Цветок яблони

Шрев стал прозрачным, пропуская меч сквозь себя, а затем схватил его голой рукой и сломал, оставив в ладони Вира только рукоять. Удар ногой в щит, который едва не влетел ученику Нэ в подбородок, и мощный прямой укол под щит, в самый низ открывшегося живота.

Теперь уже Вир стал прозрачным, а после сделал то, что подсказали ему инстинкты таувинов прошлого. И из артефакта в его руках, из самого центра, вырвался ослепительный алый луч.

Ради вошел тихо, но не потому, что таился. Бланка уже успела оценить, насколько незаметно тот двигается. Он негромко кашлянул, на всякий случай обозначая свое присутствие, скорее из вежливости, чем боясь её напугать. Был уверен, что слепая прекрасно знает о его присутствии.

— Твой друг циркач уснул прямо в столовой, госпожа. Он необычный.

— В чем же?

Ради сел прямо на траву, возле её ног. Точно собака, которой дали сложную команду и она не знает, как её выполнить.

— У меня нет ответа, — наконец произнес он. — Ответит ли Богиня за меня?

— Богини здесь нет, а я промолчу.

Повисла тишина, которая, впрочем, ничуть её не тяготила.

— Твой второй друг ушел. Расписной. Он тоже странный. Зачем выходить в окно, когда есть дверь?

— Возможно, я на пути из этой двери, и Вир решил меня не беспокоить. — Бланка немного встревожилась оттого, что парень оставил её столь внезапно. И задумалась над этим.

В саду вновь растеклось молчание. Говорило лишь пламя на единственном факеле, воткнутом в скобу колонны, уже почти догоревшем.

— О чем ты мечтаешь, госпожа?

Необычный вопрос. Бланка чуть склонила голову, услышав его, и Ради замешкался, стараясь ненароком не коснуться ее.

— Какая мечта тебя интересует? Маленькая? Большая? Сиюминутная? А может быть, та, которую я несу в своем сердце с самого детства? Бесконечно долгая? Реальная мечта, способная осуществиться, или которая никогда не сбудется, как бы я к ней ни стремилась? Мечта женщины или мечта богини?

— Просто мечта. — Дэво ничуть ни смутился её насмешливой иронии.

— Хочу знать, куда ты ведешь меня. Или... хочу знать, почему согласилась пойти с тобой? Стоит подумать о правильной формулировке.

— Это не мечта, о Милосердная. У мечты иное сердце. О чем ты мечтаешь, госпожа? Прямо в эту минуту?

— Хочу увидеть звезды. — Это первое, что пришло ей на ум, и Бланка вдруг поняла, что сказала правду. Да. Действительно хочет. Она уже несколько лет не видела ночное небо.

— Мечта достойная Мири. Я восхищен красотой твоих помыслов.

Ее не тронуло его восхищение.

— Ты ведь неслучайно задал мне такой вопрос?

— Ты прозорлива, как и говорит Медная книга.

— Скажи, Ради. В Храме считают, если будут льстить Мири по поводу и без, та одарит вас своей любовью? — На этот раз она не стала скрывать раздражение. — Я уж точно не одобрю мед, что льется на каждый мой чих. Так в чем причина твоего вопроса о мечтах?

— Тебя терзает тревога, о Милосердная. Я хотел отвлечь.

Госпожа Эрбет изогнула бровь. Она была удивлена. Сильно. Мало кто мог понять и заметить, что её что-то беспокоит или волнует. Братья могли. Даже — Кельг. Они слишком хорошо её знали. А вот остальные — нет. Не замечали, как чуть поджимаются губы или приподнимается подбородок.

— Почти получилось. А что насчет звезд, Ради? Сейчас они есть?

— Нет, госпожа. Все небо в странных облаках. Это длится уже почти неделю. Ни одной звезды.

— Жаль. Впрочем, я все равно не могу видеть так далеко.

— Ты видишь гораздо дальше. Через века.

— Опять никчемный мед.

— Прости меня за мою слабость. Я до сих пор не могу заставить себя говорить с тобой так, как ты этого хочешь. Как с обычным человеком. Итак?..

Вопрос был адресован дэво, вошедшим в сад.

— Да. Это случилось, — быстро ответил Ремс, самый молодой из троицы. — Я выследил их. Надо торопиться.

Ради перевел вопросительный взгляд на второго.

— Все так, — подтвердил Саби, опираясь на окованный металлом посох. Он сутулился и казался больным. — Все так.

— Зреет предчувствие, мне не понравится то, что я услышу сейчас, — проронила Бланка. — И оно настолько сильное, что я бы пожелала заткнуть уши, но это уж слишком по-детски. Говори, Ради.

— Мы не сделали ничего, кроме того, чего ты желала.

— Я желала увидеть звезды, как ты помнишь. Ты собираешься мне их показать? Если нет, то хватит ходить вокруг да около.

— В твоем пророчестве о той, что разорвет мир, было несколько непонятных строф. Что сшить его можно, если рядом будут краб и светлячок. Один из них даст нитку.

— Так... Светлячок — это Вир. Его рисунки. Краб? — И прошептала едва слышно: — Проклятый тьмой краб.

Она знала, у кого татуировки с изображением крабов. Крабов, ползущих по песку.

Шрев.

Это было невозможно. Он умер в Туманном лесу. Убит Тэо. Сгнил на дне канала. И память о нем осталась лишь в её ночных кошмарах.

Потребовалась огромная воля, немыслимая, чтобы заставить себя сделать шаг вперед, скинуть оцепенение, сбросить липкие пальцы паники.

А если Шрев нашел Вира... Варианты выходили совсем мрачными. Она порывисто встала со скамейки:

— Я там нужна?

— Так ты сказала. В Медной книге. Взять нить. — Саби смотрел в пол, словно ему было больно глядеть на нее прямо.

Она помнила слова Ради о том, что в прошлом с бедой, случившейся в Рионе, уже справлялись, и для этого им потребовался таувин.

— Кто даст эту нить? Краб или светлячок?

— Прости, госпожа. Сие неведомо. Мы можем узнать, лишь придя туда. Ремс покажет дорогу. Его ведет запах.

Путь она запомнила плохо. Ради и Саби подхватили её под руки, чтобы Бланка шла быстрее. Тревога нарастала, женщина несколько раз теряла важную мысль, затем вычленила ее, сказав:

— Тот, другой. Он очень опасен.

— Мы тоже, Милосердная, — ответил Саби равнодушно. — И ты. Ты опасна не меньше. Если он может, то пусть страшится.

Внезапно она увидела, как нити до этого на недостижимом для её взгляда небосводе пошли волнами, закачались и погасли точно так же, как и зажглись. Тёплый ветер, пронесшийся мимо, взметнул её локоны, лизнул шершавым языком щеки.

— Что это было? — спросила она. — Что вы увидели?!

— Вспышка, о Милосердная. Алая вспышка до облаков!

Моста Арбалетчиков больше у Рионы не было. На месте крутых берегов лишь стелилась густая сизая пелена, а внизу, перекрывая обмельчавшее русло, дымилась груда каменных блоков, которая погребла под собой памятник Родриго Первому.