Цветок забвения

Ну вот. Ученика он себе уже взял.

— Вы ведь не собираетесь больше выходить во Внешний мир? — спросил Илай.

— С чего ты взял?

— Здесь ваш дом.

— Ну да. Внешний мир отрёкся от меня, а я — от него. Я привык к одиночеству, тишине и тому, что я здесь главный, там же всё наоборот. Но так повелел Мудрец. Отшельники должны служить людям. Это завет, а я не собираюсь становиться отступником, как ты понял.

Илай с трудом представлял, что кто-то сможет управлять этим человеком. Отдавать ему приказы, а он бы в ответ покорно кланялся.

Подойдя ближе, он прочитал верхнее имя.

— Эвер. Так вас зовут?

— А что? Ты задумал что-то трогательное? Хочешь сказать мне, что ни за что не убьёшь своего дорогого мастера? — Прежде чем Илай ответил, он добавил: — Тебе не придётся. Это проклятье закончится на мне.

Жаль. По мере взросления он всё чаще задумывался о том, что хочет его убить.

Прошло три года, но Илай так и не освоился с водокачкой, а камень даже не поцарапал, что уж говорить о высшем мастерстве. Он здесь приспосабливался, а не становился сильнее. Моменты, когда он утолял жажду и наедался досыта, стали невероятно редки, быстро растущее тело требовало большего. Ему приходилось охотиться, тогда как мастер просто отпускал гончую птицу, либо обходил ловушки и собирал пойманных в них животных. Но бывали дни, когда ни его охота, ни ловушки не приносили добычи, тогда Илай начинал коситься в сторону суры и поигрывать ножом.

— Даже думать не смей.

— Всё это бессмысленно, — проворчал Илай раздражённо, кидая нож не глядя. Лезвие вонзилось в землю рядом с птицей, которая оскорблённо заклекотала. — Вы просто не воспринимаете меня всерьёз и держите здесь потехи ради. Когда ещё у вас будет в подчинении знать. Водокачка, камень, водокачка, камень — мои руки так болят, что я никогда в жизни не смогу ничего написать, что говорить о печатях.

— Дышать здешним воздухом, пить эту воду, есть плоть хищников и смотреть на солнце — это часть обучения.

— Жаренная земля. Жаренный воздух. Жареное мясо. Жареная вода. Каждый день одно и то же. Всё, что я делаю — бью камень, как идиот. Я становлюсь лишь тупее.

— Любой отшельник должен обрести гармонию со своим миром. Признаю, тебе это сделать труднее из-за того, что ты слишком долго жил во Внешнем мире, да ещё в качестве наследника рода. Это место тебя только пугает и изматывает, и ты не замечаешь, насколько оно на самом деле идеально.

— Я здесь, чтобы освоить высшее мастерство, — бормотал Илай. Крошить камни руками? Пусть этим хвастаются Калеки. А я должен камни защищать. Да, я должен научиться печатям. А вы заставляете меня страдать ерундой, хотя, как Старец, должны беречь время. А может, вы и не Старец вовсе? Я никогда не видел, чтобы вы пользовались техниками. И держитесь вы в стороне от остальных отшельников. Ведёте себя как чокнутый.

Эвер вздохнул.

— Ты так ничего и не понял. Ладно. Вставай. — У мастера в руках появилась фляга. Фляга Илая. Если бы Эвер отобрал кошель у бедняка, это было бы и вполовину не так подло. В песках чувство собственности обострялось до предела. Жадность была здесь не грехом, а способом выживания. — Сможешь из неё выпить, и я признаю, что я никчёмный учитель. Не сможешь? Признаешь, что ты никчёмный ученик.

Илай набросился на него просто потому, что это было правильно, а не потому, что ему так сказали. Вернуть то, о чём грезил днём и ночью, на чём было сосредоточено всё его существование, что он искал, бродя по пустыне, чувствуя, как кровь высыхает прямо в теле…

Моё!

