Цивилизация Древней Греции

* * *

Проведя наш обзор, мы обнаружили основные черты монархического государства, сложившегося в эллинистическую эпоху. Оно кажется фундаментально отличным от прежнего, традиционного для греков представления о государстве как о полисе. В эллинистической монархии нет «гражданина» царства, так же как царь не воспринимается как должностное лицо, пусть даже верховное. Монархическое государство не отменяет греческий полис — оно существует в другой плоскости. Оно может включать в себя полис, не уничтожая его, но подчиняя его своим собственным целям. Эта система управления была предназначена для крупных, многосоставных, разнородных, полиэтнических территориальных образований, где варвары находились бок о бок с греками, где полисы, династы и народы сосуществовали друг с другом, где в гибких и одновременно эффективных рамках сохранялись разные обычаи и верования, где личность государя была постоянным и единственным ориентиром, потому что он был единственным, кто по неоспоримому праву копьяобладал военным могуществом — очевидной властью, которую никто не мог оспорить, поскольку она подкреплялась победой или демонстрацией силы, которой он располагал.

Эта монархия родилась эмпирически, не имея теоретического обоснования. Необыкновенные походы Александра показали изумленным грекам, что способен создать один гениальный человек за несколько лет при весьма скромном количестве солдат. Эта демонстрация имела решающее значение, и урок вскоре был применен на практике диадохами, но имел разные последствия: по мере использования оказалось, что эта система эффективна только при достойном руководителе. Действительно, все держалось на личных качествах царя: те, кто в конце концов одерживал верх, могли утверждать, как Селевк Никатор, по словам Аппиана (Сирийские войны. 61), что «решения царя всегда справедливы и они суть закон, который признают все».

Конечно, потом появились философы, возобновившие апологетику монархического режима, которую развивали еще в IV веке до н. э. историк Ксенофонт в своей «Киропедии» и ритор Исократ в своих похвальных речах киприотским государям Эвагору и Никоклу. Но ссылки на общественное благо и следование государем добродетели всегда было для эллинистических царей лишь темой для рассуждений, оправданием a posterioriсложившейся ситуации. Верховная власть осуществялась сама для себя, и ей не нужно было доказывать свою необходимость, достаточно было ее эффективности — одно это устанавливало божественное право. Так, по крайней мере, это понимали греки, которые, несмотря на свою склонность к воображению, всегда демонстрировали поразительную готовность признать очевидность факта.

Царь, таким образом, не стремился править на благо своих подданных или упрочивать процветание своей державы. Если говорить о свободе греков, то она была средством пропаганды, а не догматом. Его целью было сохранить, прославить и расширить по возможности, во всяком случае полностью взять на себя роль вождя, которую он завоевал или получил по наследству. В поведении царей не было никакой идеологии, разве что доказательства легитимности его власти: для этого вводился культ государя. Но он не озадачивался ни благоденствием своего царства, ни вынашиванием каких-либо далекоидущих планов, кроме политических. Администрация эллинистического монарха стремилась сохранить в неприкосновенности свой авторитет, ввести порядок, который облегчал бы руководство, и получить с царских владений максимально возможный доход. Эта администрация была сугубо прагматична: обеспокоенность о справедливости, о филантропии, о милосердии, которыми цари любили похваляться, позволяла успокаивать умы. В зависимости от обстоятельств их сменяла строгость. Ни при какой другой форме государства власть не использовала столько уловок и оправданий.

Цари относились к грекам как к грекам, а к варварам — как к варварам, говоря с ними на их собственном языке. Принадлежавшие к греческой культуре, они считали естественным и удобным распространять свою цивилизацию и язык, но не видели необходимости навязывать их. У Селевкидов наряду с обиходным греческим языком беспрепятственно употреблялся обиходный семитский язык — арамейский. В лагидском Египте использовать египетский язык никогда не запрещалось, хотя официальные документы обычно составлялись на греческом. Государи не пытались подавить или искоренить местные верования, если только они не были связаны с политическими интригами против царской власти, как это было в случае с иудейскими традиционалистами во время восстания Маккавеев. Сами греки были благосклонны к чужим богам, которых с легкостью уподобляли своим собственным: их цари, можно сказать, не проявляли культурного деспотизма.

