Цивилизация Древнего Рима
Шрифт:
Мим оказался более честолюбивым. Появившись в конце III века до н. э., он существовал, как и ателлана, до конца Античности. Он отвечал глубоким потребностям римской публики. Заимствуя свои сюжеты в легендах, трагедиях и комедиях, он не отказывался и от любовных интриг, дорогих комическим поэтам. Приключения влюбленных весьма ценились. Иногда он ограничивался тем, что выводил на сцену простые фаблио: историю обманутого мужа или любовника, спрятанного в шкафу и вывезенного за пределы дома возлюбленной, — все то, что встречалось в «Милетских сказках» [427] . Мимы не щадили ни людей, ни богов. Тертуллиан возмущается тем, что видел, как изображаются на подмостках божества в позорящих их положениях. Известны мимы, в которых бог Анубис представлен прелюбодеем, Луна переодевается человеком (без сомнения, для галантного приключения), Диану наказывают кнутом, умирал Юпитер, после чего следовало чтение его шутовского завещания. Можно было также видеть (что заставляет вспомнить «Птиц» Аристофана) одновременно троих голодных Геркулесов, прожорливость которых высмеивалась. Нам трудно понять, как можно было терпеть это неуважение, если мы только не вспомним, что древняя религия не была лишена некоторого чувства юмора как в Риме, так и в Греции и что первоначально представления делались с намерением рассмешить богов.
427
«Милетские
В миме текст мало что значил; однако он наличествовал, но диалог оставался довольно примитивным, сводясь или к откровенным шуткам, или к доступным пониманию зрителей моральным максимам. Существенную часть мима составляли жестикуляция, танец, все то, что обращалось скорее к чувствам, чем к разуму. Мим оставался преимущественно областью чудесного в гораздо большей степени, чем литературный театр. У Плутарха можно прочитать, что, например, в правление Веспасиана был представлен мим, в котором участвовала усыпленная, может быть наркотиком, собака, а затем искусно демонстрировали ее пробуждение. В то время когда и в комедии, и в трагедии (и в ателлане) все женские роли игрались мужчинами, в миме они исполнялись женщинами, что пробуждало в черни низменные страсти. Она требовала, чтобы актриса танцевала обнаженной, но часто самих перипетий роли оказывалось достаточно, чтобы удовлетворить все пожелания публики.
В атмосфере феерии и реализма, поэзии и тривиальности развивались римские игры. Даже состязания на колесницах и гладиаторские бои были пропитаны этим духом: все в цирке, амфитеатре и театре происходило не просто так, хотя и казалось реальным, все было окружено ореолом странности и принимало значимость без связи с обыденностью. Победа того или иного колесничего в гонках колесниц принимала масштабы национальной победы, а его поражение считалось всеобщей катастрофой. Эти страсти недостаточно объяснять исключительно спортивным духом. Во времена империи существовали четыре партии болельщиков: «белые», «голубые», «зеленые» и «красные» [428] . Публика поддерживала ту или иную партию (как и должно быть, когда речь идет о спортивном азарте), вернее, того или иного колесничего. Партии продолжали существовать, даже если менялись предводители, ответственные за торжество цвета своей партии. И это были всегда одни и те же fautores [429] (мы сказали бы сегодня «фанаты»). Недавно было высказано предположение, что причина была одна: цвет был выбран определенным социальным классом, который его принял как свой символ и идентифицировал себя с ним. Таким образом, можно отметить, что Калигула, Нерон, Домициан, Луций Вер, Коммод и Гелиогабал, которые являлись наиболее «демократическими» императорами, благоприятствовали «зеленым». Когда Ювенал вспоминает о бегах, он пишет: «Весь Рим сегодня собрался в цирке, страшный шум сотрясает мой слух, из этого я делаю вывод, что успех благоприятствует „зеленым”. Потому что, если бы они были побеждены, наш город был бы опечален, как если бы консулы были разбиты в прах возле Канн». Таким образом, он указывает, что народная масса была явным приверженцем «зеленой» партии. Сенат же и консервативно настроенная аристократия идентифицировалась с «голубыми», и известно, что император Вителлий карал смертью сторонников «зеленых» за то, что те «плохо говорили о „голубых”». Под прикрытием обычного спортивного состязания существовали значительные интересы, которые вуалировались аргументами: разве боги не стоят на стороне тех, кто им нравится? Не была ли победа доказательством того, что боги желали покровительствовать колесничим и тем, кто с ними отождествлялся и вверял им свою судьбу?
428
В отечественной литературе для определения этих цирковых партий позднего периода иногда используются следующие названия: левки (белые), русии (красные), прасины (зеленые), венеты (голубые).
