Цивилизация классического Китая
Шрифт:
Одним из излюбленных занятий были новые игры, например поло, вероятно привезенное ко двору в 709 г. тибетским посланником. Тибетцы, в свою очередь, заимствовали эту игру у персов. Император Сюань-цзун выказал настолько большой интерес к этой игре, что организовал матч между китайцами и тибетцами, и все высшее общество последовало его примеру с большим энтузиазмом. В 1956 г. археологи нашли в Сиани, на месте древнего города Чанъянь, камень с выбитой на нем датой — 813 г., который был положен в основание стадиона для игры в поло, популярность которой сохранялась до самого падения династии Мин (1644).
В двух столицах империи часто было модным одеваться так же, как тюрки или восточные персы. Мужчины и женщины, которые никогда не путешествовали без «варварских шапочек», причем к женскому убору на протяжении веков крепилась более или менее длинная и громоздкая вуаль. В VII в. девушки, особенно самые смелые, не стеснялись ездить по городу верхом
В кабачках увеселительных кварталов часто можно было встретить изящные силуэты варварских девушек:
Звучат на цитре «Зеленые павлонии у Врат дракона». Вино чудесное в нефритовой бутыли. Слегка касаясь струн, я пью, мой господин, за вас. Мы пьяны, нет лиц, краснее наших. У очага, где греется вино, Красавица смеется нежно, Как легкий ветерок весной. Как дуновение весны, она смеется, Танцуя в одеянии прозрачном. О господин, пока совсем не опьянели, Уединитесь ли теперь?Экзотическое очарование иностранных служанок, общим названием которых было слово ху,т. е. варвар, отличало многочисленные компании подобных веселых вечеринок.
Те женщины, что родились в северных степях, были принесены в жертву политике браков, которая гарантировала постоянство союзов, необходимых для сохранения мирного положения империи. Эта судьба роднит их с китайскими женщинами, выданными замуж за варварских вождей, причем причины этих браков идентичны. Пленницы политических интриг, женщины варварского происхождения никогда не покидали дворца и обычно мало соответствовали вкусу китайцев.
Совсем иначе дело обстояло с красавицами, происходившими из Согдианы. Их индоарийское, а точнее иранское, происхождение волновало сердца китайцев своими светлыми глазами, цвет которых сравнивали с нефритом, и рыжиной вьющихся волос. В Китае можно было встретить и молодых людей того же происхождения; и мужчины и женщины проявляли себя как искусные акробаты, танцоры и музыканты.
Тем не менее варваризация китайского двора в VII–VIII вв. в определенной степени может быть сравнима с вестернизацией начала XX в.: китайцев больше прельщала форма, чем реальное содержание заимствуемых вещей. Иностранцы были забавными, но они всегда оставались второстепенными существами, которых можно покорить своей воле. Главным образом, они представляли собой источник дохода. Даже традиционный обмен «данью» и подарками между периферийными народами и китайским двором представлял собой и материальное выражение дипломатической игры, и завуалированную форму торговли. Иностранцы иногда подвергались притеснениям, которые имели тяжелые последствия. Например, по указу 714 г. им запрещалось вывозить из Китая шелк, парчу, жемчуг, вышивки, золото, железо, — одним словом, все, что могло сделать рентабельным и окупить высокие издержки путешествий в далекие земли Аравии и даже Африки, где мусульмане искали черных рабов, которых китайцы ценили за их выносливость. В VIII в. правительство основало в Кантоне должность уполномоченного по торговым флотам, в обязанности которого входило обеспечение купли и продажи иностранных товаров. Впрочем, эта мера приносила намного больше дохода государству, чем иностранным торговцам, которые иногда были вынуждены отдавать до трети своего груза, на который налагался арест сотрудниками китайской таможни.