Зато, осознавая, что их держава — это их личная собственность, государи с удовольствием подчеркивали это. Поскольку греческая цивилизация была городской и сосредоточивалась вокруг городов, — только основывая, завоевывая и развивая города, царь мог явить свое фактическое господство. И чтобы сильнее дать это почувствовать, в соответствии с древнейшими эллинскими верованиями, придававшими имени бога или человека крайне важное, если не магическое значение, они зачастую давали своим вновь образованным или завоеванным городам династические названия — по своему имени или по имени членов своего рода. Ничто очевиднее не обнаруживало эгоцентристский характер эллинистического государства, как необыкновенное распространение этой новой топонимии, которая отражала территориальные масштабы и силу личной власти монарха: население, которое он там размещал или контроль над которым брал на себя, отныне свидетельствовало о величии царя.

Еще Александр подал тому пример, основав Александрию Египетскую и многие другие одноименные города, которые вплоть до самой Александрии Дальней (Эсхате) в Центральной Азии за Самаркандом напоминали о его походе от одного до другого края империи. Диадохи сделали то же самое: Птолемей основал Птолемаиду в Верхнем Египте, Антигон Одноглазый — Антигонию в Вифинии, Деметрий — Деметриаду в заливе Воло, Кассандр — Кассандрию и Фессалоники в Македонии, Лисимах — Лисимахию в Херсонесе Фракийском. Тот же Лисимах переименовал Антигонию Вифинскую в Никею — по имени своей жены Нике, а знаменитое название города Смирна сменил на Эвридикию — в честь своей дочери Эвридики, но это нововведение не прижилось. Селевк, говорят, основал девять городов, которые назвал Селевкиями, и шестнадцать — которым дал название Антиохия — по имени своего отца Антиоха. Его последователи, подражая ему, добавляли к именам собственно царей другие династические имена: все эти Стратоникеи, Лаодикеи, Апамеи напоминали о Стратонике, Лаодике и Апомее — женах или дочерях Селевкидов. Так же поступали и Лагиды, назвав несколько городов Берениками и Арсиноями, помимо новых Птолемаид в Киренаике, Палестине и Ионии. Атталиды не остались в стороне: во Фригии появилась Эвмения, в Мисии — Филетерия (по имени основателя династии), а также несколько Атталий: в Мисии, Лидии и особенно в Памфилии (сегодня Адалия). Монархи азиатского происхождения вдохновились этими примерами: в Вифинии Прусий I основал Прусу (Бруссу) а Никомед I — прекрасный город Никомедию. В Понте Фарнак I около 180 года до н. э. основал Фарнакию на берегу Черного моря, а Митридат Эвпатор — Эвпаторию, тогда как его стратег Диофант установил еще одну — в Крыму, возле Севастополя. Даже государи Армении последовали этой тенденции: Артаксий около 185 года до н. э., возможно по совету Ганнибала, основал Артаксату на реке Араке, впадающей в Каспийское море, а веком позже Тигран Великий собрал в Тигранокерте, в Верхней Месопотамии, население из двенадцати местностей этого региона для своей новой столицы; этот многообещающий эллинистический полис не был завершен, когда его заняли в 69 году до н. э. солдаты Лукулла, так что даже место, где он возводился, точно не известно.

Столь распространенный обычай имел очевидный смысл. Давая династическое имя городу, царь провозглашал его своим: он ставил свою печать на территорию. Он также разделял славу, которой эллинистическая традиция наделяла основателей — богов или героев. Первыми историческими трудами Греции были поэмы, пересказывающие историю — для нас мифическую — основания городов. Эллинистическая история вернулась к этой теме, как мы увидим, говоря о Каллимахе. Поэтому, когда царь вместо основания нового города давал династическое имя уже существующему, это был не беспричинный поступок, не просто замена одного названия другим в архивах, общественных документах и на картах. Такая операция, которую древние называли метономасия(«переименование»), имела религиозное значение: она сопровождалась ритуалами и иногда приводила к переносу гражданского центра, даже если новое местоположение находилось вблизи старого. В данном случае городское благоустройство могло существенно улучшить условия жизни в полисе: так, Лисимах построил новый Эфес на значительном расстоянии от прежнего города, чей порт был занесен аллювиальными наносами реки Каистр; он построил там новый порт и новую крепостную стену и назвал город Арсиноей — по имени своей жены, дочери Птолемея Сотера, будущей царицы Египта, это название не прижилось, но новый город быстро стал самым процветающим полисом Малой Азии.