429
Болельщики (лат.).
Конные состязания поражали воображение людей позднейших времен, которым нравились колесницы, запряженные парой или четверкой лошадей, стоящие колесничие, облаченные в облегающую тунику без рукавов, с кожаным шлемом на голове, туловище обмотано поводьями, которые закреплялись на поясе. Левая лошадь вела упряжку, остальные следовали за ней. Колесница была похожа на военные колесницы в былые времена (простой кузов на двух колесах), но более легкая, устойчивость ей придавал вес человека. Малейшая неосторожность могла оказаться роковой: на огромной скорости колесница могла перевернуться, колеса сломаться, вожжи перепутаться; у человека оставалась только возможность схватить (если он только был в состоянии) нож, который носил на поясе, и перерезать кожаные путы, которые привязывали его к собственной упряжке. Если ему это не удавалось, его тело волочили по беговой дорожке животные, тело билось о spina или внешние барьеры.
В момент старта каждый из конкурентов находился за барьером. Над ними, на балконе, располагалось должностное лицо, руководитель игр. Он давал сигнал с балкона, бросая кусок белой ткани. В этот миг барьеры падали, и упряжки одновременно бросались в путь. Они должны были обежать вокруг цирка семь раз, это составляло расстояние приблизительно в семь с половиной километров. После каждого тура снималось одно из подвешенных над spina «яиц». Когда все они были сняты, то начинался наиболее увлекательный момент состязания. Колесницы стремились занять самое лучшее место внутри дорожки и двигаться вдоль нее, почти касаясь ближнего соперника. Много надежд рушилось, когда колесо неловкого колесничего разбивалось о камни! Неловкость или неудача колесничего обычно приносила неудачу и другим участникам состязания, так как они не могли на полном скаку мгновенно остановить свои упряжки, сталкивались с потерпевшим крушение и погибали вместе с ним. В толпе многие радовались, уповая на успех своих молитв, которые втайне возносили подземным богам, будучи уверенными, что свинцовая табличка с магической формулой, которую они зарывали в какую-нибудь могилу, дойдет до подземных божеств, достигнет цели и погибшие колесничие партии противника попадут в свою могилу.
Как мы уже сказали, гладиаторские бои были введены в Риме в 264 году до н. э. из погребальных игр, посвященных Юнию Бруту. Сначала они были всего лишь частью похоронного обряда, но римляне быстро их полюбили. В то время как на играх 264 года до н. э. были выставлены только три пары гладиаторов, полвека спустя на погребальных играх в память Эмилия Лепида участвовали уже двадцать две пары гладиаторов. Дух соперничества способствовал тому, что вскоре гладиаторы выступали на арене сотнями. Знатные аристократы хотели иметь свои личные отряды, которые они содержали в своих поместьях далеко от города. Во времена
Цезаря постановлением сената пришлось даже ограничивать количество гладиаторов, которым могло владеть частное лицо. Власть хотела избежать возникновения вооруженных отрядов, преданных своему хозяину и готовых к внезапным нападениям. Уже восстание Спартака продемонстрировало остроту опасности, поскольку именно гладиаторы, убежавшие из школы Капуи, образовали главное ядро восстания. Инициаторы гражданских войн Милон и Клодий (первый выступал на стороне сената, второй — на стороне партии популяров) использовали своих гладиаторов как телохранителей и bravi [430] и не ошиблись. Но существовали профессиональные организаторы зрелищ, которые содержали отряды гладиаторов, чтобы сдавать их (иногда очень дорого) магистратам, в обязанности которых входила организация игр. Во времена империи существовали императорские гладиаторы, которые принадлежали к дому принцепса на том же основании, что и остальные его люди, и использовались в играх, устраиваемых самим императором.430
Bravi — наемные убийцы (ит.).
Не все сражавшиеся на арене являлись профессиональными гладиаторами, для этого часто использовали приговоренных к смерти, которые должны были противостоять, почти безоружные, вооруженным противникам или хищным зверям. Длительное время это была форма казни: зверям бросали рабов и свободных людей, не имеющих римского гражданства. Некоторых из осужденных, молодых и крепких, отправляли не на смерть, а в гладиаторскую школу, обучали, и они становились профессионалами. Так они получали возможность если и не выкупать своим мужеством жизнь, то, по крайней мере, избегать казни, если после трех лет подобной жизни они выживали благодаря своей ловкости или удаче. Тогда, как и гладиаторов-«пенсионеров», их освобождали прикосновением палки без железного наконечника.
