Цветик-2 . Обычные судьбы

Заскочивши тридцать первого поздравить всех к Афанасьевым, вкратце обрисовал свою сложную ситуацию, на что получил прямолинейный, как и всегда, ответ:

– Бумеранг, Мишка, он вернулся, за все своя плата. Определись точно - нужна она тебе, значит, старайся, чтобы хотя бы симпатия возникла, а нет - не пудри мозги. Судя по всему, она отнюдь, не серая мышка, как ты когда-то говорил? Интересно посмотреть на ту, что на тебя, скажем так, положила...? И не будь дураком - не распускай руки, эти все твои касания невзначай, взгляды игривые...

– Какой там, - махнул рукой Тонков, - я тут Алиночкой её назвал, в ответ полную задницу огурцов насовала. Вот, думаю, ну будь она такой колючей в то время, хрен бы отпустил, а сейчас вот... вроде и рядом, а как стена между нами, непробиваемая.

– Не, а ты хотел, чтобы она сразу в постельку к тебе? Да и муж, судя по тому, что дочку удочерил, мужик нормальный был, и сравнение не в твою пользу.

– В том то и дело, хочу не в постель, наоборот, чтобы приходить домой, и тебя радостно встречала не только дочь, а и жена...

– Во, я и говорю - бумеранг. Нужна - значит старайся, не хвост, как павлин распускай, не гусарь, а делом и уважением, чё тебя учить, сам не маленький. Познакомишь хоть?

– Серег, честно, боюсь! Но и не отступлю! Поверишь, домой лечу каждый вечер, как на пожар, а дочка у меня, - он зажмурился, - вот с ней точно познакомлю! Я сначала хотел под елку ей какое-то кольцо прикупить, а дочка сказала, что ни фига не примет такое. Думали-думали с ней, чего. Вот, перчатки какие-то "суперские", как дочь скажет, да телефон, приняла бы только...

– Ха, Мишка, попал ты по самое не хочу, вон, про дочку только и слышу...

– Сам себе удивляюсь, никогда не думал, что способен на такое, дед бы сказал - "клюнул жареный петух тебя!"

Новый год больше всех понравился Соне, особенно фейерверки, она прыгала и восторженно кричала на каждую новую фигуру, расцветающую в небе.

Алина опять поразилась на Тонкова, возле дочки он тоже сиял не хуже салютов.

– Неужели он так притворяется? Или все-таки дочка на самом деле сумела раскопать в этом, по её мнению, бездушном мужике что-то хорошее? Будем посмотреть, - решила она.

Вскоре после Нового года Алька имела счастье лицезреть таинственного сына Антоновны - Васю. Антоновна в свои восемьдесят восемь, стала сильно болеть, с трудом ходила. Аверы, считая её своей родной, отвозили на процедуры, покупали лекарства, еду, не оставляли без внимания, звали к себе пожить, но она категорически не хотела уходить из своей избы.

– Мы с ней срослись уже, да и привычно мне все здесь, вон, как Саша с Петей помогли с ОГВ, совсем горя не знаю, а и тепло всегда.

Видно было, что бабулька доживает свой век. Алька не выдержала - написала письмо сыночку, который за двадцать один год, так ни разу и не навестил свою мать. Приехавший вскоре, шестидесятилетний сыночек краснел и бледнел в разговоре с Аверами, Алька просто-напросто рассказала, как жила его мамка все эти годы, как она его ждала каждое лето, как хотела хоть одним глазком увидеть внуков... а то и правнуков, как абсолютно чужие по крови Аверы стали для неё семьей...

– Нечего мне сказать... в письмах мать всегда писала, что у неё все в порядке, а я... все какие-то дела, проблемы. Я ведь все годы поддерживал её, деньги присылал...

Алька чуть не плюнула:

– Вот, Вам бы такую старость, одному, в тоске!!

Антоновна же, увидев сына, сначала и не признала в этом седом и ставшем ниже ростом мужике своего сына, лишь когда он заговорил, удивилась:

– Вася, сынок, ты ли это? Ай случилось чего, ты приехал?
– подслеповато щурясь, спросила она.

– Навестить вот собрался, - промямлил 'ребенок', уже имеющий внуков.

– И то, и то, - покачала головой мамка, - хоть не к холодным ногам приехал.

Она как-то отстраненно-вежливо слушала сынка - про его жизнь, про деток, про внука-правнука Антоновны, и не радовалась.

– Вот и хорошо, что ты, сынок, жив-здоров, и я на тебя поглянула, Миньку вот дождуся и на погост пора.

– Ккакого Миньку?
– запнулся сынок, ужасаясь её равнодушию к нему.

– Миньку-то? А внучка моего, самого желанного, у меня ить их трое: Минька, Настька и Филенька. Настька-то хулиганкою росла, Филюня, он как котенок игручий, а Минька...
– она помолчала, - Минька -это мне утешение и душевность, как дед их говорил, "завсягда". Ты не обижайся, отвыкла я от тебя-то, пойду, полежу чуток. Небось, через два дня скажешь, что ехать должон уже, ты не стесняйся, я давно поняла, что мы с тобой навроде в родстве, а и навроде как чужие.

Мать ушла в свою спаленку, уснула, изредка всхрапывая, а сынок сидел, обхватив голову, и качался из стороны в сторону. Сколько так сидел, сам не понял, проснувшаяся мамулька вышла и, завидев его такую позу, спросила :

– Ай болит у тебя чего?

– Да, сердце, очень!

– Есть ли оно у тебя, сынок?

– Ох, мам, как я перед тобой виноват, как жить-то теперь с этим, с такой тяжкой виной?

– А как и жил сынок, однова хорошо - увидела я тебя напоследок. Вспомнил про старую свою мамку, значится, не совсем я плохая мать.

Что ты говоришь?
– вскочил сынок Вася, - что ты городишь, это я - скотина первостатейная, все себя уговаривал... вот, на следующий год точно к мамке заеду...

В дверь постучали:

– Да, заходите, кто тама?
– шумнула Антоновна, и через минуту сынок с отвисшей челюстью наблюдал за враз помолодевшей и засиявшей своей мамкой - она радостно гладила по лицу, нацеловывала, присевшего на табуретку, высокорослого молодого парня, приговаривая: