Цугцванг
Шрифт:
— Ты думаешь…
— Закрой рот, — тихо шепчу и отступаю, — Уже нет смысла говорить. Поздно. Слишком поздно, Ли.
— Амелия…
— Не приближайся ко мне, предупреждаю по-хорошему. Если не послушаешь, я прострелю тебе коленные чашечки, а если и после этого не поймешь — выстрелю прямо в башку.
И вроде бы все, но в спину раздается глухой голос сестры.
— Он тебя не отпустит. Ты слишком много видела и знаешь.
— Трахни его, как ты умеешь, и он сразу забудет о моем существовании.
— Ты меня слышала?! Ты — угроза…
«Репутации?» — усмехнулась про себя, но голос оставался бесцветным, ранее мне незнакомым.
— Я не собираюсь никому рассказывать, какой мудак господин Александровский, все итак уже это
17; Ноябрь
Меня оставили в покое. Сейчас уже третье ноября, и почти две недели, как я больше никого из них не видела. Что касается моего нынешнего пристанища — это гостиничный номер, который я наспех нашла еще в тот последний день, когда видела свою сестру. Пункта в моем списке по поиску квартиры не было. Я знала, что это слишком муторно и долго — мне было не до того, как в принципе и сейчас. Небольшая комнатка обычной «трёшки» вполне устраивала, потому что по факту я приходила туда только спать, все остальное время проводила в универе.
Одержимость фортепьяно поднялась до какого-то сумасшедшего уровня. Я могла играть часами, готовилась к тому самому концерту, искренне веря, что все изменится, как только я попаду на сцену. Это и работа, за которую платят какие-то да деньги, и отличный повод сбежать из реальности — и я сбегала. Больше меня не волновало ничего. Еда, сон, жизнь — все на автомате с мыслями, убранными подальше. Даже сейчас мне плевать.
Этот концерт значил для меня очень много. С того самого момента, как я о нем узнала, была так взволнована, что аж пальцы подрагивали, с таким упоением думала, представляла — он полностью захватил все мои мысли. Логично, что я давно знала, что одену. Я выбрала платье в «Европейском». Красивое, дорогое, на которое отложила деньги, и на которое сейчас мне не хватает. Оно стоило тридцать восемь тысяч, у меня столько и осталось — жить в гостинице, даже в такой простой, удовольствие не из дешевых. Может быть и надо было найти комнату или вообще хостел, но я об этом не подумала. Мой пофигизм сыграл здесь злую шутку, но мне настолько плевать, что я не волнуюсь — что-нибудь придумаю.
Сейчас, например, все примерно также. Я стою у витрины и смотрю на «когда-то» предел своих грез, и ничего не чувствую. Совсем. Штиль какой-то. Наверно, мне следовало бы расстроится, но этого нет. Мне просто…нас-рать. С каменным лицом я разворачиваюсь и иду дальше по длинной аллее с магазинами, а когда равняюсь с популярным масс-маркетом, где продают достаточно обычные вещи по низким ценам, заворачиваю в него.
«Простое черное платье — это все, что мне нужно, а оно есть где угодно, и вообще кому какое дело, что на нем за бирка?»
Нахожу свой вариант почти сразу, беру вешалку со своим размером и иду в примерочную. Там снимаю свой шарф, куртку, черный бадлон, кучей кидаю на квадратный пуфик, а потом натягиваю «не-предмет-своих грез». Ткань отвратительная, какая-то пористая и царапает кожу, но в целом сидит неплохо. Нигде не давит, все нормально, по размеру — я очень похудела за все это время, так что примерка это всего лишь формальность. Смотрю на себя в зеркало недолго, только необходимый минимум, киваю и стаскиваю через голову. Освобождаюсь.
«Ну вот и все…к «большому дню» готова» — он будет завтра, и, так как на часах уже достаточно поздно, а мне еще ехать в гостиницу, я быстренько иду к остановке.
На улице страшно холодно, в этом году кажется, что и не ноябрь вовсе, а глубокий январь. Я грею руки дыханием, а потом вдруг поднимаю глаза на небо и вижу пухлые, взбитые снежинки. Когда-то я любила снег, но сейчас думаю иначе.
