Цирк

Наступило очень короткое молчание. Шофер и механик обменялись взглядом.

– Ну, не в этом доме, так рядом…

– Ни в этом, ни рядом, нигде поблизости никакой господин с бородкой не проживает.

Приезжие смотрели на него в явном смятении. Рядом с бледным механиком лицо шофера казалось совсем багровым. Элпидио намеренно помедлил несколько секунд и потом прибавил:

– Я знаю одного сеньора, но он не живет на этой улице.

– Мужчина лет под сорок с козлиной бородкой?

– Мужчина лет под сорок с козлиной бородкой.

– У него голубые глаза и вздернутые брови?

– У него голубые глаза и вздернутые брови.

– Послушайте… – голос шофера чуть заметно дрогнул, и в его мрачных черных глазах затеплился огонек надежды. – Не могли бы вы сказать нам, где он живет?

– Подождите минуту.

Элпидио неторопливо направился к кассе и вернулся с аккуратной пачкой квитанций.

– Господин, которого вы ищете, живет на улице Буэнайре в доме номер четырнадцать.

– Как вы сказали?

Элпидио отцепил скрепку, соединяющую бумаги, и протянул квитанцию водителю такси.

– Сеньор Ута. Улица Буэнайре, дом четырнадцать.

Двое мужчин жадно склонились над бумажкой.

– Читайте, читайте, – благодушно сказал Элпидио.

Он с улыбкой предоставил незнакомцам пожирать глазами бумагу и, разыгрывая величайшее спокойствие, снова набил табаком свою трубку. В наступившей тишине слышалось только прерывистое дыхание двоих мужчин.

– Кой черт все это значит? – пробормотал тот, что помоложе.

Зажигалка осталась на полке бара. Элпидио сходил за ней и вернулся, напевая.

– Вы же видите. Это перечень его долгов за девять месяцев.

Шофер обратил к нему взгляд человека, находящегося в агонии. То, что произошло, казалось, действительно превышало его силы, его маленькие глазки в панике забегали.

– Значит, вы думаете…

– Не думаю, – сказал Элпидио, – а утверждаю, что, если упомянутый сеньор должен вам известную сумму денег, он не вернет ее по той простой причине, что ничего не имеет. – Элпидио сунул руки в карманы и выразительным жестом вывернул их. – Абсолютно ничего.

– Но это же мошенничество, которому нет названия, – воскликнул механик в ярости.

– Да, сеньор, правильно, мошенничество.

– Мы приехали на такси из самого Мадрида. Подсчитайте стоимость бензина за дорогу – больше чем пятьсот километров… И оказывается, этот подлец…

– Сочувствую, но считаю своим долгом предупредить, что вам лучше сразу распрощаться с надеждой взыскать с него хоть грош.

– Я убью его!.. – взревел водитель, налившись кровью. – Где, вы говорите, он живет?… Клянусь родной матерью, я пойду и пришью его.

– Спокойно, спокойно! – прервал его Элпидио, – Не торопитесь. Постарайтесь сохранить хладнокровие, оно вам еще пригодится.

Повернувшись к механику, он негромко сказал:

– Подождите меня минуту, пока я переоденусь. Я сам провожу вас. – Элпидио прошел в заднюю комнату предупредить жену. Он быстро возвратился в новом пиджаке и сел в такси.

– Езжайте направо, по Главной улице. Об этом деле нужно немедленно поставить в известность полицию.

* * *

После крестного хода донья Кармен и дамы из хунты направились в «Веселое казино», где незадолго перед тем начался традиционный праздничный бал. Основанное полвека назад, казино было закрытым клубом и не слишком стремилось к обновлению своего состава. Устраиваемые там празднества были очень популярны в старинных семьях колониального квартала, к которым принадлежали самые влиятельные особы местного общества. В противоположность кегельбанам и кабаре, плодившимся с некоторых пор как грибы, казино стремилось не допускать в свои залы туристов, дачников и выскочек.

Не менялось с годами и его внешнее оформление. Войдя, донья Кармен с нескрываемым удовольствием в этом удостоверилась. В казино чувствуешь себя как дома, так как знаешь, что старые привычные предметы остаются на своих местах. Обслуживающий персонал был ей тоже знаком – донья Кармен знала всех их с детства. Добрый Ким, в неизменном черном костюме, который он носил с незапамятных времен, всегда был услужлив и почтителен с ней и ее подругами. Завидев донью Кармен, официанты любезно провожали ее к оставленному для сеньоры столику.

Огромный салон заполняли знакомые. Оркестр, как и в прежние годы, разместился на небольшом, покрытом красным ковром помосте, где перед началом киносеансов обычно устанавливали экран. Флажки, полумесяцы, фонарики, кольца серпантина многоцветными гирляндами спускались с потолка. У дверей, как часовые, выстроились традиционные кадки с кипарисами. Невысокая лесенка соединяла обе половины помещения – внизу танцевала молодежь, а наверху стояли столики для солидной публики.

Донья Кармен и ее подруги заняли почетный столик возле самой лестницы. Узнав об их прибытии, дон Хулио подошел к ним раскланяться. Вслед за тем с прохладительными напитками явился Ким. Оркестр лихо играл какой-то современный танец (донья Кармен однажды пожаловалась, что с каждым днем исполняют все больше негритянской музыки вместо вальсов и пасодоблей), и приходилось повышать голос, чтобы собеседники вас услышали, Магдалена, Эльвира и Мария-Луиса молча наблюдали за танцующими. Флора еще не пришла.

– У бедняжки ужасная мигрень! – объяснила ее сестра.

В зале становилось все оживленнее. Все столики были заняты, и много народу ждало в вестибюле. Прибывшие подходили к донье Кармен, поздравляли ее с утренним блестящим успехом. Шум стоял адский, и разговаривавшие вынуждены были кричать.

– Я видел Отеческий приют. Это потрясающе!

– Думаю, другого такого нет во всей Каталонии.

– Я был среди публики. Позвольте мне вас поздравить!

Донья Кармен улыбалась. Кто-то пожелал узнать подробности скандала, разразившегося во время церемонии вручения медалей старикам, и разговор зашел о Канарце и его «подвигах».

– Я считаю, что по отношению к нему было проявлено чрезмерное терпение. Его поведение…

– Сегодняшний проступок переходит все границы, – сказала Эльвира. – Когда я услышала его голос, клянусь вам, я готова была не знаю что сделать…

– Он получил по заслугам, вам, вероятно, известно…

– Еще мало получил. Я бы ему все кости переломала.

В этот момент распорядитель объявил в микрофон танец с похищениями. Музыканты воспользовались перерывом, чтобы настроить инструменты. Публика разразилась оглушительными аплодисментами.