Цветок в мужской академии магии

А у меня нет семьи. Больше нет, и все из-за Рамзи.

Появилась временная связь, дарованная Лучником Любви, но я вынуждена от нее отказаться, чтобы стереть такого подонка, как Гордон, с лица земли.

Лекарь с непроницаемым лицом наблюдал за моими внутренними терзаниями.

— Я пойду в Храм Справедливости и разведусь, но мне нужна ваша помощь по возвращении, — сказала я уверенно.

— Какая? — заинтересовался лекарь.

— Мне нужно найти способ обмануть всех догадавшихся. Такое возможно?

— Хм… есть один способ, но он опасен.

— Я оступилась — я исправлю. Подготовьте пока все, хорошо? — сказала я и нырнула в расщелину в стене.

— Сворски! — окликнул лекарь.

— Что? — Я высунула голову в прореху.

— Лови монеты. Не разгуливай в форме МАМ, слишком приметно. Жду тебя к понедельнику.

А ведь правда. Натянутая на груди форма мужской академии куда как больше бросается в глаза, чем обычное платье. С этого и начну!

Арчи Рейв

Убегай, убегай! Инстинкт самосохранения у тебя работает что надо. В ином случае, боюсь, я не сдержался бы. Нужно подышать воздухом не с кожи "Сворски”, а то совсем задурею. Голова чумная, внутри все горит, а сознание капитулировало.

Я засмеялся, а потом зло заскрежетал зубами. Меня провели дважды, и это бесило. Чувствовал себя идиотом. Сказать, что это не задело мою гордость, значило безбожно соврать.

Меня не просто задело. Меня зацепило и проволокло!

— Видел Марка Сворски? — Гордон выбрался из зарослей густого кустарника и огляделся по сторонам.

А этот везунчик что здесь забыл?

В ходе открывшихся событий я совсем другими глазами посмотрел на Рамзи. Почему она с самого начала не сводила с него глаз? Почему шла по пятам? Глаза так и горели ненавистью, когда она смотрела на Гордона. Неужели в академию пробралась тоже из-за него?

От любви до ненависти, как говорится, один шаг.

Что между ними было? Неразделенная любовь? Или что-то еще? Зачем Гордон ее ищет?

А вот сейчас и узнаю.

— Зачем тебе Сворски? — спросил, внимательно следя за реакцией.

— Нужен. — Гордон не спешил удовлетворить мое любопытство, все смотрел по сторонам.

Профессор заметно нервничал. Был дерганым.

— Зачем тебе нужен адепт в выходной, профессор Рамзи? — с нажимом повторил я ироничный вопрос.

— Я не обязан отчитываться. — Гордон окинул меня недовольным взглядом.

А вот теперь проверим, в курсе ли ты, кто такой "Сворски”, и не один ли я такой идиот.

— А-а-а, так ты не слышал последние новости? Теперь Сворски мой дражайший супруг, — сообщил я, удивляясь, как легко слова соскочили с языка.

И вот теперь посмотрим, что связывает этих двоих. И один ли я незнающий дурак.

— Что? — Рамзи дернул головой, будто стремился вытряхнуть пробки из ушей. — Что за чушь?

— Не чушь, а старания Лучника Любви, — мой тон звучал издевательски-хвастливо. — Так зачем тебе нужен Сворски?

Гордон выглядел ошеломленным, но не злым. Если бы этих двоих что-то связывало, Рамзи бы реагировал совсем по-иному. Судя по реакции, не меня одного водили за нос: Гордон не знает, кто на самом деле адепт с репутацией ловеласа.

— Эм… Тебя поздравить, магистр? Сменил ориентацию? — после минуты растерянности спросил Рамзи.

И почему я так доволен внутри, что между этими двумя ничего нет?

— Я еще сам не разобрался, радоваться или грустить, — ответил вполне правдиво, но Гордон воспринял это как иронию.

— Ну, счастливо разбираться. У меня еще дела, — сказал блондин и, спотыкаясь о корни, торопливо зашагал прочь.

А я оперся рукой о дерево и закрыл глаза. Думать трезво не получалось, во мне все бурлило. Я внутренне метался, как маятник, от дикой злости до необъяснимого веселья. То смеялся над собой, то хотел крошить деревья от ярости.

Мне совсем не нравилось это чувство неуверенности. Я всегда предельно четко понимал, что ведет меня вперед. Даже когда много лет назад влюбился в русалку, которая тоже скрывалась под личиной парня в академии, четко ощущал, что моя ненависть к стихийникам была крепче нежных чувств. Что не мог перешагнуть этот барьер.

Ненависть прошла, я понял, что любовь ко мне тогда пришла рано. Попыталась постучаться в двери, натолкнулась на привратника Ненависть и послушно ушла.

Сейчас же меня шарахнуло по голове снова. Но при слове "развод” мне хотелось спустить с цепей всех одичалых. Я злился, что не знаю поднаготной девушки, даже имени не знаю, не знаю мотивов. Что совершенно ничего не понимаю и не соображаю что делать дальше.

Между нами было невероятное притяжение. Но непоколебимое желание развестись несмотря ни на что говорило о том, что я ей только мешаю. Не нужен, пусть она и таяла в моих руках.

Может, она просто боится разоблачения? Тогда я сейчас ясно дал понять, что все знаю. Девушка не глупая, поймет, что если отпустил и не раскрыл при всех, значит, готов к диалогу. Сейчас остынет и придет, ведь так?

Я давно догадался бы, если бы не Фрай. Я слишком доверял целителю. Надо поблагодарить Сая зачетом, что открыл мне глаза своим преобразованием.

Уже на чаепитии я почувствовал, будто меня водят за нос.

Сколько лет я в МАМ среди парней? Да не сосчитать! Сначала сам учился, теперь преподаю. И ни разу, ни единого, никто так не фонил женщиной, как Сворски. Даже русалка. А уж когда парень перевоплотился, то каждое пластичное движение только лишний раз подчеркивало пропасть между мужчиной и женщиной.

Моя версия о привороте трещала по швам и рассыпалась в прах после стрелы Лучника Любви. Пусть духи и своенравны, временами мстительны, но что-то тут было не так. Особенно этот издевательский смех в уголке. И слова мамы.

Меня тянуло к "Сворски”, и это нисколько не походило на извращение. И реакция тела на поцелуй у "Марка” была чисто женская — с выгибом спинки, с легкими стонами, срывающимися с губ.

А потом она проговорилась. И еще дала промах, сказав, что постоянно сдувает формы.

И все наконец встало на свои места.

Теперь нам надо поговорить начистоту. Надо ей дать понять, что она может мне доверять и я могу помочь. Пусть пока Фраю усмирением зелени поможет, а вечером поговорим. Надеюсь, этого времени ей хватит, чтобы успокоиться.

ГЛАВА 14

Такие знакомые улочки города казались чужими. Я впервые оказалась здесь после ужасных перемен, и теперь даже воздух ощущался другим — с привкусом одиночества.