Цвет счастья. Красно-черный

— Что ты сказал? — спокойно, почти с любопытством поинтересовался он.

Итальянец, видимо, так был уверен в своей правоте или порция кокса, что он нюхнул час назад, притупила инстинкт самосохранения, но опасности он не почувствовал.

— Миа подурнела после родов.

В следующую секунду кулак Эрика врезался в его нос.

Итальянец был любителем бокса и очень неплохо дрался, но даже он не смог понять, как этот австралиец умудрился так быстро подскочить к нему, а о блокировке удара даже говорить не приходилось.

Следующий выпад пришелся на солнечное сплетение, Лоренцо поперхнулся воздухом и обмяк, Эрик присел перед ним на корточки и схватил рукой за горло, сжимая пальцы словно клещи. Мужчина забарахтался, как рыба в сетке, в попытке освободится, а взглянув в серые глаза гонщика, заорал на одной ноте — Метьюс рассматривал его взглядом профессионального убийцы, размышляющего, как лучше лишить жертву жизни. Пиарщик видел такой взгляд у киллеров Гатти, мафиозного клана на Сицилии.

— Эрик! — спасительно раздалось из-за спины.

***

Горацио примчался, как только один из механиков рассказал ему, что Лоренцо провоцирует Метьюса. Но когда он увидел Эрика, у него волосы на голове зашевелились, от мужчины физически ощущались волны с трудом контролируемого бешенства, а когда он повернул голову, в глазах плескалась ярость сдобренная чем-то диким и смертельным.

Метьюс молча и без видимых усилий потянул пиарщика одной рукой за шею, поднимая на ноги и заставляя стать на носочки, буквально повесив на своей руке. Даже через ткань было видно, как перекатываются стальные мышцы под красным комбинезоном гонщика.

Он несколько секунд сверлил взглядом хрипящего и задыхающегося итальянца, а потом разжал пальцы. Марчетти видел, как Эрик, буквально, заставил себя вернутся обратно к столу, брезгливо вытер руку о салфетку, а потом бросил ее под ноги скулящему Лоренцо.

— Утрись! — зло и спокойно выплюнул Эрик. — Запомни, если еще хоть раз, из твоего поганого рта вылетит хоть одно слово о моей жене — я тебе язык вырву! — предупредил он и, взяв бутылку со стола, вышел на пит-лейн.

В боксе, за его спиной, была могильная тишина.

***

Миа резко распахнула глаза, на тумбочке разрывался мобильный телефон, в Лос-Анджелесе был час ночи.

— Миа, извини, что разбудил! — она узнала голос Горацио.

В Японии сейчас день, холодок липкой змеей прошелся по позвоночнику.

— С Эриком все в порядке! — поспешил заверить ее мужчина, верно оценив ее молчание. — В некотором смысле!

— Что случилось?

— Миа, прилетай! Я тебя прошу как друг, а не его начальник! Ему плохо! Я знаю, что вы в ссоре из-за этой американки. Это моя вина! Я знал, что она преследует его, и вовремя не вмешался… Сегодня он чуть не убил главу пиар службы, тот, конечно, сам его спровоцировал… Но черт!.. Я видел его разного, но этого Эрика я боюсь до усрачки! — тяжело вздохнул мужчина. — Я бы не просил тебя, но он как тигр в клетке, разве что пока на людей не бросается. Пожалуйста! Если ты решишься, самолет будет ждать тебя! — и Горацио повесил трубку.

Миа уставилась на часы, Горацио всегда занимал правильную позицию, он был своим людям другом и начальником в одном лице, никогда не влезал в семейные разборки и ссоры. И если сейчас он позвонил, да еще и за день до гонки, значит все совсем плохо.

Она сама хотела поговорить с Эриком, извиниться за ту вспышку ревности, за то, что устроила скандал, даже не дав ему и слова сказать, он вправе на нее злится и обижаться. Но это только их разборки и не надо, чтобы от них страдали окружающие, а тем более карьера и жизнь ее мужа.

В три ночи она вылетела из Международного аэропорта Лос-Анджелес на личном самолете Горацио и через десять часов приземлилась в Кубу Централ Интернейшенал Аэропорт в двадцати километрах от Судзуки. Ее встретил секретарь Марчетти, и через час она уже входила в бокс команды Феррари.

Через тридцать минут начиналось Гран-при Японии.

***

В боксах перед гонкой царила нервно-возбужденная атмосфера, обычно Эрик ее любил, она напоминала ему Бесстрашие, но сегодня это раздражало.

После вчерашнего инцидента его не трогали, стараясь меньше попадаться на глаза. Эрик их понимал, он сам чувствовал себя, как взведенный часовой механизм, что в любую минуту сдетонирует от малейшего движения.

В таком состоянии опасно садится за руль, на скорости триста километров в час голова должна оставаться «холодной», но как успокоиться и привести чувства в порядок Эрик не знал.

Он сложил руки на груди, блуждая взглядом по красному боку болида, и, кажется, этим движением напугал механиков еще больше.

Он почувствовал ее присутствие скорее, чем увидел или услышал.

Вскинул голову, Миа стояла у двери, она была одета в легкое платье ниже колена с игривым цветочным рисунком, от влажного воздуха несколько прядей волос прилипли к ее шее, и ему захотелось убрать их, а потом прижаться губами, пробуя кожу на вкус.

Он оттолкнулся от стены и подошел к дверям, посторонним запрещено было перед гонкой находится в боксах, по этому Миа топталась на пороге.

Эрик взял ее за руку, убеждаясь, что она не мираж и, изогнув бровь, спросил:

— Горацио нажаловался?

— Он переживает! И я тоже! — тихо призналась она. — Прости, что устроила скандал, не знаю, что на меня нашло. Это было глупо! Я доверяю тебе! Всегда доверяла!

Эрик обнял ее и прижал к себе, вдыхая знакомый запах и чувствуя, как напряжение покидает его, словно на бушевавшем еще пять минут назад океане наступил полный штиль. Он невесомо поцеловал Мию в висок, потом губы сместились к скуле, щекоча дыханием.

— Эрик! — негромко рассмеялась она. — Прекрати! На нас люди смотрят!

— Пусть смотрят! — он нашел ее губы и поцеловал. — И завидуют! — снова поцеловал.

— Думаю, не многие согласятся с твоими словами, — в ее голосе была знакомая Эрику самоирония и смех.

Он ухмыльнулся, одной рукой обнял ее затылок, фиксируя голову, а вторую положил на поясницу, крепко прижимая к себе, и прошептал в губы:

— В моей жизни было много женщин. Тебе ли не знать! Я могу считать себя экспертом в этом вопросе. Так вот поверь мне, ты очень красивая! И твои, как ты говоришь, лишние килограммы тебе очень идут, делая твою грудь еще соблазнительней, а попу столь аппетитной, что я держусь из последних сил. И если ты еще раз так прикусишь губу, я отнесу тебя в комнату отдыха и разложу прямо на столе, на глазах удивленных механиков, — он уже рычал ей это на ушко.