Раньше Илай отрабатывал удары на камне, и тот, даже неподвижный и безразличный, унижал его и причинял боль. Старец был таким же непробиваемым, но он ещё давал сдачи, уклонялся и дразнил его: Илай слышал, как булькает вода при каждом его движении. В итоге, задыхающийся и вспотевший, он смотрел на то, как мастер, чьё дыхание даже не сбилось, открывает флягу и делает демонстративно большой глоток. Потом выливает оставшуюся воду на голову.

Варварство.

Встряхнув флягой, Эвер улыбнулся, когда услышал тихий всплеск.

— У тебя ещё есть шанс.

Илай пошёл к нему, хрипя и пошатываясь. Споткнувшись, он повалился на песок, и мастер благосклонно кинул флягу рядом с его головой. Казалось, тренировка закончена, но он не торопился уходить.

Положив на флягу разбитую руку, Илай потащил её к себе и вцепился в пробку зубами. Но та не поддалась. Вода плескалась внутри фляги. Он был так ослеплён солнцем и жаждой, что не сразу заметил крошечную, вырезанную в пробке печать, по которой мазнули кровью.

Это всё было бессмысленно изначально.

— Нет, — ответил Эвер, и Илай понял, что сказал это вслух. — Как раз без этой печати всё было бы бессмысленно. Чему, по-твоему, ты тут учишься? Разбивать камни и качать воду?

Да, именно этим он и занимался последние несколько лет.

Придурок.

— На водокачке тоже стоит печать? — спросил Илай.

— Да. — Мастер улыбнулся.

— И на камне?

— Да. — Улыбка стала ещё шире.

Несмотря на то, что он говорил раньше, Эвер сам был тем ещё философом. Он не ставил печати на дом и имущество в нём, но поставил на воду и камень. Вода — символ господина. Камень — защищающего его Старца. Тренируя всё это время силу, Илай забывал о хитрости, присущей их клану.

— Чтобы до тебя дошло, мне пришлось потратить куда больше времени, чем ты думаешь. — Эвер вынул пробку, показывая ему. — Моя жизнь сокращается в тот момент, когда я ставлю печати. Чем больше крови, тем барьер сильнее. Но чем он сильнее, тем слабее становимся мы. Хотя оно того стоило, видел бы ты свою рожу.

Он любил производить эффект. И не любил разжёвывать уроки. От этого терялся вкус победы. Сам смысл обучения.

— Ты чего не пьёшь?

— Я слушаю вас, мастер.

Довольный его вдруг обнаружившейся сообразительностью, Эвер кивнул.

— Надо бы отвести тебя в Долину и показать главе, чтобы он определил тебе срок.

Под сроком подразумевался тот необходимый минимум, который отшельник должен был провести во Внутреннем мире, обучаясь и оттачивая своё мастерство. У всех Старцев он был приблизительно одинаков — тринадцать лет. Если ребёнок был принесён в пустыню младенцем, то у него были все шансы освоить техники к пятнадцати годам, как это и было с Эвером.

Долиной он называл обиталище главы, где помимо него жили отвечающие за новобранцев отшельники, в основном женщины, и сами дети. Это было небольшое поселение в самом сердце пустыне, до которого не смог бы добраться непосвящённый человек. И из которого невозможно было сбежать…

По мере приближения к Долине Илай стал замечать в песках странные кости. Белые, крупные, никогда не встречавшиеся ему — охотнику — ранее. Когда он увидел череп и понял, чьи это останки, то почувствовал озноб. Он взглянул на мастера, но тот смотрел лишь вперёд, кажется, ничего не замечая. Над его головой низко летела птица, закрывая крыльями от солнца. Обмахиваемый опахалом вельможа на прогулке, заскучавший от вида своего сада. И чем глубже они заходили в «сад», тем свежее становились «цветы», и тем беспокойнее вела себя сура. Когда хищница, хлопнув крыльями, устремилась вперёд, Илай побежал за ней. Суры не были падальщиками, а значит, она почуяла свежее мясо.