Цветок папоротника

– Миледи! – юноша был всегда вежлив с Вероникой, а еще тайком бросал взгляды на крошку Виолетту. – Прошу простить мою дерзость… В кабинете барона заканчивается сургуч и облатки.

– Я как раз иду в красильню, – улыбнулась баронесса, – вчера привезли киноварь и белую смолу. Если ты поторопишься и принесешь мне бумагу, к вечеру все будет готово.

– Бегу со всех ног, миледи! – просиял парень, и побежал на верх, только пятки засверкали, а Вероника пошла в красильню. Это помещение располагалось рядом с прачечной, но все же отдельно, чтобы случайно не испачкать белье, да и запах в этой комнатке стоял специфический.

Войдя, баронесса неспешно взялась отмерять нужное количество белой смолы и киновари, потом развела некоторое количество красителя чистым самогоном, процедила через редкую ткань, и сняла с полки пропитанные воском дощечки, на которых будут сохнуть будущие облатки – кусочки красной бумаги, которыми секретарь барона будет запечатывать письма, подтверждая волю владетеля. Киноварь дорогой краситель, и не каждый рыцарь может себе его позволить. А барон Грейнж любил подчеркнуть свою значимость такими вот деталями.

Вскоре прибежал запыхавшийся секретарь. Под его пристальным взглядом, леди разложила листы бумаги на восковые дощечки, а потом принялась брать их по одному за уголок, и смачивать в блюде со спиртовым раствором алой краски. Самогон быстро испарялся, не портя плотные листы, а краска оставалась, впитываясь в грубоватые волокна.

– Вот, Саймон, скоро все высохнет, надеюсь тебе хватит, – сказала баронесса, переключаясь на маленькую жаровню для нагрева смолы. – Сургуча фунта три получится, может четыре, – добавила Вероника, помешивая палочкой вязкую массу, чтобы она быстрее и равномернее прогревалась. – Киновари маловато прислали.

Секретарь промолчал. Ему ли не знать, сколько дорогой краски заказывал барон торговцу? Это он под диктовку господина замка писал письма торговцам. Он же выводил каллиграфическим почерком королю прошение о разводе. Еженедельно разбирая почту, парень вольно или невольно знал о многих секретах своего господина, но клятва на крови не позволяла ему болтать. Зато позволяла искренне сочувствовать доброй хозяйке.

Убедившись, что смола и киноварь смешались в единую, гладкую и блестящую массу, Вероника с облегчением подхватила котелок, и вылила его содержимое в узкое ведерко с холодной водой. Масса с шипением застыла. Слабо улыбнувшись секретарю, хозяйка замка вручила ему красный сургуч и алую бумагу, и выпроводила вон. Незачем им оставаться наедине. Барон ревнив, и несмотря на то, что сам не брезгует служанками, селянками и маркитанками, за женой следит в три глаза!

* * *

Лайн и Коркодейл вышли из домика ведьмы несколько озадаченными. Женщина рассказывала им правду – они оба умели видеть ложь, да еще сопоставляли ее слова с кое-какой информацией, собранной в пути. Оплата напрягала, но обещание не просить противозаконного утешало. Дело было в другом – и Дэвлин и Самюэль ощутили в избушке ведьмы еще одного человека. Одному помогли воинские инстинкты, другому – тонкое чутье. Они оба знали, что кто-то есть и оба не чувствовали от незнакомца угрозы. Как такое могло быть? Даже мальчишка, играющий с кроликами, воспринимался, как возможный соглядатай, а тут…

– Гхм, Сэм, – начал Коркодейл.

– Дэв? – отозвался напарник.

– Ты заметил? В избушке был кто-то еще!

– Заметил, – покивал «слухач», – странно, что ведьма позволила этому человеку слушать наш разговор.

– Никаких тайн она не открыла, – качнул головой сын барона, – да и тот, кто у нее прятался не слушал наши разговоры. Он даже на нас не смотрел.

