Цунами

Рад не обрадовался. Его так и прожгло ликованием.

— Тони! — бросился он к нему, лавируя в текущей толпе, словно взбесившаяся частица Броунова движения.

Тони, поджидая его, стоял, все так же молитвенно прижимая руки к груди, и отнял их, лишь когда Рад оказался рядом.

— Подумать только! — воскликнул он, пожимая Раду руку, сверкая зубами — прямо-таки негр, не мулат. — Смотрю — и кого вижу? Вы что, один здесь?

— Один, — подтвердил Рад. — Вы, я понимаю, тоже?

— Ничего подобного, — сказал Тони. Я вот, с вашим соотечественником.

Он указал на человека рядом, Рад взглянул — соотечественник был высокий, крупный, даже, пожалуй, богатырского сложения, с коротко подстриженными волосами, и с выражением лица — будто знал о мире такую подноготную, что мир вызывал в нем одно чувство презрения. В следующее мгновение Рад узнал его. Это был его сосед по самолету с кресла впереди. Соотечественник, глядя на Рада, кажется, тоже старался припомнить его.

— Где-то я вас видел, — уронил он по-русски вместо приветствия.

— Судя по всему, там же, где и я вас, — сказал Рад, тоже по-русски.

Соотечественник, сузив глаза, словно снял с Рада мерку.

— Не помню, — ответил он. — Напомните.

— Тоже друг Дрона, — обращаясь к своему спутнику и указывая теперь на Рада, с благостной улыбкой вставился в их диалог, разумеется, на английском, Тони. — Вот Дрон попросил меня прогуляться с Майклом по Пат-понгу, — перевел он следом взгляд на Рада. — Идем, смотрим — и вдруг вы!

— Друг Дрона? — продолжая снимать с Рада мерку, переспросил спутник Тони — снова по-русски. — Это о вас он, что ли, вчера мне говорил?

— Вероятней всего, — по-русски же отозвался Рад. — О вас, к сожалению, он мне не говорил.

— Не говорил — значит, не хотел, — отрубил соотечественник. Который, впрочем, уже обрел имя; по-русски оно наверняка звучало как «Михаил». — Но где же мы виделись?

Перспектива помучить «Михаила» неведением была соблазнительна, но окружающая обстановка к тому не располагала.

— В самолете мы виделись, — сказал Рад. — Вы сидели передо мной. А мое кресло, соответственно, было за вашим.

«Михаил» снял с Рада новую мерку. И по мере того, как снимал, презрительное выражение его лица прорастало снисходительной приязнью. Было похоже, снятая им новая мерка удовлетворила неким параметрам, являвшимся эталонными.

— Не пил, — произнес он, наставляя на Рада палец. — Не зашитый, но не пил.

— Какой проступок перед отеческими традициями! — Рад и хотел, и не смог удержать себя от иронии.

«Михаил» не обиделся. Наоборот, ирония Рада, кажется, пришлась ему по душе:

— А какой фортель! — в пандан Раду вскинулся он. — Какой фортель: не пил, а на Пат-понг — тут как тут!

— А на Пат-понг — тут как тут, — согласился Рад.

— Это уже хорошая аттестация, — резюмировал «Михаил». Он протянул Раду руку: — Вот как Тони назвал, так и зовите: Майкл. Я не против. Можно и «Майк». Даже лучше.

— А если «Миша»? — пожимая его руку, спросил Рад.

— Майк, — повторил «Михаил». — Или Майкл.

— Рад, — представился Рад. Майкл-Майк не отпустил его руки.

— Рад, рад, я тоже рад, — нетерпеливо проговорил Майкл-Майк. — Как к вам обращаться, если не тайна?

До Рада дошло: Майкл-Майк не сообразил, что «Рад» — это его имя. Ему стало смешно. Совершенно как в той знаменитой сценке: «А вас? — Авас. — Нет, вы мне скажите, как вас звать! — Авас!»

— А вот как Тони звал, так и обращайтесь, — стараясь не рассмеяться, сказал он. — Рад. Это мое имя.

— Рад? — переспросил Майкл-Майк. — Ничего себе. Ого имечко. Никогда не встречал.

— Радислав, — объяснил Рад. — Полная форма.

— Из поляков, что ли? — поинтересовался Майкл-Майк. — Это у них там вроде всякие «славы».

Рад отрицательно покачал головой.

— Не думаю. Во всяком случае, никаких семейных преданий насчет поляков не сохранилось. Просто старое славянское имя.

— Но в святцы, наверное, не входит? — В голосе Майкла-Майка была интонация — будто он хотел уличить Рада в чем-то предосудительном.

— Скорее всего, нет.

— Вот видите, — сказал Майкл-Майк — словно ему все-таки удалось уличить Рада. Он повернулся в Тони, молча стоявшему рядом с застывшей улыбкой гостеприимства на лице. — Что, возьмем человека в компанию? — спросил он по-английски.

Вновь зазвучавшая английская речь привела завядшего было Тони в состояние экстаза.

— Рад! Вы согласны? В нашу компанию. Соглашайтесь!

Вопроса соглашаться или не соглашаться перед Радом не стояло. Даже и несмотря на то, что он бы предпочел компанию без того, кто ее предложил.

— Лучше быть в дурной компании, чем одному, — сказал он, вспомнив застрявшую в нем со школьной скамьи английскую поговорку — «Лучше быть одному, чем в дурной компании».

— О, Рад, о чем вы? — воскликнул Тони, смутившись, как если б компания и в самом деле была дурная.

Но Майкл-Майк оценил шутку.

— Это по-русски. Это я понимаю! — с удовольствием изрек он, подавая Раду руку в знак одобрения.

Раду пришлось пожать ему руку еще раз. Было ощущение, они скрепили этим рукопожатием некий негласный, но понятный обоим договор, приняв взаимное обязательство по его неукоснительному исполнению.

— Рад, мы с Майклом просто шатаемся. — Тень смущения на лице Тони перекроилась в плутоватую улыбку. Он словно бы оправдывался ею. — Куда поведут ноги.

— А они поведут нас, куда подскажут наши желания, — уточнил Майкл-Майк. — Главное, как утверждает классика советского кинематографа, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями.

— Что значит «советского»? — спросил Тони.

— Что за вопрос? — посмотрел на него Майкл-Майк. — «Советского» значит «советского». Какого еще?

— Это, Тони, была такая страна, Советский Союз, — сказал Рад. — До тысяча девятьсот девяносто первого года. Ну то же, что Россия. Не совсем Россия, но все же.

— А, Россия! — воскликнул Тони. — Да-да, помню. Еще говорили, «Советская Россия». А что произошло в девяносто первом, почему перестали называть советской?

Рад с Майклом-Майком невольно переглянулись.