Цветок из пламени

— Маркиз, что вы себе позволяете?! — Король, не ожидавший столь явного проявления непочтения со стороны своего приближенного, едва не задохнулся от возмущения. Даже на троне привстал, преисполненный праведного гнева.

Ее величество успокаивающе накрыла пухлую ручку мужа своей, и Люстон XIV, шумно выдохнув, тут же сдулся, словно шарик, из которого выпустили весь воздух. Послушно плюхнулся обратно в глубокое, обитое глазетом кресло и принялся сверлить приближающегося стража хмурым взглядом. На пару с кардиналом.

Моран поклонился.

— Что же такого срочного могло случиться, маркиз, что вы осмелились прервать церемонию приветствия? — невозмутимо поинтересовалась правительница, у которой при появлении мага на лице не дрогнул ни один мускул. Ни в голосе, ни во взгляде не проскальзывало недовольства. Что же до лица ее супруга — оно, словно панцирь божьей коровки, стремительно покрывалось пятнами. Только не черными, а красными. — Как видите, у нас в гостях посол Иллании, его светлость герцог Кастальдо.

— Я бы ни в коем случае не осмелился прервать встречу столь важного и долгожданного гостя, — ненавязчиво польстил герцогу де Шалон, — если бы не срочное дело. Увы, оно не терпит отлагательства.

— И что же это за дело такое? — проворчал король.

— Задержание жестокого, беспринципного убийцы, на счету которого десятки загубленных жизней! — вбил первый гвоздь в крышку кардинальского гроба маркиз.

Редкие шепотки сменились гулом, который с каждой секундой нарастал. Придворные взволнованно переглядывались, явно выискивая в своих сплоченных рядах нечестивца, на протяжении долгих месяцев державшего в страхе все королевство. Кардинал, прежде серый, как давно небеленый фасад захудалой таверны или полуразвалившегося сарая, взяв пример с монарха, стал багроветь. Понял, видно, по чью душу явился мой бесстрашный супруг.

— Разве заговорщики не в тюрьмах? — вступил в разговор илланский посол, наслышанный о трагедиях, обрушившихся на Вальхейм.

— В тюрьмы попали те, кто был неугоден настоящему убийце. Маги, от которых его высокопреосвященство избавился, желая расчистить себе путь к трону.

Что тут началось… Зал взорвался криками, где-то возмущенными, где-то изумленными. Несколько дам, закатив глаза, собирались уже упасть в обморок. Но, поняв, что до них сейчас никому нет дела, быстренько передумали. Неистово обмахиваясь веерами, продолжали следить за захватывающей сценой.

— Кардинал Бофремон! — Моран повернулся к пунцовому прелату и с выражением презрения на обычно невозмутимом лице, громогласно проговорил: — Вы обвиняетесь в призыве демонов, многочисленных жестоких убийствах и заговоре против его величества короля!

— Не может быть! — схватился за сердце Люстон XIV. — Вы с ума сошли, маркиз!

— Я могу доказать это, сир. Если только позволите, — снова расшаркался де Шалон перед государем, тоже, кажется, подумывающим на время уйти из реальности.

Благо королева не позволила. Иначе бы все бросились приводить монарха в чувство, охать вокруг него да стенать, позабыв и об обвинениях, и о мерзком прелате.

Снова вцепившись в руку правителя, чтобы не думал трусливо сбегать в спасительный обморок, Алайетт жестко потребовала:

— Объяснитесь, маркиз! Вы предъявляете обвинения человеку, долгие годы верой и правдой служившему Вальхейму. Столпу нашей веры.

Государыня была набожной, по-моему, даже чересчур, и видела в кардинале святого, посланника Единой, сошедшего с небес к нам на грешную землю. Будет сложно сорвать с королевских глаз столь усердно вытканную этим ядовитым пауком пелену лжи.

— Я, как и его высокопреосвященство, положил на алтарь службы Вальхейму всю свою жизнь. И считаю, что смею просить — нет, требовать от кардинала пройти ритуал взыскания правды. Если он невиновен, я публично буду молить монсеньора о прощении. Но если…

Глухо зарычав, Бофремон рванулся к стражу.

— Этот человек безумен! Он ложью пятнает мое имя и мою честь и заслуживает немедленного ареста! Взять его!

У меня сердце ушло в пятки, да там и осталось, забыв сделать очередной удар. Стражники сделали несколько несмелых шагов по направлению к Морану, но не отваживались схватить его без позволения монарха.

Король мешкал. Даже королева утратила присущую ей сдержанность и теперь казалась растерянной. Было видно, что Алайетт не знает, как поступить. Больше всего на свете я опасалась, что Морана действительно схватят, и тогда… Стараниями кардинала мой муж и до вечера не доживет.

Гнетущее молчание, кажется, длившееся целую вечность, снова нарушил герцог Кастальдо:

— Разве это так страшно? Я имею в виду, пройти ритуал взыскания правды.

— Он совершенно безболезненный, ваша светлость, — ответил послу седовласый мужчина в темном с серебряными галунами костюме, прежде никем не замеченный. Поравнявшись с маркизом, магистр Броссар назвался и поклонился правителям.

— Я требую немедленно арестовать этого низкого человека! — продолжал исходить злобой прелат. Выпучив глаза, точно одержимый, с лютой ненавистью смотрел на стража, тыкая в него пальцем. Помнится, похожим взглядом меня частенько награждала Серен. — Ваше величество, разве я когда-нибудь давал вам хотя бы малейший повод усомниться в моей преданности и в чем-то меня заподозрить?!

— Не давали, — одними губами прошептал монарх и с надеждой посмотрел на посланника. Видать, решил переложить решение этой непростой задачи с больной головы на здоровую. — Что скажете, сеньор Кастальдо? Как бы поступили у вас в Иллании?

— Не вижу ничего предосудительного и смертельно опасного в том, чтобы пройти ритуал. При всем уважении к его высокопреосвященству, — на безукоризненном вальхеймском отозвался гость, — я считаю, что это ни в коей мере не опорочит ваше доброе имя, монсеньор. Наоборот, согласившись на обряд, вы очистите свою честь от всякого поклепа.

Нравятся мне эти илланцы.

И снова воцарилось молчание. Не знаю, как Моран умудрился выжить под испепеляющим взглядом прелата. От меня, будь я на месте маркиза, уже давно и косточек бы не осталось.

Но стража было не так-то просто выбить из седла. С холодной невозмутимостью он спросил:

— Так каково же будет ваше решение, монсеньор?

В вязкой тишине, растекшейся по залу, слова кардинала прозвучали подобно оглушительному набату:

— Я не стану играть в ваши грязные игры, маркиз! Я отказываюсь от ритуала!

Кто бы сомневался.

— Тогда мне ничего не остается, кроме как, следуя древнему закону Вальхейма, вызвать вас на бой. От него вы не сможете отказаться. — Моран жестко усмехнулся. — Вам же дорога ваша честь, монсеньор?