Цивилизации

Безотносительно к своим ошибкам и усилиям мы по-прежнему находимся в полной власти природы; у нас нет возможности контролировать долговременные климатические изменения, которые в прошлом не раз задерживали или останавливали развитие человека. Вероятно, нас скорее удивит новый ледниковый период, неожиданно обрушившийся на нас, чем опалит глобальное потепление, возникшее из-за наших ошибок. Между тем потепление может причинить планете вред в других отношениях, ускорив высушивание, обжигая края обитаемых зон и превращая в опасное скопление микробов все разрастающиеся поля водорослей и мусора, плавающие по всему мировому океану.

Несмотря на «чудеса» современной медицины, болезни кажутся непобедимыми всем, кроме обладателей самодовольного или ленивого воображения. Микроорганизмы, вызывающие болезни, стремительно эволюционируют. Как стафилококки победили пенициллин, так современные штаммы проявляют тенденцию сопротивляться антибиотикам: сегодня эти адаптации опережают способность медицинских исследований реагировать на них. Несколько лет назад считалось, что в результате глобальной программы вакцинации туберкулез уничтожен: новый W-штамм этой болезни сопротивляется всем средствам воздействия и убивает половину заболевших. СПИД, несомненно, не последняя массовая болезнь, которая возникла со стремительной внезапностью и убила и убьет миллионы, прежде чем будет найдено средство от нее. Нас ожидают новые пандемии, подобные пандемии инфлюэнцы в 1917–1918 годах, которая унесла больше жизней, чем Первая мировая война. Как и микроорганизмы, контролировать переносящих болезни паразитов удается все с большим трудом, особенно это относится к малярийным комарам и к все растущим популяциям городских крыс [1175] . Вот рассуждение, над которым стоит задуматься: в истории медицины, как и во многих других аспектах истории, последние два столетия были обманчивой интерлюдией — нетипичным эпизодом. Мы убедили себя, что снижение вирулентности возбудителей болезней — произошло исключительно в результате наших усилий в области гигиены, профилактики и лечения. Но не менее вероятно, что мы воспользовались перерывом в эволюции — незамеченным и незафиксированным периодом относительно низкой вредоносности в биологии болезней. Если это так, нет оснований полагать, что этот период будет длиться бесконечно.

1175

Laurie Garret, ‘The Return of Infectious Disease’, Foreign Affairs, January/February 1996, pp. 66–79; The Coming Plague: Newly Emerging Diseases in a World out of Balance (New York, 1994), особенно pp. 411–456, 618–619.

Консервативное движение заставило нас озаботиться выносливостью природы, как будто природе без нас не выжить. Деревья, лишайники, водоросли существовали до нас и будут существовать, когда нас не станет: какой объективный тест может быть убедительнее? В стихотворении Питера Гиссарта, приведенном в качестве эпиграфа в начале этой главы, дубы становятся страшным символом устойчивости природы. Они буквально держат нас, проникая своими холодными, как железо, цепкими, как клешни, корнями глубоко в землю. Я предпочитаю думать, что они сменят нас без всякой злобы, но соблазнительно счесть их торжество справедливым. Пока мы оплакиваем или прославляем свою власть над природой, сама природа ждет часа мести.

2) Угроза, созданная нами самими

Не обязательно ждать, чтобы все разрушил Пан: люди могут справиться и без посторонней помощи. Цивилизации, которые щадит природа, регулярно уничтожают себя сами. Обычно считается, что угроза уничтожения мира в ядерной войне в конце XX века уменьшилась, когда политические изменения позволили мировым державам перестать угрожать друг другу атомным оружием. Однако большая часть этого оружия осталась нетронутой; теперь им располагает больше государств, в том числе и ненадежные режимы, к тому же такое оружие можно изготовить частным образом — террористы и организованная преступность тут не исключение. Поэтому страшной опасностью будущего скорее становится то, что я назвал «маленьким локальным ядерным холокостом», а не всеобъемлющий Армагеддон, которого опасались в недавней истории. Все более угрожающим выглядит биологическое и химическое оружие, с которым человечество еще не сталкивалось в больших масштабах: когда в 1995 году в Японии полиция арестовала членов секты «Аум Синрикё», сообщалось, что подозреваемые приготовили большие количества спор бактерии Clostridium difficile, чтобы заменить яд, который они уже распространяли. Даже мирное применение атомной энергии чревато опасностями: разрушение реактора может отравить обширные пространства, и мы до сих пор не знаем, как избавляться от ядерных отходов.

