Цветы корицы, аромат сливы

– Тогда мы должны искать у плохих поэтов, – сообразил Ди. – Каких ты знаешь третьесортных сочинителей? Ты же специалист.

– Н-ну, например… Ван Цзи… э-э… уступает многим…

– Смотрим Ван Цзи, – решительно сказал Ди. – Да, он не блещет, – скривился он, немного полистав антологию. – Ищем русский перевод…

Это решение дало гениальный результат.

Вечер знакомства удивительно сплотил четвертую группу начального этапа обучения. Чжэн Цин, Лю Цзянь и Минцзюань встали плечом к плечу, и Чжэн Цин начал угрюмо и сосредоточенно:

– Луна над Тян-шанем восходит, светла, и бел облаков океан…

Все это звучало пока довольно безмятежно.

– И ветер принесся за тысячу ли сюда от заставы Юймынь.

– …С тех пор как китайцы пошли на Бодэн, враг рыщет у бухты Цинхай, и с этого поля сраженья никто! домой не вернулся живым, – очень твердо сказал Лю Цзянь.

– И воины мрачно глядят за рубеж – возврата на родину ждут, – выразительно намекнул Цин.

– А в женских покоях как раз в эту ночь бессонница, вздохи и грусть, – лирически закончила Шао Минцзюань, заведя к небу глазки.

После этого Вэй Сюэли спокойно вышел, отряхнул рукав свитера и сказал:

– «Проходя мимо винной лавки». Ван Цзи.

Беспробудно пью на протяженье всех этих тяжелых, смутных дней. Это не имеет отношенья к воспитанию души моей. Но, куда глаза ни обратятся, всюду пьяны все – и потому Разве я осмелюсь удержаться, чтобы трезвым быть мне одному?

Со стороны русского переводчика это действительно была удача. Ван Цзи даже, вероятно, не подозревал о возможности такой заоблачно длительной жизни и долго гремящей славы.

Пока никто не успел ничего сообразить, Саюри припечатала все это своей лягушкой.

И сейчас же после этого иранский студент Моджтахеджаберри со своим Саади, Хафизом, розой и соловьем пролил на все это такой елей, который удачно растекся по аудитории и как-то дипломатически смягчил все острые углы, абсолютно все.

«Персидская поэзия, – сказал об этом Ди, – в большей степени поддаётся переводу». Оставим это спорное высказывание на его совести.

Cочинение по русскому языку стажера геологического факультета МГУ Вэй Сюэли на тему «Эпизод из истории моей страны»

О Второй мировой войне

Вторая Мировая война для китайского народа точнее была названа анти-японской, потому что японцы окупали половину территории Китая, убили сотни тысячи невиновного китайского народа, ограбили самые ценные вещи в нашей истории и культуре, поджигали бессчетные деревни и поселки. Но китайский народ никогда не сдался, мы воевали всеми силами, делали все что смогли для того, чтобы японские оккупанты приехали живым а остались мертвым.

Оффицально анти-японская война началась в городу Шэняне северо-восточной провинции 18-ого сентября 1931 г. Из-за существенной разницы в вооруженных силах, китайские войска решили отступить временно сохранив силы для отбивки в подходящее время. В течении 4 месяца Китай потерял целые три северо-восточные провинции. Создав квазимперию Манчжоуго (Manzhouguo), японцы имели свою колониальное правительство на территории Китая. С тех пор разномасштабные народные сопротивления против японцев непрерывно происходили в северо-восточных провинциях. Из-за гражданской войны внутри Китая, не было единого фронта против японцев. 7-ого июля 1937 года произошло событие Лу Гоу Цяо – японцы начали всемасштабное вторжение в Китай, но внутрикитайские политические силы смирились на создание единый анти-японские линии защитить родину от агрессоров.