Самый поразительный и самый значимый пример метономасии представляет собой Киренаика времен Птолемея III Эвергета. Брак молодого царевича, назначенного наследником своего отца Филадельфа, с Береникой, дочерью царя Магаса, который правил в Кирене, примирил оба царства. Тем не менее после восшествия на престол Эвергета в 246 году до н. э. пришлось предпринять военный поход в Киренаику, чтобы подавить сопротивление полисов в регионе, которые отказывались признавать лагидскую власть. Барка, Тохейра, Эвгеспериды, расположенные на западе греческой Ливии, были завоеваны. Эпиграмма Каллимаха (Эпиграммы. 37) напоминает об этих событиях. Это посвящение, оставленное в храме лагидского божества Сараписа от имени наемника, уроженца критского города Литтос, служившего в войсках Птолемея во время этой кампании: «Литтиец Менитас, посвящая это оружие, заявляет: „Смотри, вот мой лук и мой колчан, Сарапис. Я даю их тебе! А стрелы остались в телах жителей Эвгесперид”». Чтобы наказать бунтовщиков, Птолемей III нанес удар по древним городам, кроме Кирены, чья лояльность была вне сомнений. Три других подверглись метономасии, сменив свои изначальные названия на династические лагидские имена. Барка, древний внутренний полис, граничивший и соперничавший с Киреной, сместился к своему порту, который был расположен в 25 км от него и который получил название Птолемаида, заместил свою метрополию и стал управлять ее богатой территорией. Тохейра, старая морская аггломерация, появившаяся на заре колонизации, теперь стала называться Арсиноей. Эвгеспериды, самый западный греческий полис в Африке, известный по древнему мифу о Гесперидах и путешествии Геракала в Ливию, потерял свое традиционное название и был переименован в честь Береники, официально признанной царицы, дочери Магаса: кроме того, город был слегка смещен к западу, к более удобному порту между рекой Сирт и заливом, в котором он до тех пор располагался. Окруженный новой стеной, он пережил новый расцвет.

Таким образом, государи перекраивали мир своей властью. Если представить материальные условия, в которых они управляли этим древним миром — таким разрозненным, таким трудным для сообщения, таким разнородным, остается лишь удивляться, что эти монархические государства просуществовали так долго и оставили такой глубокий след в самых разных странах. Перемещаясь лишь на лошадях и лодках, цари умудрялись следить за своими землями, передавать свои приказы, получать новости и сообщения. Конечно, они вели войны, поскольку это был непреложный закон, которому подчинялся греческий и варварский мир. Но они также создавали и сохраняли сложные политические союзы, поощряли инициативы, помогали народу, потому что это была их функция, по крайней мере, они были в этом убеждены, и общественное мнение это признавало. Вряд ли столь здравомыслящее и столь изысканное общество просто так позволило бы воплотиться верховной власти в одном-единственном человеке. Несомненно, они смутно ощущали необходимость такой исключительной персонализации власти: эффективность и долговременность системы позволяли это предполагать. Во всяком случае, то, что этот исторический феномен так долго сосуществовал с социальными, политическими и ментальными рамками греческого полиса, не нарушая их, придавало эллинистической эпохе поразительную оригинальность.

Глава 8 ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ И НРАВЫ

Как жили люди в этом столь обширном и разноликом эллинистическом мире, где сосуществовали две такие разные формы государства, как полис и монархия — и та и другая собственно греческие, — которые поддерживали между собой сложные и противоречивые отношения? Как изменились с классической эпохи рамки повседневной жизни? Как повлияли на обычаи и нравы эллинов деятельность Александра и его преемников? На эти вопросы мы попытаемся ответить, сосредоточившись на наиболее оригинальных аспектах греческой цивилизации этого трехсотлетнего периода.