Constanta
Шрифт:
– Дед, ты ел? – крикнула она, облизываясь.
Ответа не последовало. Она крикнула ещё раз, постояла в раздумье и, закрыв кастрюлю, пошла на поиски. Прихожая, комната… Никого. Ясно – мужская компания была вновь одержима своим двором. Возвращаясь, Вика остановилась. Собственные глаза, отражаясь в зеркале, привлекли её внимание. Такие непохожие на себя, счастливые, дикие, лесные. Чего им не хватало? Музыки! Срываясь с места, она устремилась к старой радиоле. Загорелись лампы, закружилась, наматывая витки, голубая прозрачная пластинка и вскоре бархатистый мягкий голос Джо Дассена, оживая, воспарил в пустой тишине. Подпевая,
Не находя себе места, отчаянно жестикулируя хвостом, пытаясь выразить доступным языком все лучшие собачьи чувства, большая серая дворняга металась между Колей и дедом. Увиливания, хлопки, смех… Чувства пропадали. Но подоспела Вика. И всё изменилось. Явилось миру чудо, торжество без границ, яркий праздник воссоединения общего родного начала человека и зверя.
Вика ворочалась. Объятия у костра. Разве заснёшь после них. Утром она боялась, что взволнуется море, стихия вырвется наружу и случится непоправимое – она потеряет Колю. Но беспокойство оказалось напрасным. Внутри было тихо и покойно, ни отголоска. Коля остался близким и родным.
Ночь. Полна копилка. В любой момент можно закрыть глаза, уснуть и начать любоваться ими – безопасными страничками детских снов. Пусть так будет и дальше, без последствий. Ведь всё хорошо – Коля любит её, она – его, а больше ничего и не надо.
Внизу скрипнула дверь. Звуки бодрой мелодии огласили пространство, раскатистый женский голос, прорываясь сквозь них живым словом, произнёс:
– Говорит «Голос Америки» из Вашингтона. Программа для полуночников. Мы снова с вами, друзья!
Дверь захлопнулась. Всё стихло. Ни звука. И вдруг среди звенящей тишины откуда ни возьмись донёсся комариный писк. Тонкий заливистый, исполненный безудержного азарта охотника. Досада охватила Вику. Зима на носу, грядёт конец всей жизни, а одному из приговорённых насекомых всё равно неймётся – зовёт в пике чужая кровь.
Она приподнялась, села и отчаянной отмашкой рук вступила в незримый бой с летучей напастью.
Ночь постепенно брала своё. Мысли Вики кружились, путались и пропадали. Сменяя друг друга, мелькали зрительные образы. Поезд. Проплывающие мимо за окном дома, деревья, люди. Кто-то большой и сильный, обращая на себя внимание, махнул вслед ей рукой.
– Я с тобой! – донесло крик эхо.
– Я с тобой, – повторила она, уезжая.
Было позднее воскресное утро. Охваченный плотницким усердием дед строгал рубанком доски. Рой, сидя на цепи, контролировал порядок. Терпкий запах свежей древесины разливался по двору.
Дверь дома распахнулась. На пороге появилась Вика. Рой рванулся ей навстречу прыжком во всю длину цепи. Остановился, скованный неволей, и принялся скакать на месте, весь вне себя от радости и возбуждения.
Его обострённые нюх и чутьё предвкушали праздник. Борщ, тот самый, чудесный и забытый, которым дед кормил в те годы, когда их родная стая жила втроём. Всё не зря – невыносимая тоска по бабушке, долгий, трудный и безуспешный поиск её следов, вой по ночам… Конец печалям. Плохие времена были пережиты.
Вика не обманула собачьих надежд. В её руках действительно была миска с борщом. И личный подарок другу – оторванное от своей порции мясо.
Увидев
Вику, дед прервал работу. Выковыривая стружку из рубанка, предупредил:– Смотри, пальцы береги.
Вика не вняла предупреждению. Она смело подошла к Рою, поставила миску перед ним, присела рядом и запустила пальцы ему в шерсть.
Пёс ткнулся в неё, лизнул и, извиняюще мотнув головой, склонился над миской. Борщ начал с шумом таять. Лаская Роя, Вика забыла про всякую осторожность. Но дед был настороже. Упёртый строгий хозяйский взгляд довлел над псом. И тому ничего другого не оставалось, как вымарывая из себя зверя, стараться выглядеть агнцом – кротким, миролюбивым, добродушным.
Когда миска опустела, дед, глядя на облизывающегося довольного Роя, заметил:
– Пропала собака.
– Ну, что ты, деда, – вступилась Вика. – Он просто хорошо поел. Правда, Рой?
Рой гавкнул в знак благодарности.
– Собака должна знать своё место, – сказал дед. – Она не птица небесная, чтобы кормить её с руки.
– Дед, Рой не просто собака – он наш друг.
Дед усмехнулся.
Вика присела, обхватила голову Роя и посмотрела ему в глаза.
– Таков наш дед, – с сожалением произнесла она. – Никогда не выставляет свои чувства напоказ, но будь уверен, Роюшка – он любит тебя.
Рой внимательно выслушал её, повернул голову к деду и замер немым ожиданием, словно спрашивая, правильно ли он понял эти слова.
Дед промолчал. Но вид его был красноречивее всяких слов. Нам, брат, с тобой зимовать.
Вернувшись в дом и пройдя на кухню, Вика встретила Колю. Он сидел, уткнувшись в чашку чая, сосредоточенно и неподвижно, словно ища в ней клад.
– Привет! – обратилась она к нему. – Как спалось?
– Э-мме-э, – отозвался Коля, продолжая углублённо изучать чашку.
Чувствуя неладное, Вика подошла и заглянула в чай.
– Ты что такой? – спросила она, не найдя ответа.
– Нос не дышит, – ответил Коля гнусавым голосом, не поднимая головы.
– Посмотри-ка на меня! – велела Вика.
Коля подчинился.
Его вид ошеломил её.
– Допрыгался, испытатель!
– Да, – тяжело вздохнул Коля.
– Сиди. Надо рассказать деду.
– Вжик, вжик, – летели из-под рубанка стружки.
Дед с воодушевлением строгал очередную доску.
Вика подбежала к нему.
– Коля заболел!
– Как это его угораздило?
– Без тебя не обошлось. Ведро воды утром помнишь?
Дед остановился, отложил рубанок, взглянул на Вику.
– Что совсем больной?
– Совсем.
– Сочувствую.
– Сочувствуешь?! Ну, ты даёшь, дед! Коле плохо. Он сюда здоровый приехал. Тебе не стыдно?
– Кто знал, что этим кончится, – пожал плечами дед. – Надо было сразу признаться: так мол и так, сделан из сахара, ограниченной годности. Я ведь ему навстречу шёл.
– Что теперь делать?
– Лечиться. И не смотри на меня так. Прожжёшь насквозь – придётся всему Репино карантин объявлять. Давай, зови его сюда ко мне, во двор.
Вика убежала. Спустя несколько минут она вышла из дома, сопровождая еле переставляющего ноги, одетого в ватник инвалида.
С выражением прощающегося с жизнью мученика на лице Коля приблизился к деду.
– Однако как тебя скрутило, – заметил дед. – Холодно в ватнике-то?
– Да-а, – передёрнул плечами Коля.