Хотя между разными политическими силами было разногласие, когда наступит вопрос о национальном выживании и государственной цельности, главнейшие политпартии Компартия и Гоуминдан взяли руку об руку воевали вместе ради отечества. Из-за существенной разницы вооруженной силы, причем никакой международной помощи не обращали, потому что в то время СССР находился в тяжелой войне с немцами и не хотел воевать с Японией одновременно и заключил с японцами соглашение, а целая Европа уже давно горит, США одновременно воевала вместе с европецами и с японцами тоже частично, что не хватили силы оказать Азии военную помощь.

Узнавая это лидеры китайского народа устроил свою военную стратегию, сохранив большинство контингентов войск на юго-восточных провинциях, вызволи народа в окупаемых территориях проводить подпольные и партизанские саботажи и разведочные операции против японских оккупантов. С октября 1938 по декабря 1941 потеряв половину территории, китайский народ всеми силами проводили партизанские сопротивления сковывает военные силы японцев на каждом захваченном городе, поселках и деревнях. Одновременно американцы также в восточно-азиаских и тихоокеанских районах воевали с японцами. Война стояла на своем, и наступил момент перелом.

Японцы теперь должны понимать, возможно Китай не могущая страна, возможно китайский народ простой и наивный, но она существовала более 5000 лет, и доселе еще существует потому что китайцы защитят свою родину свою национальность свою цельность любыми способами, мудрый китайский народ накопил свои страгетии выживания и развития в течении всего времени своего существования.

Чтобы достойно написать сочинение о Второй мировой войне, Сюэли решил посидеть в интернете и освежить некоторые факты. Он относился к этой теме с необыкновенной серьезностью и трепетом. Раскрыв свой белый зонт с пурпурными цветами, он перебежал под дождем в «Кафе-Макс», обменял мокрые 120 рублей на промокший сразу в его руке талончик с логином и паролем и зашел на сайт www.renminglib.cn. Открыл какие-то старые газеты сороковых годов. Тут же в нем вскипела как волна такая ненависть к японцам, что пришлось отвлечься, охолонуть, поглядеть в потолок, хлопая глазами, сжимая снова разжимая руку. «Не нужно думать, – сказал он себе. – Не нужно вспоминать». Он спокойно представил себе пламя до небес, в котором сгорает вся Япония, а заодно все вообще плохое. Когда он думал о войне, он видел длинную такую серую дорогу в глинистых комьях, с редкими ивами по сторонам, на дороге валялась яркая фэн-чэ, детская вертушка, он наклонялся, подбирал ее… и тут… Он не стал бы расшифровывать свой личный образ войны никому, ни за какие коврижки. «Какое легкомыслие! – подумал он. – Как я мог связаться с Цунами-сан! О чем я думал? C таким мраком на душе я стану для нее физически опасен. Я и так физически небезопасен для нее». Он несколько раз закрасил мысленно на карте Японию другим цветом, тряхнул головой и вернулся к сайту. Там он углубился на какое-то время в военные мемуары и архивы, а потом набрел на базу видеороликов. Потом он ходил доплачивать еще за полтора часа в сети и еще за полтора.

Выписав все нужные даты, уточнив названия мест, по которым проходила линия фронта, поздно вечером он досматривал последний подвернувшийся ролик, где старик из провинции Хунань вспоминал о войне. «Ван Гоушэн из поселка Ляньхуа провинции Хунань никогда не покидал родных мест. Ему было 14 лет, когда в 1944-м году его родная деревня стала театром военных действий…». Дедок сидел на солнышке, в белой рубашке, наверное, по случаю съемок, привалившись к стеночке из глиняного кирпича, под огромной старой камфорой. Сюэли собирался уже разлогиниться и закрыть браузер, когда старый Ван бесстрастно сказал: «…А очень по-разному бывало. Одним в войну жилось худо, голодали, траву ели, а вон Ли Сяо-яо – был такой, сейчас-то мало кто помнит его… так он даже разбогател в войну. Сейчас что вспоминать – как говорится, глиняный вол забрел в море – обратно не придет… но только без войны так разбогатеть, как он, было бы невозможно». Солнце прыгало по серой черепице попавшего в кадр кусочка крыши. Старик мелко покивал, старая камфора осуждающе зашелестела листьями. Сюэли посочувствовал Ван Гоушэну, с неприязнью подумал о неизвестном Ли Сяо-яо, закрыл браузер – и только тут понял, что Ли Сяо-яо (

) из поселка Ляньхуа провинции Хунань – это его родной дедушка, с которым он никогда не встречался лично, но который от этого не переставал иметь к нему самое прямое отношение.