«Первый снег…ехать буду часа два, если не больше…»
Чуть ошибаюсь. До гостиницы я добираюсь за полтора часа из-за пробок. Уставшая от давки и такого огромного скопления
людей, бреду по улице, кутаясь в свое серенькое пальтишко. Разумеется никаких зимних вещей у меня нет, но что поделать? Вздыхаю и дергаю за ручку, жмурясь от неприятного звука дверного колокольчика.«Какое дурацкое клише…»
За стойкой ресепшена снова никого нет, но я уже привыкла. Здесь не стоит ждать крутого сервиса, да я и не жду — если мне насрать на все остальное, то уж на это тем более. Плетусь к лестнице, мне на второй этаж, слава богу, потому что лифт здесь есть, но вечно не работает. Здесь вообще много чего не работает. Когда я только въехала, прямо на следующий день у меня прорвало трубу. Ну как прорвало? Приперся какой-то мужик и сказал, что на него капает, попросился посмотреть. Мне было плевать, я отошла в сторону и смотрела тоже в сторону, пока он копался под раковиной. По итогу она действительно текла, так что мне пришлось сидеть внизу в «ресторане», что по факту являлось обычной кухонной гарнитурой с стаканом ложек, вилок и ножей. Каждое утро здесь выставляли завтрак — кашу быстрого приготовления и бутерброды с колбасой. Все это было из раздела «по акции», так что жрать совершенно невозможно — я покупала себе сэндвич в магазине, тем и питалась.
Это я и сделала сразу, как зашла к себе. Небольшая комнатка с маленьким телевизором, ничего особенного, но ничего ужасного — просто пристанище. Я кидаю вещи рядом с кроватью, подхожу к подоконнику и плюхнулась на него, открывая пластиковую упаковку. Все, чего я сейчас хочу, чтобы этот день побыстрее закончился, поэтому ем наспех, устало потирая глаза. Да, я устала, да и пальцы болели, после моей экспрессивной игры на пианино почти четыре часа. Я уже планирую, как быстренько схожу в душ и залезу под одеяло, где смогу спрятаться с головой, как в коконе, но мои планы рушит короткий стук в дверь.
Сначала удивляюсь и замираю — я никого не жду, разумеется, поэтому дальше немного, кажется, пугаюсь. Я не уверена, потому что мне сложно определить из-за плотной ваты почти все свои чувства, но потом я вспоминаю про проблемы своего нового «дома», которые вырастают буквально из воздуха на ровном месте и цыкаю.
«Опять что-то случилось, вот сто процентов!» — откладываю сэндвич и иду открывать.
Мои предположения оказываются ошибочными, а вот первое колыхание в груди верным. За дверью стоит девчонка с проколотой бровью и огненно-рыжими волосами, которую здесь ласково называют «администратор», а не «оторва хренова» кем она по факту является. Она осматривает меня с головы до пят взглядом полным какого-то непонятного презрения, который дарит буквально каждому, кто посмеет к ней обратиться, и сует мне черную, матовую коробку с серебряными бантом и вложенной карточкой.
— Это тебе.
— Что это?
— А мне по чем знать?! — ядовито хамит, щурясь, — Открой и узнаешь.
— Кто прислал?
— Я тебе справочное бюро?! Парень какой-то притащил, вроде курьер. Бери уже, а! У меня работа!
Фыркаю, потому что знаю я, что у нее за работа — трепаться по телефону со своим парнем. Она делает либо это, либо дрыхнет в подсобке. Понимаю, что смысла разговаривать нет — закатываю глаза, вырываю коробку, а потом захлопываю дверь. Как ко мне, так и я: никакого тебе здрасте и до свидания. Да и не до этого мне, абсолютно не до условных формальностей и правил хорошего тона!
Смотрю на коробку и не могу пошевелиться, будто мне принесли бомбу или сибирскую язву. Сердце глухо стучит, отдаваясь в горле, и я снова еле дышу.
«Какого черта?!» — яростно сдираю ленту и распахиваю не знаю какой по счету ящик Пандоры.
От того, что я вижу внутри, я не просто застываю, у меня черные круги бьют перед глазами. Это то самое черное платье, которое я так хотела, и к которому была так равнодушна пару часов назад. Это оно! Я бы узнала его из тысячи, как узнала того, кто его купил. Еще до того, как открыть конверт из дорогой бумаги, я прекрасно понимала, что там увижу. Но это не значит, я была готова это увидеть.