Иногда цивилизации поглощались захватчиками. Одна из наиболее заметных современных тенденций — различная демографическая статистика областей, где население сокращается, и многих районов мира, преимущественно самых бедных и обездоленных, — где оно непрерывно и быстрыми темпами растет. Это вызвало у многих опасения травматического притока населения из бедных районов, где слишком много голодных ртов, в богатые области, где есть излишек продовольствия. Результат, как полагают, будет аналогичен преобразованию Европы времен классической древности при вторжении «варваров» в Римскую империю или предполагаемому уничтожению древней цивилизации долины Инда иммигрантами извне (см. выше, с. З00-З06) [1176] .

1176

P. Kennedy, Preparing for the Twentyfirst Century (New York, 1993), pp. 44–46; A. Sen, Food, Economics and Entitlement (Helsinki, 1987); Hunger and Public Action (Oxford, 1989); P. R. and A. E. Ehrlich, The Population Explosion (New York, 1991); The Stork and the Plow: the Equity Answer to the Human Dilemma (New York, 1995).

Однако долговременные тенденции развития населения планеты обнадеживают. За исключением Африки рост населения замедляется, если вообще не приостанавливается; тревожные предсказания делаются относительно некоторых других районов, особенно Китая, но специалисты в данной области всерьез их не воспринимают [1177] . В определенном смысле перемещение населения из относительно неразвитых районов в более богатые зоны действительно происходит, но мигранты в целом не проявляют враждебности к цивилизации хозяев и не угрожают поглотить эту цивилизацию. Напротив, иммигранты становятся фактором культурного влияния, которое способно иметь не только разрушительные, но и обогащающие последствия. По мере того как уровень рождаемости падает, а продолжительность жизни растет, нарушается традиционный демографический баланс: мир молодых бродяг и гуляк, которым «правит молодость», становится геронтократией Дарби и Джоан [1178] . На Западе это изменение происходит благодаря развитию медицины и продлению жизни; в Китае — из-за демографического пробела, созданного тиранической политикой контроля рождаемости. Последствия этого обычно вызывают опасения, но они же могут оказаться благотворными. Пожилые люди будут работать дольше; для молодых и некомпетентных будет освобождаться меньшее количество рабочих мест; в консервативной нирване мира пожилых будут высоко цениться мир и спокойствие.

1177

L. Brown, Who Will Feed China? Wake-up Call for a Small Planet (New York, 1995).

1178

В Великобритании существуют «клубы Дарби и Джоан» для людей пенсионного возраста — по имени старой любящей пары в одноименной балладе Г. Вудфолла. Такие клубы создаются благотворительными организациями и устраивают вечера, концерты, экскурсии и т. п.

Я не собираюсь утверждать, что планету не могут ждать неожиданные катастрофы. В мире, накрытом тенью воинственного религиозного фундаментализма, и исламского, и христианского, или амбициозного, раздраженного и изолированного Китая потенциала для идеологически мотивированного насилия не меньше, чем раньше. Революции в прошлом не раз уничтожали цивилизации. В этом столетии цивилизация дважды едва не погибла, уничтоженная революционными движениями, во главе которых стояли диктаторы, откровенно враждебные традициям цивилизованной жизни. Две современные тенденции развивающегося мира заставляют опасаться оживления политического варварства. Во-первых, это демографический спад. Средний возраст населения растет, и относительное количество дееспособных людей рабочего возраста сокращается, так что приходится содержать все больше стариков и больных; обходится такое содержание все дороже, и нагрузка на трудящееся население все больше. На таком фоне все существующие в мире системы социального обеспечения выглядят неудовлетворительно, особенно в среднем звене. Во-вторых, непрестанно увеличивается «материальная пропасть», разделяющая богатых и бедных членов общества: это многих заставляет опасаться негодования «низших классов», лишенных привилегий и плохо образованных, превращающихся в разрушительную революционную силу.