Сюэли стало плохо от стыда. Он представил себе картину – как его дед, разрумянившийся от выпивки, говорит: «Поставьте сюда этот столик, дорогой сосед! Старинная вещица, как я погляжу. Сколько же вы хотите за него?». Как люди со всего поселка – у кого что было, последнее снесли к нему, кто картину династии Тан, кто вазу, чтобы выменять на рис, масло, муку или лапшу, ведь больше еды купить уже негде. С ужасом он увидел словно наяву, как его дед взвешивает три шэня риса и подкладывает на весы фальшивую, легкую гирьку. Женщина с ребенком, худая-худая, говорит: «Как же это, господин Ли? Только три шэня? Но ведь я прошлый раз оставила у вас слиток в форме башмачка, там 50 лянов серебра. Вы сказали, что мне больше полагается… что вы дадите и два доу… Разве это справедливо?». Ребенок с запавшими глазенками с надеждой смотрит из-за материнской юбки. «Ступай, ступай, – говорит дед. – Не хочешь, так и того не получишь». «Ведь это все, что осталось у нас! – плачет женщина. – Верно про тебя говорят: человеком рожден, но не человеком взращен!» У Сюэли внутри все скрутилось в какой-то тошнотворный проволочный клубок, в который еще и вплетен камень, но он продолжал думать дальше. Он понял, что еще можно было делать в войну. Убить человека, снять с него мясо, продать… Он забыл раскрыть свой зонтик с пурпурными цветами и по дороге домой чудовищно вымок.

– Если дедушка разбогател в войну нечестным путем, то проклятие могло лечь на весь наш род, – предположил Сюэли в разговоре с аспирантом Ди. – Тогда то, что меня забросило в Москву, может быть не только не случайно – это может быть, самое мягкое из того, чему суждено со мной случиться.

– Что произошло, неизвестно, – спокойно сказал Ди. – Вероятность того, что твой дедушка, например, герой, пока что ничуть не меньше, чем вероятность обратного. Глухие намеки какие-то, сплетни…

– А Москва? – возразил Сюэли.

– Да, это, конечно, весомый аргумент, – согласился Ди. – Коль скоро ты здесь, стало быть, Небесная канцелярия о тебе позаботилась.

– Если мой дедушка был преступником, то получается, что преступление было очень велико.

– Да, – оглядывая комнату, сказал Ди. – Это так.

– Пока бабушка остается в больнице, мне не у кого даже спросить.

У Ди была припрятана на черный день пара бутылок китайской водки, настоянной на змеях. Редкая, дорогая вещь.

– Ты с какой змеей предпочитаешь – с полосатой или с пятнистой? – спросил Ди, протирая бутылки и разглядывая змей на свет.

– Я вот с этой… с черным хвостом, – сказал Сюэли.

В тот вечер они напились.

Следующие два дня Вэй Сюэли фактически отсутствовал в этом мире, сидел на занятиях безучастно. Быстро узнать, что произошло в поселке Ляньхуа, возможности не было. Он знал наизусть очень многое из Сыма Цяня, – никогда не думал, что это может выйти боком, – и сейчас знание классической литературы терзало его: «А что сказать о средненьких людях, которые плывут себе в водах, и в водах смутного времени притом? Они встречаются с бедой столь многочисленных людей, что возможно ли всех упомянуть? Есть поговорка у простых: „Где знать мне совесть, знать мне честь? Коль польза от него мне есть, то в ней и будет моя честь“». Сюэли сжимал зубы.