– Согласен, – кивнул сын торговца, – я привык чуять чужой интерес.

– А нас учили замечать чужие взгляды, – не отстал Дэвлин, – тогда вопрос – кому мы настолько не интересны?

– Нечисти? – предположил Сэмюэль.

– Нет, для разумной мы игрушка, для неразумной – пища. Тут не было ни любопытства, ни голода.

– Тогда не знаю, – признался «слухач», вышагивая по тропинке, – но я запомнил ощущение, если еще раз встречу это существо – не пропущу.

Мужчины вышли из леса, и неспеша двинулись к замку.

Твердыня рода Грейнж была маленьким шедевром практичности. Высокие серые стены шириной не менее семи футов, имели очень мало окон. Вокруг замка был выкопан широкий ров, который наполнялся водой из бурного ручейка, а излишки крутили колесо небольшой хозяйской мельницы. Сын барона оглядел открывшийся вид и одобрительно кивнул:

– Барон хороший хозяин! Взгляни, заливные луга едва обсохли, а их уже расчистили от коряг. А у берега стоят рыбные садки и мостки для прачек. Лодки просмолены, сети чинят, хотя по реке еще мусор несет. Право давно не видел таких опрятных земель!

Самюэлю не очень было понятно то, что увидел Коркодэйл, зато он заметил другое:

– Люди хорошо одеты. Просто, но опрятно. Шевроны у всех есть и ткань хорошо прокрашена, думаю хозяйка тут хозяину под стать!

Замолчав, мужчины двинулись к замку, продолжая присматриваться. Уже на подступах к мосту, там, где местные крестьяне продавали молоко, зелень, сыр, вяленую и копченую рыбу, лепешки с весенней зеленью и кое-какие поделки, незнакомцев остановил стражник.

– Кто такие? – довольно строго спросил он.

– Дэвлин Коркодейл, и Самюэль Лайн, – ответил Дэвлин, – хотим к барону на службу наняться.

– А что умеете?

Стражник говорил слишком вальяжно, и дерзко, для простого охранника ворот, да и шеврон его был не просто намалеван на куске сукна, а вышит и довольно искусно, поэтому ответили путники вежливо:

– Я служил знаменосцем у герольда, – сказал Коркодэйл, – охранял его в пути, но потом мистер Виллидж умер, и мне пришлось искать новую службу.

– Я сын торговца шерстью, – пожал плечами Лайн, – помощник уронил в красильне котел, и я оглох на одно ухо. Отец отдал лавку брату, а мне пришлось уйти из дома. Невестка каждым куском попрекала. Ищу теперь работу за еду и ночлег.

– Что ж, стражников господин барон сам набирает, а по хозяйственной части у нас баронесса, идемте провожу. Но если худое задумали – завтра же со стены свисать будете!

Дэвлин и Сэмюэль только плечами пожали. Стражник, оказавшийся десятником, проводил их через мост к воротам, и передал там дежурному мальчишке, в котте с гербом барона. Коркодэйл опять отметил, что служба у барона хорошо налажена, а Лайн добавил, что не каждый граф может похвастаться формой для своих людей, да еще такой аккуратной.

За воротами все было привычно – узкий извилистый ход, ощетинившийся клювиками арбалетных болтов и копьями решеток, затем довольно просторный двор, в который пускали торговцев, незнакомых гостей и крестьян с податями. Коркодейл аж плечами повел заметив, как разумно все устроено и как щетинится мелкими баллистами стена, отделяющая этот двор от другого – хозяйского.

В стенах прятались казармы, мастерские, какие-то помещения и кладовки. Высокие башни служили и наблюдательными пунктами, и хранилищами боеприпасов, и жильем. У самых ворот суетились люди, ржали кони, а в центре двора располагался донжон – самое главное жилое здание замка. Перед донжоном располагался каменный помост, на котором барон проводил суды, отсюда же герольд возвещал королевские указы и новости.