Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

28.8.66.Очень холодно. Делаю супер к «Царю Салтану». Титул сделала. Вечером пришли Дороши, но по такому холоду-дождю в Загорск не поехали. Читала Бунина о писателях. Довольно слабо. Тонкости чувств ему лучше удаются, чем портреты современников. И притом он злой. Бродский прислал Дорошу письмо. Вроде не испугался его «Загорска».

29.8.66.Прогулка по холоду в Глебово. Супер готов. Первая страница и пр. Как еще много работы. А я к ней охладела. И супером я не довольна. Мелкие формы и не очень складно. Что-то не очень я люблю рисовать к Пушкину. Куда лучше вольные народные сказки. Но так уж повелось. Люблю его «Лукоморье», а заодно и прочие сказки. Ко всему прочему «Царь Салтан» — это детская мечта. Мы когда-то делали театр у кухарки из рисованных картинок к «Ц. Салтану». Вот

с тех пор эта мечта и живет. И никогда не знаешь, как примут нашего родного Пушкина и «защитят» ли меня пушкинисты.

30.8.66.Плохо. Холодно. Топили печку. Болит сердце. Читаю «Деревню» Бунина. С отвращением. Беда сплошная. Может, поэтому мне и плохо. Вернулась от леса. Лучше гулять одной, когда плохо. Не работала.

2.9.66.Работала «Царя Салтана». С удовольствием. Осталось уже немного. Гуляли вчетвером с Дорошами в «Барбизон», вернулись засветло. Деревья еще зеленые, бурого мало… Скоро буду писать пейзажи.

Афанасьевна привезла два журнала «Детская литература», где на обложке мои кони, а внутри статья Пистуновой. Она ее осмыслила и несколько причесала. Соплей поменьше. Картинки сняли неважно. А все же хорошо. Портрет довольно скучный. Я там серьезная тетка. И статья Заворовой «Каким должен быть цвет в детской книжке». Много про меня.

4.9.66.Я закончила рисунки к «Царю Салтану», теперь только подклеивать… Подклеивала. Очень устала, сидела на крылечке, изучала два томика Хлебникова, что дал Дорош. Томная погода. Спала опять наверху. Главное, не открывать глаз и гнать все нижние мысли.

«Я чувствую, что какие-то усадьбы и замки моей души выкорчеваны, сравнены с землею и разрушены» (из письма Хлебникова к доктору Кульбину с военной службы).

5.9.66.Под утро видала чудный яркий музыкальный сон: Арфа — арфистка женщина с черными волосами пажом, некрасивая, тонкая, в черном, с черным шарфом на плечах. Большой узкой рукой ударяет по струнам желтой арфы, ее силуэт прямой и черный переплетается с желтой арфой, и все опутано звуками, если можно так сказать. Вторая фигура, виолончель — рыжая, виолончелист — черный и белый. Эти уже совсем перекрутились в арабеске. Вот как они соединяются, эти обе фигуры, сон не дал. Но музыку в материальных и цветных формах я видела очень ясно, хоть и не музыкальная совсем.

Закончила подклейку «Ц. Салтана». Не успела кончить, приехали вчера обещавшие гости (Кира и Ксения Степановна). Я с ними возилась легко, только один раз скисла, но потом отсиделась. Показывала «Ц. Салтана». Понравилось, комплименты. Новости про Кн. Гвидона, Дехтерева и пр. Советы насчет Брно и «Ц. Салтана». На этот раз гости были кстати — я кончила работу, сердце не болело.

7.9.66.В лесу от ветра сильный листопад. Письмо от Т. Гр. все о «королевиче, мимоходом пленившем грозного царя»… Читаю Хлебникова. Не нравится. Гениальность ему — право на разговор со звездами, но настроения и мечты молодого человека своего времени — скучно. Писала Гороховец. Темно. Дождь. (Отметки по поведению «друзей» во время болезни — Н. В. — 5, Афанасьевна — 5+, Анимаиса — 5, Костин В. И. — 3 и т. д.)

18.9.66.Сегодня воскресенье, дождь. Вчера писала письма журнальным дамам. Надо мне написать Бродскому. Последние дни живу с Блоком. Мне он по душе. Летом: с Буниным. Отчасти — с Цветаевой, Заболоцким, Хлебниковым. Все мне близкие люди. Но они остались в своих стихах. А в чем останусь я? В картинках лишь одна сторона жизни, решенная волей и здоровьем. Все остальное погибнет. Вывод: вовсе не надо этой остальной жизни. Так я держала до сих пор. Но тогда к могиле подходишь уже бедной. Надо подумать как следует. Одни глаза до смерти не послужат, надо еще полюбить «жизнь духа» — так мы в молодости называли жизнь в себе. В Загорск я все-таки поехала, потому что появилась на столике белка, приманила орехами, и ей надо было добыть корму, например, подсолнухов. Голубое и серое, дождь чуть-чуть. Много деревенских тонких ангельских лиц на вокзале. Лавра на белом и голубом, сама в белых и голубых кусках. Красного осталось чуть только на Пятницком монастыре. Все это мне меньше нравится. А что Пятницкая башня не розовая, а белая, для меня это как личная обида, второй год. Вот поди спорь с ними, а с кем?