Проблема будущего городов неотделима от проблемы перемещения населения между относительно бедными и относительно богатыми зонами и революционной угрозы со стороны новых низших классов. В 1900 году пять процентов населения планеты жило в городах с населением свыше ста тысяч человек. Сегодня это число — сорок пять процентов. Что еще тревожнее, многие самые крупные и быстрорастущие города мира расширяются так стремительно, что не знают никакого экологического контроля или социальной политики; в итоге миллионы обитателей таких городов остаются без элементарных санитарных условий и медицинской помощи. Последние статистические данные, собранные агентствами Организации Объединенных Наций, свидетельствуют о смягчении проблемы; например, самые большие города мира Мехико и Сан-Паулу недавно насчитывали свыше двадцати миллионов обитателей каждый; сейчас считается, что в них живет 15,6 и 16 миллионов человек соответственно. Однако проблема быстрорастущих городов третьего мира с населением от одного до десяти миллионов человек остается острой и все обостряется [1179] . В таких городах скапливаются люди без корней и опор, здесь процветают преступления и болезни, отчужденность и аморальность. Города, которые традиционно считались существенным признаком цивилизованной жизни, могут задушить цивилизацию.

1179

J. E. Hardoy and D. Satterthwaite, eds, Small and Intermediate Centers: Their Role in Regional and National Development in the Third World (Boulder, Co., 1986).

Если мы не научимся жить в «мультицивилизованном мире» (см. выше, с. 38), нам грозит перспектива «цивилизационных войн» [1180] . Европа — самое подходящее место, где их можно вообразить по линии деления «Восток» — «Запад», христианство и ислам. Стена разрушена, но Шалтай-Болтай уцелел. Озорной «глава буянов» [1181] со все большей свободой бродит по Европе, усаживается на новые или возрожденные преграды в, казалось бы, забытых местах и провозглашает непредвиденные конфликты. После падения стены стало труднее предсказывать войны и гораздо труднее обеспечивать мир. Мир после стены напоминает изображение в зеркале: многочисленные инверсии, искажения нормального; сосуществующие противоречия. Национальные государства проявляют противоположные тенденции к распаду и глобализации. «Модернизация» создает Grossraume [1182] , напоминающее старые империи. Геополитика кажется подчиненной менталитету и самоопределениям, но кровь и земля остаются взаимно, несмываемо загрязненными: Дейтонские соглашения замешены на них. В них же выкапываются и заполняются массовые захоронения в Косово.

1180

S. Huntington, The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order (New York, 1996), p. 302.

1181

Lord of Misrule — распорядитель рождественских увеселений в «доброй старой Англии».

1182

Общее пространство (нем.).

Кажется, что Берлинская стена была снесена лишь для того, чтобы создать ряд новых барьеров дальше на востоке. Исключение Турции и Советского Союза из европейских институтов можно понять и даже оправдать. Но это было ошибкой. Мирная Европа должна быть плюралистической Европой. Чтобы мир был прочным, он должен быть достаточно плюралистичным, чтобы включать и мусульман, и достаточно смелым, чтобы в него входило и большинство населения периферии. Если люди поверят в «столкновение цивилизаций», это пророчество обязательно осуществится. У России и Турции разные идентичности, и у каждой есть свои союзники: они по любым меркам — европейские государства, но не обязательно должны ими оставаться. И остальным европейцам придется винить только себя, если русские и турки решат взяться за правило: «если не можешь к ним присоединиться, побей их». Однажды это правило может превратиться в политику [1183] .

1183

Cm. O. Tunander, P. Baev and V. I. Einagel, eds, Geopolitics in Post-wall Europe: Security, Territory and Identity (London, 1997).

Даже без войны цивилизации способны увянуть, утратив контакт с собственными традициями: недавние рассуждения сосредоточивались на том, что традиционные религии может изъесть мирская эрозия, или традиционное образование не устоит перед неконтролируемым воздействием новых информационных каналов, или традиционные общины не выдержат социальных перемен, или традиционная этика погибнет под натиском пугающего «прогресса» экспериментов в области генетики. Информационная технология, которую многие приветствуют как благо для человечества, другим представляется силой, растворяющей традиционные социальные связи. Исследования в области искусственного разума, призванные освободить человека от однообразного труда, лучше выполняемого машинами, вызвали у людей страх перед будущим, в котором ими будут руководить хозяева-роботы. Пионеры генетических экспериментов и искусственного разума одного поколения в другом становятся Франкенштейнами.