Цитадель тамплиеров

Госпожа Жильсон не спешила. Недомогание Изабеллы было ей на руку. Однажды, взбивая яичные желтки, она увидела возле кухни юного Бодуэна. Он походил на неопытного хорька, прокравшегося в курятник. Горящие глаза, обсохшие губы… Молодые крестьянки, кормившие птицу и теребившие шерсть, похихикивали. Они не считали принца опасным. Через год-два он превратится в хищника, а пока лишь слюни блестели на его мелких желтоватых зубах.

Госпожа Жильсон улыбнулась Бодуэну и осторожно его поманила. Он медленно подошел, перешагнув колоду для кормления поросят. Остановился в трех шагах от этой странной, но соблазнительной женщины с высокой грудью и выпяченным задом.

— Что ты делаешь? — спросил он, хотя отлично видел — она прислуга, и к ней надо относиться по-господски.

— Сбиваю желтки с сахаром и медом. Хочешь попробовать?

Госпожа Жильсон обмакнула в сладкую массу палец и протянула его Бодуэну. Тот побледнел, но подошел и взял се палец в рот.

— Сладко? — спросила госпожа Жильсон, и все в принце запело от ее нежного придыхания.

— Сладко, — прошептал он.

— Вон там за бочками есть пролом. Иди туда и подожди возле старой груши. Понял?

— Понял, — еле выдохнул мальчик.

— Иди же, пока никто нас не видит.

Через десять-пятнадцать минут принц Бодуэн стал мужчиной. Госпожа Жильсон с усмешкой констатировала, что вот и еще один, кого она делит с принцессою Изабеллой.

Бодуэн был счастлив два дня. На третий женщина начала выяснять отношения.

— Ты любишь меня?

— Да.

— Но я гожусь тебе в матери.

— Я люблю тебя.

— Но ведь ты — принц, я — служанка.

— Я люблю тебя.

— Если кто-нибудь все узнает, меня вышвырнут как собаку. Или убьют.

— Я не позволю! — глаза мальчишки горели. Любовники лежали на полянке среди заброшенного грушевого сада. Октябрьское солнце пекло, как летом.

— А твоя сестра? Она скажет, что я развратила ребенка, и прикажет высечь меня на конюшне.

— Я — не ребенок.

— Нет, ты — ребенок. Не стану рисковать своей жизнью ради твоих удовольствий. Хотя ты мне нравишься, парень. Ты — настоящий любовник.

— Сестра болеет, — сказал он.

— Не приходи, я боюсь, — сказала госпожа Жильсон.

Через полчаса Бодуэн мрачно сидел возле простуженной Изабеллы. Его глаза были предательски влажны.

— Ты плакал, Эди? Ушибся? Ты плакал из-за меня?

Мальчик вздохнул.

У Изабеллы блеснули слезы.

— Ты любишь меня, Эди?

— Да, сестрица.

Мужчина, кого в течение получаса две привлекательные женщины допытывают «ты любишь меня?», мог бы считать себя на верху блаженства. Но Бодуэн чувствовал, что он несчастен.

— Ты поправляешься, сестрица?

— Дня через два, сказал лекарь, я встану и будем все время проводить вместе. Ты снова плачешь?

— Я рад, сестрица.

— Эди, дорогой, дай, я тебя поцелую.

Принц вырвался из объятий и убежал. Изабелла была в восторге.

Озираясь, дрожа от страха и от недетского вожделения, Бодуэн прокрадывался в каморку госпожи Жильсон. Он думал, что никто не догадывается, куда он бегает среди дня. Между тем о романе узнали. Никто не спешил сообщить об этом принцессе. Ее крутой нрав был известен. Ее боялись. И госпожа Жильсон понимала, что рискует жизнью.

— Зачем ты пришел? Я не велела!

— Она больна, осталось два дня.

— Тем более, ты подумай, что будет со мной… Уходи, я думала, ты меня любишь.

— Я люблю тебя, да.

— Это — слова, которыми я не прикрою спину, когда на нее опустится бич. Меня изорвут в кровавые клочья.

— Я на тебе женюсь.

— Не говори глупостей. Кто ты и кто я?!

На этот раз Гвинерва Фротте, как она себя называла, выставила гонца. А Изабелла порадовала брата.

— Эди, я встану завтра.

Горло мальчика перехватило.

Выйдя из покоев принцессы, он кинулся в каморку любовницы. Ее не было, он бросился на кухню — тоже нет! Он узнал, что она поехала на рынок. Взобравшись на стену замка, Бодуэн стал следить за дорогой.

Наконец, едет!

Принц соскользнул со стены, бросился к пролому в стене и, пролетев сквозь грушевый сад, выскочил на дорогу перед повозкой госпожи Жильсон. Она едва успела остановить лошадь.

— Я придумал! — крикнул Бодуэн. — Нам надо убежать!

— Как убежать, куда, что это ты говоришь?!

— Прямо сейчас. Выкинем эти лимоны…

— Нет, — сказала госпожа Жильсон. — Ты пойдешь в замок и будешь мил со своей сестрой. А после ужина придешь ко мне, мы все обсудим.

Конечно же, он прилетел, как совенок на запах крови.

— Вот, — показал он кошель с деньгами, — это мои. Изабелла про них не знает. Когда убежим?

— Ныне ночью. Ведь завтра, ты говоришь, принцесса встает? Но тебя могут хватиться.

— Да, — помрачнел Бодуэн, — она велела поставить мою кровать в се спальне. Она хочет все время быть со мной.

Госпожа Жильсон впала в задумчивость.

— Что же делать? Если она и заснет, то может проснуться от любого шороха. И поднимет людей. Лошади, собаки, факелы! Нас поймают. И тут уж меня повесят.

— Как же быть?

— Знаешь что, — госпожа Жильсон достала небольшую глиняную фляжку.

— Вылей это принцессе в вечернее питье.

— И она умрет? — быстро, с надеждой спросил Бодуэн.

— Что ты! Она очень крепко заснет до самого утра. За это время мы доберемся до Аскалона и сядем на какой-нибудь корабль.

— Да, — кивнул Бодуэн, — я налью, пусть она спит. Но лучше, чтобы она умерла.

Глава XXIII. Битва при Хиттине

Еще во времена Первого крестового похода европейцы поняли, что для того, чтобы успешно сражаться и против сарацинских армий, состоящих большей частью из легкой кавалерии, надобно резко сменить свою привычную европейскую тактику конного боя. Уже в 1097 году при Антиохии, за девяносто лет до описываемых событий, крестоносцы-всадники вынуждены были спешиться, что принесло им нежданно большой успех. Таким образом, вновь возросла роль пехоты, почти отставленной в войнах в Англии, Германии, Франции. Оказалось, что на Востоке лучше всего применять тактику древних греков.