Цивилизация классического Китая

Несмотря на свои живописные стороны, этот мир развлечений наложил глубокий отпечаток на развитие некоторых видов искусства. Пение, музыка, танец, пантомима, предшественники зарождающегося театра, в развлекательных заведениях развивались быстрее, чем при дворе, где после мятежа Ань Лушаня группа музыкантов, востребованная в эпоху Сюань-цзуна, скоро пришла к упадку как в качественном, так и в количественном плане.

* * *

Глубокий вкус к музыке и лирическому выражению чувств, забота о классификации и регламентации, которая царила в период расцвета танской культуры, наконец, введение экзаменов, которые предполагали испытание на умение слагать стихи, спровоцировали бурный рост поэзии и привели к появлению новых просодических правил.

Уже в V в. талантливый историк и философ Шэнь Юэ (441–513) уважительно превозносил точную поэтическую форму (люй ши),которая даже по своим правилам должна была выражать вдохновение человеческих страстей, восхваляя его. В связи с этим очень любят цитировать его стихи, посвященные вечной теме разлуки:

В дни молодости, когда люди расстаются, они верят, что легко увидятся снова. Но сегодня ты и я увяли, мы постарели, мы не можем отложить наше прощание на другой раз. Не говори: «Это только кубок вина», — завтра сможешь ли ты поднять новый? В наших мечтах, не ведая о наших путях, как мы сможем утешиться в наших сожалениях?

В VII в. были четко определены правила, из которых попытались создать строгий закон, определяющий способы поэтического выражения. Однако они не распространялись на экзамены, так как здесь трудности были слишком большими. Любая поэма должна была состоять из восьми стихов, от пяти до семи знаков в каждом, причем рифмы должны быть одного тона, а цезура — располагаться в одном и том же месте.

В то же время существовавшие до этого монотонные песни, фу,исчезли. Слух китайцев намного больше очаровывала иностранная музыка. Мало-помалу старые слова были адаптированы к новым веяниям, так были созданы новые песни. К 800 г. стихийно появился жанр, который получил название цы.Песни цыподразделялись на своеобразные циклы, в каждом мелодия предопределяла размер, чередование тонов, строфику и рифму. В отличие от древней формы стиха ши,новый жанр допускал введение разговорных партий.

Это смягчение, эта свобода народной музыки, соединенная с разнообразными сменяющими друг друга ритмами, с затейливыми просодиями, без сомнения, лежала в основе золотого века китайской поэзии. Чистая и лиричная или социальная и ангажированная, она следовала самым разнообразным течениям, изображая образы людей и выражая идеи, бесконечно напоминая о необратимом истощении власти.

Вероятно, впервые эта искорка зажглась в поэзии Мэн Хаожаня (689–740), доброго мечтателя, певца вечной любви дальневосточного поэта к природе. Тем не менее он не смог ни сдать официальные экзамены, ни понравиться императору, когда при помощи друга, поэта Ван Вэя, ему представился такой случай. Вот его стихотворение, которое называется «Ночую на реке Цзянь дэ»:

Направили лодку на остров, укрытый туманом. Уже вечереет — чужбиною гость опечален… Просторы бескрайни — и снизилось небо к деревьям. А воды прозрачны — и месяц приблизился к людям. [88]

А вот более точный и живописный взгляд поэта Ван Вэя (699–759), литературный талант которого был равен только его таланту живописца:

88

Перевод Л. Эйдлина.

Белые камни в речке устлали дно. Небо застыло. Мало красной листвы. На горной дороге дождь не падал давно. Влажное платье небесной полно синевы. [89]

Кроме того, Ван Вэй был еще и музыкантом и в 721 г. стал придворным учителем-ассистентом по музыке. Его блестящая карьера была полна случайностей, характерных для всякого, кто подошел слишком близко к императорскому солнцу. После того как его силой взяли в свиту Ань Лушаня, он был брошен в тюрьму в 756 г., но в конце концов император даровал ему полное прощение. Несмотря на то что он удалился от двора, его талант продолжал высоко цениться. Он старел, посвящая свое время созерцательному эстетизму и буддийской вере, которая после смерти его жены в 730 г. занимала его мысли.

89

Перевод А. Штейнберга.

