Цыганские сказания

«Подобно тому, что связывает весь организм, перемещаясь по нему, согревая его, насыщая. О, неслучайно цыганским цветом считается красный!

Цыгане — кровь мира.»

— И в чём был смысл скрывать это от меня?

— Думаю, Лаци просто чересчур увлёкся секретностью. Ешьте, Лилике. Я не собираюсь вас травить, — Ловаш усмехается.

Да уж. Не в его интересах. Я задумчиво втыкаю ложечку в верхушку пирожного.

— И всё? Ладислав?

— Вторая половина ордена всё ещё находится где-то в Пруссии. Так что возможны новые попытки переворота. Ну, и... Боюсь, что один из монахов был вашим родственником. Правда, довольно дальним. Его мать — старшая сестра вашего деда... Фон Адлигарб. Тот, который был против вашего убийства.

— У меня какая-то жуткая прорва родственников, — печально говорю я. — И каждый второй норовит умереть. Я даже не удивлюсь, если Агнешка умерла из-за меня.

— Не давите на больное место, — тихо произносит Ловаш.

Неужели он правда видит дочь каждый раз, как смотрит на меня?

Живой и ходячий упрёк.

«Да, эта кровь бывает дурна: она ведь принимает в себя всё дурное, что есть в организме. Но даже тогда она исправно бегает, насыщает, связывает, переносит, сохраняет... Что? Больше, чем музыку. Цыгане переносят бахт. Удачу и судьбу нашего мира.

Можно лечить кровь. Но нет смысла организм её лишать. Не работает он без крови.

Так же, как механизм нашего мира прекратит свою работу без бахт. Третьей силы, отдельной и от силы вампиров, и от силы жрецов.

По счастью, никому и никогда не приходило в голову лишить этот мир цыган.»

— Извините. — Я съедаю половину пирожного, чтобы выдержать паузу.

«Записано Лиляной Хорват, из рода Жи?ко Хорвата, прозванного Задирой, хозяйкой усадьбы Твардовских-Бялыляс.»

— Что же. Теперь ваша очередь, господин император.

— Нужна правда, которая касается именно тебя? — уточняет Ловаш.

— Да.

— Ясно. Вот этого, кажется, никто не знает. По крайней мере, участники договорились о секретности.

Ладислав напрягается. Как и Ловаш до того, он явно знает, о чём пойдёт речь.

— Маргарета отвесила господину голове службы императорской безопасности оплеуху. Смачную такую затрещину. А потом и мне тоже.

— А при чём здесь я?

— Она сказала, что мы оба — подлецы.

— Так а при чём здесь я?!

— Ну, Маргарета сочла, что как подлецы мы поступили именно по отношению к вам. Лаци — и к другим «волчицам» тоже. Она ещё много определений к «подлецам» добавила, если честно. А мы стояли и краснели, как школяры перед классным руководителем, — Ловаш откровенно забавляется воспоминаниями, а вот Тот чувствует себя неуютно. — Кстати, раз уж зашла речь, я прошу у вас прощения за те неумные розыгрыши. Помните, с поваром и рассуждениями о самоубийстве.

— С сопутствующим убийством меня... да. Надеюсь, хотя бы вам было весело. Потому что мне — не очень.

— Увы, не очень. Это было что-то вроде проявления кризиса среднего возраста. Я сначала стал думать о старческом безумии. А потом решил попробовать, на что оно будет похоже. Как вы его воспримете, как воспримут другие. В глубине души я, наверное, актёр. Вот и... примерил роль. Идиотская идея. Ещё раз извините.

— Извинения приняты. Будет интересно услышать от Госьки полный список определений.

— Ну, в ближайшее время у вас вряд ли получится. Маргарета уехала в Аргентину.

— Куда?! Прямо в гипсе?!

— Мне кажется, Маргарета из тех женщин, которых трудно остановить гипсом на обеих ногах.

— Но зачем?

— Сказала, что ей надоело всё время заботиться о других и она хочет немного позаботиться о себе. И ещё — что хочет научиться танцевать сальсу в какой-нибудь аргентинской школе.

— В гипсе? На обеих ногах?

— Ничего от вас не скроешь. Именно в гипсе на обеих ногах. Хотя я, думаю, уже когда его снимут. Она взяла отпуск на полгода. Оплачиваемый. По всем прогнозам, за это время переломы зарастут.

— Ничего себе, — я засовываю в рот очередную порцию крема. Естественно, мне уже хочется в Аргентину. Но сейчас не лучшее время для путешествий. — Да, моя правда. Я беременна.

Потянувшийся налить себе кофе Ладислав, дёрнув рукой, опрокидывает дном кофейника чашку, и горячая жидкость заливает полстолика. Как приятно! Не всегда именно я узнаю всё последней.

— Я так понимаю, паниковать рано, потому что это ещё не вся правда, — оптимистично произносит Ловаш. Так и тянет его огорчить — извинения за розыгрыши я, конечно, приняла, но впечатления от них всё ещё свежи.

— Конечно. Вся правда в том, что я не умру.

— Точно? — нервно интересуется Тот. — Почему?

— Удача.

Ладислав смотрит на меня с яростью.

— Вы не думали о том, что она может в любой момент кончиться — и не сработать? Что тогда?

— Ладислав, она уже сработала. Моё тело не избавилось от ребёнка, когда было переполнено удачей. Он не представляет для меня опасности.

— Может быть, опасность появляется именно на определённом сроке.

— Значит, необходимо постоянно поддерживать высокий уровень удачи. Много общаться с цыганами. Посещать общественные места. Заниматься тем, от чего испытываешь счастье. Собирать предметы, заполненные бахт. Не думаю, что вы к этому не готовились. Ведь о том, что будет, если удача у меня закончится, вы знали и до моего возвращения. Кстати, сейчас я заряжена по самое горлышко. Так что, если вы попробуете причинить мне вред... повезёт мне, а не вам.

Я снова исполнена уверенности. Как в то мгновенье, когда вкладывала листок с моей маленькой рукописью в одну из шкатулок с другими рукописями. А шкатулку — обратно между книг, на полку стеллажа.

— Не вздумай проверять, Лаци, — мягко говорит Батори. — Ты мне ещё нужен. Очень.

— Но ведь это чушь! — Тот даже вскакивает. — Мы не можем рисковать!

— Лаци, из нас троих только Лилике знает действительно хорошо, как работает цыганская магия. А она работает, и замечательно. Лили успела доказать нам, правда? Сядь, пожалуйста. Лили, я обещаю тебе — ребёнка не тронут. Я верю тебе.

— Я тоже верю себе. Ловаш, вы не будете сильно против, если доклад я всё же представлю в письменном виде?

— Вам нехорошо? Может быть, приляжете? Или Тот отнесёт вас в медблок.

— Нет, спасибо. Я просто поняла, что соскучилась по Шаньи. Не терпится обнять его. Наверное, материнские инстинкты уже просыпаются, — я отправляю в рот последний кусочек пирожного и встаю прежде, чем Ловаш произносит:

— Да, конечно. Идите.

Взявшись за ручку двери, я вспоминаю кое о чём.

— Кстати, ребята! Будете раздавать ордена, не забудьте дать один третьей и, вполне возможно, самой главной участнице операции с монахами.