Иногда «сделки с Небом» были возможны, но никто и никогда не мог быть стопроцентно застрахован от подобных проблем.Более того, можно вспомнить о том, что закон строго следил за тем, чтобы контакты с внешним миром оставались только торговыми или официальными. Так, например, иностранец, женившийся на китаянке, никогда не мог покинуть Китай вместе со своей женой. Возможно, что именно с правления династии Тан, особенно после восстания Ань Лушаня, помимо провинциальных особенностей, которые носили больше сентиментальный, чем политический характер, в Китае повсюду начала проявляться глубокая преданность своей родине. Это кажется менее очевидным, если смотреть на образованные слои страны, ведь только эти люди умели писать, но зато сильно проявлялось в пограничных регионах, где китайцы и варвары часто перемешивались против своей воли.
Юань Чжэнь (779— 831),близкий друг Бо Цзюйи, описывал драму китайских жителей Дуньхуаня, который оказался захвачен тибетцами: «Вот уже около шестидесяти лет, как они лишены каких бы то ни было новостей, а заключенные когда-то договоры действительны только потому, что [тибетцы] становятся более кровожадными. Глаза этих людей смотрят сквозь солнце, которое встает на востоке, чтобы увидеть тучи [страны] Яо. Утром Дня Года они расчесывают своих лошадей на ханьский манер [единственный день в году, когда захватчики разрешают это]. Тот, кто мысленно верен Китаю, — это старики или больные или тот, чьи кости уже в земле. Они учат своих детей и внуков языку своей бывшей родины, рассказывают им о городах и крепостях, описывая их блеск [в прошлые времена]».
Верный Китаю Дуньхуань восстал против тибетцев в 848 г. и вновь вошел в состав империи в 851 г. Оазис, в котором многочисленные солдаты, пришедшие из Центрального Китая, продолжили свой род, блистал, как островок цивилизации Хань в варварских землях, чудесный цветок политики военных колоний, затерянный на длинных караванных путях. Именно он стал свидетелем зарождения в эпоху Тан подлинного национального китайского чувства, появившегося, возможно, от избытка экзотики.
Можно сказать, что во всех сферах жизни Китай эпохи Тан был похож на огонь, от которого разлетаются мириады искр. Однако эти искры идей либо падали и угасали в глубоких водах китайской цивилизации, либо сливались с теми понятиями, которые были унаследованы от первых веков человечества.
Одним из самых любопытных явлений, без сомнения, было разнообразие индоевропейских религий, которые были изгнаны из тех земель, откуда они вели свое происхождение, или, напротив, одержали там победу. Так или иначе, эти религии приходили в Китай, ища приюта или подтверждая свое влияние.
Несториане пришли из Согдианы и в 628 г. получили разрешение построить свою церковь. Китайцы высоко ценили талант, с которым адепты этой религии переводили буддийские тексты. Впрочем, несториане переписали по-китайски и около тридцати произведений, свидетельствовавших об их собственной вере. Одним из этих произведений была «Хвала Святой Троице», которая была найдена Полем Пеллио в Дуньхуане вместе с другими манускриптами. Они воздвигли знаменитую стелу в Сианьфу, на которой был выбит текст на китайском и древнесирийском языках, который, после опубликования его Атанасиусом Кирхером [83] в XVII в., потряс всю интеллектуальную Европу.
83
Атанасиус Кирхер (1602–1680) — немецкий ученый, иезуит, занимавшийся естественными науками, лингвистикой, древностями и др. Преподавал математику, философию и восточные языки. Составил грамматику коптского языка, а также энциклопедию Китайской империи, в которой перемешал научные сведения с фантастическими псевдоистрическими интерпретациями.
Маздакиты [84] предпочитали селиться в Ганьсу. Довольно быстро их стало так много, что в столице империи существовал как минимум один их храм (в текстах указано, что он был восстановлен в 631 г.) и специальный департамент «Сабао», который был создан при дворе; чтобы отстаивать их интересы.
Манихеи пришли в Китай в поисках защиты от гонений со стороны ислама. Появившись здесь в конце VII в., свою доктрину при дворе они представили в 694 г. Сто лет спустя манихеи стали достаточно влиятельными, чтобы обратить в свою веру уйгуров и сделать Турфан своим религиозным центром.
84
Маздакизм — религиозно-философское учение, распространившееся в Иране и некоторых соседних странах в раннее Средневековье, содержавшее идеи о необходимости взаимопомощи, равенстве имущества и др.