Ли Бо (или Ли Тайбо) (701–762), напротив, был живописным лицом богемы, исполненным даосистской непосредственности. Впрочем, иногда в живости его стихов появлялись оттенки меланхолии, вызванной мыслями о смерти, как, например, в стихотворении «За вином»:

Говорю я тебе: От вина отказаться нельзя, — Ветерок прилетел и смеется над трезвым, тобой. Погляди, как деревья — давнишние наши друзья, — Раскрывая цветы, наклонились над теплой травой. А в кустарнике иволга песни лепечет свои, В золотые бокалы глядит золотая луна. Тем, кто только вчера малолетними были детьми, Тем сегодня, мой друг, побелила виски седина. И терновник растет в знаменитых покоях дворца, На Великой террасе олени резвятся весь день. Где цари и вельможи? — Лишь время не знает конца, И на пыльные стены вечерняя падает тень. <…> Все мы смертны. Ужели тебя не прельщает вино? Вспомни, друг мой, о предках, их нету на свете давно [90]

90

Перевод А. Ахматовой.

Так же как и Ван Вэй, он не уклонился от компромисса с Ань Лушанем. Изгнанный в провинцию Юньнань, он также удостоился императорского прощения, но умер, утонув, как говорит легенда, пытаясь, в затуманенном алкоголем состоянии, поймать луну, блестящее отражение которой он увидел в водах Янцзыцзян.

Его современник и друг Ду Фу (712–770) не знал ни спокойной жизни Ли Бо, ни милостей двора, но по славе два этих великих китайских поэта были равны. Ду Фу пережил драматические события, омрачившие конец правления Сюань-цзуна и отметившие начало упадка династии Тан. Так как Ду Фу потерпел неудачу на официальных экзаменах, он столкнулся со всеми превратностями судьбы, на которые обрекало его положение скромного служащего: опала, неудачи, которые еще больше сгущали краски его горькой доли. Он познал трудную жизнь скитальца, был близок к простому народу, с которым он делил нищету. Его поэзия, которая могла бы быть, как это иногда случается, всего лишь излюбленной и тонкой игрой, в которой преобладали веселье и хорошее настроение, превратилась в инструмент моральной и социальной борьбы, в мучительный крик, направленный против войны и несправедливости. Вот его стихотворение «Чиновник в Шихао»:

В деревне Шихао я в сумерки остановился, Чиновник орал там, крестьян забиравший в солдаты. Хозяин — старик — перелез за ограду и скрылся, Седая хозяйка на улицу вышла из хаты. О чем раскричался чиновник в деревне унылой, Ругая старуху, что горькими плачет слезами? Чиновнику долго — я слышал — она говорила: «Три сына моих у Ечэна сражались с врагами. Один написал нам в письме из далекого края, Что двое погибли в жестоких боях на границе. Он жив еще, третий, но это недолго, я знаю, С тремя сыновьями мне надо навеки проститься. Нет больше мужчин здесь, все в доме пошло по-иному, Мой внук еще мал — материнскою кормится грудью. А матери юной нельзя даже выйти из дому — Все платье в лохмотьях — и стыдно, чтоб видели люди. Слаба моя старость, но я потружуся с охотой, Прошу, господин, не считайтесь, пожалуйста, с нею: И если меня вы возьмете в Хэян на работу, То утренний завтрак я там приготовить успею». Глубокою ночью затихли стенания эти, Потом я сквозь сон заглушенное слышал рыданье. Когда же в дорогу отправился я на рассвете — Один лишь старик пожелал мне добра на прощанье. [91]

91

Перевод А. Гитовича.

Систематизируя и дополняя глубокими интеллектуальными размышлениями то, что у Ду Фу было криком израненного сердца, создавал свои произведения Бо Цзюйи (772–846), о живописной и мощной личности которого мы уже вспоминали. В лучшихего творениях жили и страдали почти двапоколения, выросшие на первой волне расцвета танской поэзии. От Мэн Хаожаня до Ду Фу она развивалась в среде, где соседствовали вдохновение и даосистская свобода Ли Бо, тяжелый труд и конфуцианская строгость Ду Фу, бесконечная гамма человеческих радостей и печалей.

С появлением поэзии Бо Цзюйи все изменилось. Как и в III в., в те далекие времена, когда существовал кружок Цао, поэзия, обогащенная новыми стихотворными размерами, превратилась в средство политического выражения. Бо Цзюйи видел в ней средство передачи чистой информации, которая могла бы направлять размышления людей, находящихся у власти. Действительно, он был не только обычным поэтом, но и исполнял важнейшие функции придворного цензора. Его произведения не могут быть поняты в полной мере без учета тех высоких постов, которые Бо Цзюйи занимал в правительстве.