Цирк
Шрифт:
Атила снова обнял ее за талию, и на этот раз Хуана не отстранилась.
– Нет, не конец, – сказал он ей на ухо. – Наоборот, может быть, начало.
– Пусти меня! Ты пьян! От тебя до сих пор несет вином…
– Чувствительное обоняние сеньориты Олано, – сказал Атила.
Крепко сжав ее бедра, он заставил ее глядеть себе в глаза, под луной его лицо, словно вырубленное топором, казалось еще более жестким.
– О Атила, – пробормотала она.
Прогалина была в двух шагах от них. Все еще оглушенная прикосновением его
– Наш уютный семейный уголок, – сказал он, снимая куртку, чтобы подложить под голову. – Сеньорита Олано питает отвращение к людным местам.
– О, замолчи, если бы ты только знал!.. Я так перепугалась!.. Представь, что они бы меня увидели…
– Когда человек решается на какой-то поступок, он должен иметь мужество нести за него ответственность.
– Да, я знаю… Так должно быть. Но я не могу, Атила… Ты отлично знаешь, что не могу.
– Скажи лучше, не хочешь… тебе стыдно показываться со мной.
– Нет, это не так. Но я должна вести себя осторожно. Если моя семья…
– Твоя семья, вечно твоя семья… Иногда мне кажется, что на все остальное тебе наплевать…
– Ты сам прекрасно знаешь, что говоришь неправду… Ведь я с тобой, не так ли?… С тех пор как я узнала тебя, я ни с кем не встречаюсь.
– Да, но когда ты со своими друзьями, мне не позволено приближаться. Тогда ты – сеньорита Олано. Сеньорита Олано в окружении людей своего класса.
– Это неправда. Я тебе тысячу раз говорила, что…
– Беда в том, что ей эти неженки не нравятся… Поэтому она предпочитает Атилу, сына мурсийцев… И вот, когда ее никто не видит, сеньорита оставляет своих друзей и отправляется на поиски мурсийца, который, не в пример другим, дает ей возможность приятно провести время…
– Атила! – вскрикнула она, отбиваясь от его объятий. – Я запрещаю тебе так говорить… Мне противно видеть тебя пьяным…
– Сеньорита хотела бы забыть эти минуты… Когда она лежит со своим мурсийцем…
Ей с трудом удалось наконец вырваться. Атила растянулся на траве и спокойно зажег сигарету.
– Если хорошенько подумать, – произнес он, когда зажигалка осветила его лицо, – пожалуй, права ты, а не я. Тебе подходит какой-нибудь тип, вроде Пабло.
– Хотела бы я знать, зачем ты вмешиваешь сюда Пабло, – сказала Хуана.
– А почему бы и нет? – возразил он. – Он хороший мальчик, спокойный, прилежный, образованный… Такой парень вполне подходит порядочной девушке.
– Иногда, Атила, я не могу отгадать, что у тебя на уме. Сейчас, например… Клянусь, я не понимаю, о чем ты говоришь.
– К тому же, – продолжал Атила, не слушая ее, – он из обеспеченной семьи!
– Не можешь ли ты объясняться яснее? – спросила Хуана.
– Кажется, я говорю по-испански.
– Но я не пойму, что ты имеешь в виду… Уверяю тебя, я ни слова не понимаю.
– Я говорю о нем и о тебе… Думаю, нельзя выражаться яснее.
Сердце Хуаны заколотилось,
точно барабан под рукой сумасшедшего.– Атила! – пролепетала она. – Быть может…
– Эта мысль осенила меня в «Погребке», когда я увидел вас рядышком.
Глаза Хуаны были полны слез.
– О Атила!..
Она провела рукой по его телу и нагнулась, отыскивая губы. Но Атила со злостью повернулся на бок.
– Отстань! – сказал он.
Не слушая его, Хуана приникла к нему, прижалась щекой к его подбородку.
– Ты ревнуешь? – зашептала она, и радость, прозвучавшая в ее голосе, поразила ее самое. – Любовь моя!.. Мой милый, дорогой!..
В его молчании была враждебность, одеревеневшее тело не отвечало на ее ласки.
– Ты ревнуешь, – снова сказала она. – Ты в самом деле любишь меня?
Ветер шевелил острые листья олеандров, и световые блики то тут, то там вспыхивали на траве. Колеблющиеся тени кустов падали на Хуану. Она не сводила глаз с его лица, с черных кудрявых волос, густых своевольных бровей, жестоких каменных глаз. Затем Атила резким движением привлек ее к себе, и Хуана почувствовала возле уха его шевелящиеся губы:
– С завтрашнего дня нам больше не нужно будет пробираться сюда тайком, словно мы отверженные… Я поведу тебя на танцы в «Олива», как другие. Или в кегельбан. У меня будут деньги, и ты сможешь пойти со мной, куда тебе захочется.
Его голос звучал хрипло, он задыхался, как всегда, когда был взволнован, и она, опустив веки, молча слушала, прижавшись к нему всем телом.
– Мне надоело скитаться, словно я Хуан Никто, в то время как всякие ничтожества щеголяют в накрахмаленных воротничках и разъезжают в автомобилях. Надоело проходить мимо, когда я встречаю тебя на улице. Надоело. Надоело.
– О Атила, – сказала она наконец. – Ты снова пойдешь работать? Ты виделся с хозяином гаража?
Но он, казалось, не слышал вопроса и, не отвечая, только гладил ее волосы.
– С этим покончено. Тебе не придется больше стыдиться меня, как в тот раз, когда мы встретились на площади… Иисус, я бы стер в порошок того кривляку, который тебя провожал!.. Да он хлюпик рядом со мной, зато появляться с ним вполне пристойно, оттого что в семье у него водятся денежки… Завтра я буду таким же, как он. Смогу гулять с тобой, где захочу.
Она снова спросила:
– Но каким образом, Атила? Ты нашел работу?
Он еще раз поцеловал ее в губы, делая вид, что не слышит вопроса.
Салон доньи Кармен был тесноват для вечеринок. Когда пришла Эльвира, большинство дам хунты уже разместилось в неудобных плюшевых креслах, образовав кружок возле хозяйки дома. Другие, собравшись небольшими группками, болтали, сидя в углу на диванчике и креслах или на софе, втиснутой между кадок с пальмами.
– Эльвира, милая, мы уж думали, ты не придешь! Еще немного и осталась бы без суфле.