Цыганские сказания
Шрифт:
— Кто это? — резко спрашивает женский голос. Такой знакомый... действительно, кто это?
Тот, что несёт меня, не отвечает. Он входит в хату — как здесь тепло! Кладёт меня на что-то совсем широкое и совсем мягкое, и я вижу, что у него нет никакой бороды, и не такой уж он высоченный, и вообще это Адомас.
Ахает Никта, бегает, бегает, бегает по хате. Помогает меня раздеть до кофты и нижней юбки.
— Откуда у неё этот платок? Где ты её нашёл?
— Литовцу лес помогает.
Одуряюще пахнет травами. Полотенце холодное, почти ледяное, но странно, его прикосновение ко лбу и щекам приятно.
—
— Ещё спроси, какой леший меня принёс, — я смеюсь, и смех такой же пустой и лёгкий, как голова. — Дай поесть, а? Я последний раз в Бялой-Подляске ела. Пирожки...
— Не говори мне, что ты ночью отправилась с города в лес!
— Не скажу. Ночью я ночевала. Там посёлок... Слушай, ну и места у вас! Количество сказочных персонажей на квадратный километр — ну, как вшей на детях с фабричного района. Никта, я есть хочу, не могу, а?
— Слышала, слышала я. Адомас картошку поставил вариться.
— Никта, там целый посёлок мертвецов, и никто ничего не замечает! Я такая «А-а-а-а!». Они такие «У-у-у-у!» Они меня на сеновале сначала заперли, а потом сверху бревно, что ли, какое упало...
— Но твоей головушке и бревно оказалось нипочём, да?
— Да я как бы... не лежала. Я портила сено в уголку.
— Воистину, дуракам и детям везёт.
— Особенно моему ребёнку... Никта, я беременна, знаешь?
В неровном свете керосиновой лампы лицо у неё — медное. Неубранные волосы витают вокруг чёрным облаком.
— Скажи, что от Батори, и я обрадуюсь.
— С ума сошла... От Кристо. Я же за ним замужем.
— Это ты с ума сошла. Он же «белый волк». Давно?
— Три месяца. Никта, мне сейчас столько тебе рассказать надо, я только поем... Ой, а как это я до вас так быстро от Бялы-Подляски добралась? Тут же сутки, наверное, ходу...
— Вот уж не знаю. Ты ведь добиралась, не я.
Дрова, видно, сыроваты — потрескивают в печке. Уютно так...
— Никта, а таких ребят, в масках, вроде монахов, ты знаешь?
— Только не говори, что и с ними ты повидалась. Да, не приведи, умудрилась рассориться. И где, скажи на милость, ты достала такое страшное пальто? Оно, кажется, старше моей бабушки.
— Они императора убить хотят. А я — его смерть. Иголка в ларце. Ларец в зайце, заяц в утке, утра в лисе, лиса в волке, а волк в дубе. Вот зачем им убивать Ловаша Батори?
— Посмотри на карту и сравни: сколько земель сейчас под вампирами, а сколько — под жрецами. Пруссия же ушла вампирам, а это — немаленькая страна.
— А они говорили, что за справедливость... Чтобы войны не было и вообще.
— Ты как маленькая! Любая гадость в мире политики делается с теми же объяснениями, что и любой хороший поступок. В кого ни плюнь, все справедливости хотят. Как себя теперь чувствуешь? Сесть можешь?
— Так что же, если он сойдёт с ума, войны не будет?
— Будет. Но лет через пятьдесят. Садись, садись. Картошка готова...
***
Говорят, что одна цыганка-вдова была рабыней румынского господаря. Известно, каково это: держат в землянках, отнимают одежду, чтобы сбежать нельзя было, бьют палками. А цыгану дороже воли только жизнь.
Тут, на счастье, случилась война между турками и христианами. Полный беспорядок кругом. До господарской
усадьбы война не дошла, правда, но всё же суета была большая.Однажды ночью вдова украла из усадьбы штору и свинью. Из шторы она сделала себе плащ, повязав через плечо, а на свинью посадила трёх своих маленьких детей. Свинья была большая, злая, все уместились и бежала она споро. Вдова перешла со свиньёй через фронт и ушла в Болгарию. Пока добралась, свинья сильно уже похудела, но цыганка всё равно её хорошо продала.
Глава XXI. «Царь Соломон сказал: много знать — можно с ума сойти». Цыганская народная пословица
— Никта, но ведь надо рассказывать, обязательно рассказывать людям! И вампирам сказать: у нас есть, есть своя магия! Всем всё сказать, никто же ничего не понимает, Никта!
— Про магию вот точно говорить не надо. Кому надо, тот знает. А остальным — как кричать разбойнику с пистолетом, что у тебя нож есть, и ещё в каком кармане сказать.
— А про остальное? Про то, что мы вот просто люди, и точка!
— Ну, говори-говори. И никто тебя не услышит. Кому есть дело, что цыгане кричат? Знаешь, как в песне поётся... «Кто на свете слышал, кто на свете видел — верить цыганскому слову?»
— Ох, если бы я только умела сказать... Стихи написать... Фильм снять!
— И тебе скажут: «Что за фильм о цыганах, если они там не поют?»
— Пусть поют! Но и говорят тоже!
— Пусть. Только запомнят песни. А остальное не станут запоминать.
Никта шьёт что-то большое, клетчатое. Гядиминас, пухлый, светловолосый, как отец, играет с шестимесячным котёнком: они по очереди бьют кто лапкой, кто ладошкой по бубенцу, подвешенному к крохотным деревянным воротцам. Кроме тихого звона да потрескивания дров в печи — никаких больше звуков. Я — почти как обычно — лежу. А когда лежишь и ничего не делаешь, в голову лезут ужасно большие мысли. То о Вселенной, то о судьбах цыганского народа.
— Как-то грустно... грустно... А может цыганская магия определять, у кого сколько удачи осталось? Или хотя бы... как понять, может меня мой ребёнок убить или нет? Ну, должен же быть способ!
— Есть такой. «Мозги включить», называется. Ну-ка, когда тебе последний раз не везло?
— Ну, вот, когда к мертвякам в посёлок забрела.
— Нет. Забрела ты просто так. А вот с места отошла, когда бревно упала — по удаче. По редкостной. А до того когда тебе не везло?
— Когда в полиции решили, что я воровка?
— В полиции ты выспалась, попила, перекусила, а потом тебя ещё и книжник забрал, и в Бялу-Подляску ты на машине приехала, да пирожков поела. Лиляна, это везение, которое огромно, невероятно. Сорокопуты управляют шансом, но попадание в шанс немыслимо без удачи. Они нашли способ собирать её, а ты собираешь не хуже — а управляешься ловчее. Тебе сейчас так везёт, что... даже чуть поменьше везло бы — но от того, что несёт тебе смерть, ты бы уже освободилась. Просто был бы выкидыш. А ты, напротив, осталась при плоде — бегая, прыгая, сражаясь, замерзая. Вот и ответ. Носи и не бойся.