Рядом с осужденными, согласно уголовному праву, на арене часто появлялись военнопленные: правление Клавдия было отмечено массовым истреблением британских пленников в 47 году н. э. Нам также известно, по свидетельству Иосифа [431] , что Тит [432] освободился от пленных евреев в ряде зрелищ в Берите, Кесарии Палестинской и некоторых сирийских городах. Так расправлялись с пленными на протяжении всей империи, впоследствии Константин таким же образом обошелся с побежденными бруктерами [433] .
431
Речь идет об Иосифе Флавии (37—100) — писателе-историке. Выходец из иудейского священнического рода, он был одним из полководцев во время Иудейской войны, попав в плен (67), был освобожден Веспасианом. Участник и свидетель похода против Иудеи, написал «Иудейскую войну», а впоследствии и ряд других сочинений. Грималь упоминает о фрагменте из «Иудейской войны». См.: Иосиф Флавий. Иудейская война. Книга 7. III. 1–3.
Берит — римская колония в Финикии. Кесария — названия ряда городов Римской империи, речь идет о Кесарии в Палестине, город получил свое название по приказу Ирода Великого, а с 5 г. н. э. стал резиденцией римских наместников; был разрушен в XIII в. во время Крестовых походов.
432
Тит — римский император (79–81). Сын Веспасиана, в 69 г. стал командовать армией и руководил операциями в ходе Иудейской войны, в 70 г. захватил и разрушил Иерусалим и Иерусалимский храм — главную иудейскую святыню.
433
Бруктеры — германское племя, было покорено римлянами в 12 г. до н. э. Участвовали в восстании батавов и продвинулись к побережью Рейна в области Кельна. Окончательно были покорены Константином в 310 г. и слились с франками в IV веке.
Но народ не получал большого удовольствия от этих кровавых представлений. Он предпочитал более искусные бои, где противники были достойны друг друга и одинаково хорошо владели оружием. Поэтому предпочитали добровольцев, а становиться гладиатором означало иметь профессию.
Тот, кто желал стать гладиатором, вступал в «семью», принадлежащую lanista [434] . Он, принимая заранее самое скверное к себе отношение, приносил будущему наставнику страшную клятву: позволял себя бить, жечь, ранить и убивать по желанию ланисты. После этого он направлялся в школу, настоящую казарму, где начиналось его обучение под руководством инструкторов, ветеранов в этой профессии. Ученики гладиаторской школы объединялись в классы и упражнялись в фехтовании нападении на palus, манекен, прочно воткнутый в землю и изображавший противника. Классы делились по этапам обучения: высшим считался класс, который назывался primus palus; гладиатор, который дошел до него, славился тем, что сам мог быть наставником.
434
Lanista — ланиста, учитель и начальник гладиаторов (лат.).
В этих казармах господствовала ужасная дисциплина. Вне боев и тренировок вооружение тщательно закрывалось в надежном месте (armamentarium), а люди крайне редко получали разрешение выйти в город. Недисциплинированных заключали в оковы, били кнутом, клеймили каленым железом. Главной заботой гладиаторских школ было физическое здоровье этих мужчин, которые должны были демонстрировать совершенство своего тела и силу. Их хорошо кормили; врачами предписывалась специальная диета, чтобы поддерживать их в хорошей форме. Врачи следили за их гигиеной, делали массаж, руководили банными процедурами. Накануне своего первого боя гладиаторы имели право на libera сепа, особенно роскошный ужин, который для многих мог оказаться последним. На этот пир, дававшийся публично, приходили любопытные и наблюдали за теми, кто будет сражаться на следующий день. Последние изо всех сил, весело пили и ели, стараясь казаться беззаботными, и, безусловно, многие были счастливы наконец-то продемонстрировать свою отвагу. Сенека приводил слова знаменитого гладиатора, который во времена Тиберия, когда игры были редки, жаловался на то, что лучшие годы его жизни проходят в бездеятельности.
Конечно же, гладиаторам были присущи чувства военной чести и презрение к смерти. Вероятно, некоторые из них надеялись, что их мужество станет гарантией милости, которую окажет публика, покоренная их бесстрашием в случае их поражения. Эта милость оказывалась только храбрецам или неудачникам, которые умели проявить свою храбрость; храбрость, таким образом, могла в какой-то мере стать гарантией безопасности при поражении. Но многие не нуждались даже в этом: их судьба определялась профессией, которую они избрали. Они считались воинами: их предназначение состояло в том, чтобы убивать или умирать. Поддерживал ли их кто-нибудь, платили ли им — а платили часто неплохо, — что с того? Неудивительно, что в эпоху империи гладиаторы часто участвовали в военных действиях. Они не уступали другим солдатам: связанные своей клятвой, они умели быть героями не только на арене.