Так же и Ростов вместо пестрой скатерти-самобранки стал «серебряным царством». Неожиданно купила орехов на

базаре. Нести стало тяжело. Полтора кило. Позор, но сердце жгло и ныло. До дому несла на плече, с сильным желанием спрятать в кустах и идти без всего.

Вечером пришли Дороши. Иришке дробью пробили щеку в лесу. Паника, повезли к Склифосовскому. Прочитать в Брокгаузе статью «Каменные бабы».

Я бы всю новую живопись назвала импрессионизмом,потому что разница между современными картинами, даже беспредметными и импрессионистическими, в тесном значении этого слова, гораздо меньше, чем разница между импрессионистами и «старыми мастерами». Вся эта новая живопись, начиная с Эдуарда Мане, тянется до наших дней, принимая, может, и гротескные формы.

Думаю дальше, проверяю свое решение с 44-го года рисовать то, что вижу и что люблю. И это решение остается в силе. Все, что я люблю и рисую, исчезнет, уже исчезает, надо сохранить. Люблю и любуюсь всегда пейзажем со старинной архитектурой или с деревнями. Или просто лесом и полем, но мне это меньше удается. Люблю и любуюсь и хочу сохранить изделия человеческих рук, наверное, так надо объяснить, что, будучи вхутемасовкой, воспитанной на французской школе, которая у меня под кожей, я после войны уже не возвращалась к «чистой живописи», а делала иллюстрации к своим восторгам, применяя все методы импрессионистов. Говорю ли я что-нибудь новое, я не знаю. Меня это даже и не интересует. Надо все виденное сохранить по мере своих сил. Чем больше я всего сделаю, тем лучше.

19.9.66.Рисовала пейзаж и Загорск, вчера зарисованный в маленький альбом.

20.9.66.Лист летает, ветер. Переделывала белку в «Салтане». Белка песенки поет. Наших белок две: серая и рыжая. Вместе не приходят, а то подерутся.

Вечером пришел Дорош. Возмущается разрухой и крокодиловыми слезами «армии спасения старины». Так я их окрестила. А мне это разрешение любить старину облегчает жизнь. Нужно только подальше от них держаться. Написала письма: Пистуновой благодарность за статью обо мне (стыдно ее читать, по правде сказать, а надо благодарить, а то обидится), Бродскому (заявка об альбоме моих бутылок), Шуре, Морозовой. Буду читать Блока и грызть семечки.

«Сладко, когда Галилея и Бруно сжигают на костре, когда Сервантес изранен в боях, когда Данте умирает на паперти» — Дневник Блока, ст. 104.

Как его понять? Ищет жертвенных настроений.

22.9.66.После болезни написано: несколько букетов, зарисованных еще в начале болезни в постели, удачных два — на синем фоне, ночной и на зеленом два мака (20.7; 21.8.66). Пейзажи: «Гороховец с воды» (6.9.) — довольно удачно; «Гороховец с зелеными буграми» — хорошо, хоть и сухощаво (10.9.); «Гороховец с песком» — немножко не мое (13.9.); «Гороховец из окна гостиницы» кашеобразный — не передался звон голубого и розового раннего утра.

Сегодня начала писать Павлова. Как-то заколдовалась память, и я не могла его воскресить. Не знаю, получится ли. Работать стало трудно. Рука слишком быстро устает. Делается или слишком аккуратной или расхлябанной, да и почерк какой-то стал широкий. Сдержанность!

25.9.66.С ночи стало жечь сердце и теснить грудь. Горчишники, валидол, аспирин, валерьянка. Утром еще хуже — тут уж подряд все что есть. Не помогает. Встала, решила — надо срочно уезжать в Москву. Не дай бог свалишься и останешься здесь зимовать. Неуютно и Н. В. меня проклянет и возненавидит совсем. Н. В., по-моему, охотно согласился, хоть и зол был очень. Упаковались. Холод, дождь. Пришли Лев с Женей. Я лежу и приказываю. Трудно, больно, муторно. Все помнить. Забили окна, укатали бочки. Я храбро встала, приложила горчичник, валидол под язык, и с зонтиками мы отправились на поезд… Жене за поведение 5. Трогательно терпела меня — обузу и довела до дому. Потом приехали на машине Лева и Н. В. и с ними мрачная тяжесть.

28.9.66.Вечером получила очень интересное письмо от Морозовой. Она меня любит, «роковая женщина» в беретике. И сказочка ее «Оловянный и деревянный» написана хорошо, хоть и похожа немного на Андерсена.

30.9.66.Лучше не жить.

Вышла в Гослите «Пиковая дама» с деревянными гравюрами Епифанова вроде Рокотова — тайна и нежность, но страсти маловато. Шрифт слишком сочен. Заставки тоже. Денисовский рассказывал, что она делалась чуть ли не 12 лет. Художник сам сидел в типографии. Вытянули репку.

Поделиться с друзьями: