкуре, сударь, хо-хо-хо…

— Ради бога, объясните мне наконец…

— Он упивался моими золотистыми локонами, ха-ха-ха, правда, то был парик, а не эти вот патлы, хо-хо-хо… Мальчишку переодели наездницей, понимаете… Ну и хлопот же было с графом. Каждый божий день я получал от него букет и корзину с вином, а иногда и драгоценности…

— Да, папа в этом отношении превзойти трудно!

— Он каждый день сидел в ложе… и когда я выезжал — краснел как рак… А я кокетничал с ним, жеманился, изображал из себя стыдливую девицу, ха-ха-ха, потуплю глаза, бывало, а потом стрельну в его сторону — служители со смеху покатывались…

— Неужели его увлечение было столь сильно?

— Сильно? Умопомрачительно! Грандиозно! Фантастично! Ослепительно, как молния! А еще говорят, что любовь не ошибается!

— Но как мог старик…

— В ту пору он не был еще стариком, он был примерно ваших лет. Но действовал отнюдь не столь галантно, как вы; свататься он пришел не с букетом, а с пистолетом, и чуть было не застрелил меня!

— Это ужасно… Я тоже подумывал о револьвере, но не решился…

— А ваш папаша, граф, решился, и его чуть не арестовали за это. Вот какая история приключилась с графом Палачичем в Сегеде. Теперь вам понятно, отчего я смеюсь, когда ко мне на закате моих дней приходит его сын и признается в любви к моей дочери! Друг мой, вы ведь тоже не знаете, девушка ли Елена! Что, если и она переодетый мужчина. Мы, артисты цирка, — оборотни и потехи ради можем разыграть любую комедию!

Молодой граф Палачич сидел на стуле, вытаращив глаза, и только стирал со лба пот шелковым платочком. Неожиданное разоблачение совершенно сбило его с толку, из головы вылетели все красноречивые фразы, которые он зубрил несколько недель подряд.

— Господин директор… Право, я в полной растерянности… Я в отчаянии… Скажите, что мне делать?..

Приступ смеха прошел, и Бервиц не без сочувствия взглянул на молодого человека.

— Видите ли, любезный граф, положение мое весьма затруднительно. Как отец, я не могу допустить, чтобы моя дочь сделала опрометчивый шаг. Если бы вы уже являлись хозяином имения… Если бы вы пришли вместе с Еленой и оба сказали мне, что любите друг друга… Тогда — в добрый час. Но при нынешних обстоятельствах ваше положение безнадежно. Судите сами, как только вы станете объясняться ей в любви и назовете себя, она рассмеется вам в лицо, ибо знает историю любви вашего отца ко мне. Да и не она одна станет смеяться — анекдот этот до сих пор ходит по цирковым гардеробным. Стало быть, счастливая развязка вам не улыбается. Если позволите, вот вам добрый совет: поезжайте домой, и пусть вам старый граф расскажет, как он излечился от любви к мисс Сатанелле. Это была большая любовь, настоящее потрясение, как и у вас; но, видите, все прошло, граф нашел свое счастье и, по всей вероятности, не сетует на жизнь. Чего не случается на веку! Лично вы тут, разумеется, ни при чем, это уж, видно, у Палачичей в крови — подобная страсть к цирку…

— Да, вероятно. Об отце я ничего такого не слышал, но о дедушке рассказывают, что он был большим почитателем цирковых артистов и даже дарил им собственных коней.

— Сущая правда, я и об этом мог бы вам кое-что рассказать. Кстати, это совсем недурная привычка, могу только рекомендовать подобную широту души и вам, когда вы станете хозяином Годмезё-Вашархей.

Палачич сник, он сидел на стуле и смотрел в одну точку.

— Чуяло мое сердце, что дело не обойдется без осложнений… Я это предвидел, оттого так и волновался… Но я не предполагал, что все рухнет. Что же мне теперь делать, как мне быть?

— Этого я вам, граф, сказать не могу. У нас в цирке ничего подобного не случается. Разве что с кем-нибудь из зрителей, но к публике директор не имеет никакого касательства. Советую вам: возвращайтесь домой и воспользуйтесь испытанным семейным средством от любви к цирковым звездам. Это все, что я могу вам сказать. Что же до букета, то, если позволите, я передам его Елене как ваш прощальный привет. Вы согласны?

— Прощальный… — прошептал Палачич. Но Бервиц уже поднимался, давая понять, что беседа окончена; встал и молодой граф, невольно подчиняясь этому властному, энергичному человеку.

— Прощальный… — повторил он. — Вы очень любезны. Но почему я должен страдать из-за глупой ошибки моего отца?

— Это называется расплачиваться за грехи предков, — улыбнулся Бервиц, протягивая ему руку. — Передайте, пожалуйста, отцу поклон от мисс Сатанеллы. Скажите, что вы с ней встретились и что красотка превратилась в старика отца, у которого пропасть хлопот с дочерью и ее поклонниками. Прощайте, ваше сиятельство, рад был познакомиться. Честь имею.

Стоя посреди кабинета, Петер Бервиц с минуту еще улыбался — вспомнил, как приподнимал юбочки перед Палачичем. Но улыбка тут же сбежала с его лица: вместо себя он увидел на лошади родную дочь…

Когда он в полдень пришел обедать, Елены еще не было дома. Бервиц позвал Агнессу, заперся с ней в своей комнате и рассказал жене об утреннем визите, Агнесса изумленно качала головой — каких только чудес не случается в цирке!

— Факт сам по себе пустячный, но он напоминает нам о том, что пришло Еленкино время, — неожиданно повернул он разговор. — Она уже зрелая женщина, пора осознать это…

— Не знаю, как ты, а я это давно осознала, — отпарировала Агнесса. — По себе замечаешь, как бегут годы.

— Пора подумать о будущем. О нашем, о Еленкином, о будущем цирка. Я не против жениха, но такого, который устроил бы нас во всех отношениях. У Елены есть кто-нибудь на примете?

— Нет, Петер. Во всяком случае, я ничего не замечала. Кстати, от мужчин, которые время от времени ищут с ней встречи, лучше держаться подальше.

— Гм, подходящей парой для нее был бы кто-нибудь из нашей братии. Молодой владелец цирка или зверинца…

— Да, но такого нет. Я перебрала все семьи. Всюду молодые люди либо женаты, либо еще совсем юнцы.

— Досадно. Цирк Умберто стал теперь настолько солидным делом, что взять в пай я могу лишь вполне надежного человека.

— Я знаю такого человека, но он не из числа владельцев.

— Кто же это? Я его тоже знаю?

— Разумеется. Это Вашку!

— Вашку! Сын тентовика… Гм, да, да, конечно… Что и говорить, Вашку — жених подходящий. Начинал с азов, через все прошел, во всем разбирается, и парень серьезный, не какой-нибудь там вертопрах. Ты полагаешь, Елена пошла бы за него?

— Поручиться я, разумеется, не могу, но они дружат с детства, юноша он приятный, услужливый, думаю — с Еленой можно будет договориться. Она ведь тоже понимает, что нельзя ввести в дом первого встречного!