Да будем мы прощены

– На слоне катался?

– Нет.

– Прыгал на банджи с обрыва?

– Нет.

– А что делал?

– В футбол играл.

– Ну, молодец! – отвечает таможенник, улыбается, показывая табачные крошки между зубами, отдает нам паспорта, а детям каждому по карамельке – как раз такого размера, чтобы можно было подавиться. Я их незамедлительно конфискую.

Наше прибытие в Нью-Йорк задерживается из-за грозы. Мы кружим над аэропортом несколько часов (или так кажется), потом садимся в Бостоне на дозаправку и возвращаемся в Кеннеди. Собакогулятелю я сообщаю эсэмэской из Логана, что мы задерживаемся. Он рапортует с какой-то странной бодростью:

«Мы готовы, ждем не дождемся, рвемся приветствовать».

Что-то в его тоне мне не нравится.

«Все в порядке?» – спрашиваю я.

«Тип-топ», – отвечает он.

Ох, не надо бы.

Приземлившись в Нью-Йорке, я чувствую откровенное облегчение, что мы снова на земле «Метрополитен» и «Янки», насыщенного трафика и шероховатого народа.

Таможня Соединенных Штатов в лице своего служащего просит меня открыть чемодан.

– Где ваша одежда? – спрашивает таможенник.

– Подарил, – отвечаю я.

– Открываете торговлю? – спрашивает он, глядя на закупленные товары.

– Нет. Возил детей в поездку, и вот это они накупили. Места для одежды не было.

– Почему не приобрели другой чемодан?

– Не хотел возиться с двумя чемоданами.

– Хотите подержать моих деток? – спрашивает Эшли.

– Вы знаете, что одежду, которую мы кладем в ящики для пожертвований на церковных парковках, в Южной Африке продают? – спрашивает Нейт. – Вы думаете, что отдаете одежду нуждающимся своей страны, а ее продают беднякам ради выгоды.

– Похоже, поездка была образовательная, – говорит таможенник, закрывая мой чемодан и пододвигая его мне, чтобы я застегнул «молнию».

– Исследовательская экспедиция, – говорит Эшли.

– А меня чуть не обрезали, – сообщает Рикардо. – Я все равно хочу, а он говорит – нет.

И показывает на меня, как на главного злодея.

– Избыточная информация, – говорит таможенник, штампуя наши паспорта и показывая нам, чтобы проходили.

– А что значит «избыточная информация»? – спрашивает Рикардо.

– Это значит, что о некоторых вещах не надо орать на весь свет, – отвечает ему Нейт.

Мы выходим из здания, на нас обрушивается жара. Переход от бескислородной прохлады самолета к сковородке тротуара слишком резок, мы сразу же становимся липкими, нам жарко.

– Опаздываете, – говорит нам какой-то мятый тип, держащий плакат, где гелевой ручкой накорябано «Сильвер».

– Из-за погоды. И еще надо было сесть заправиться, – отвечаю я.

Ватная поездка на большой черной машине создает у меня неприятное ощущение, будто мы плывем, отделенные от реальности. Мне не хватает ухабистой езды старого «лендровера» с самодельными детскими ограничениями привязных ремней, похожего на собранный на заднем дворе ракетоносец.

Мы подъезжаем к дому. Розовые кусты перед входной дверью в полном цвету – густо-красном, кровавом. Перед домом раскинулась ползучая роза «Белый рассвет», обернувшаяся вокруг окон. Эшли срывает розовый цветок и подносит мне к носу.

– «Абрахам Дерби», – говорит она. – Из них духи делают.

Я глубоко вдыхаю аромат, он заполняет легкие, я еще раз вдыхаю, уже не так сильно.

– Приятно.

Рикардо настаивает, чтобы мы подошли к двери и позвонили в звонок. Тесси заходится лаем.

Дверь открывает Черил. Она улыбается.

Трудно описать, но все, чего я опасался, тут же осыпается, как шелуха. Кажется, у меня никогда еще не было такого ощущения. Так исчезает пелена тьмы, так выходит из-за туч солнце – так же естественно и так же неуловимо.

Внутри воздушные шары, яркие вымпелы и огромный шоколадный торт с бело-голубой надписью: «Поздравляем с БМ!»

Торжественной линейкой выстроились Черил, София, Сесили, собакогулятель с сестрой, Мадлен и Сай, Тесси и кошки и еще несколько человек, которых я впервые вижу.

– Дом совсем по-другому выглядит, – говорю я в приятном удивлении.

– Еще бы, – отвечает Черил. – Мы тут тебе ремонт сделали – покрасили кухню, гостиную и столовую, переставили мебель, прикупили кресел, удобных для Мадлен и Сая.

Я иду за Черил по дому, в изумлении прикрывая рот рукой, и только повторяю:

– Поверить не могу. Просто поверить не могу.

– Физиономия твоя сейчас миллион стоит, – говорит Черил.

Вчера, в Дурбане, я с ужасом думал о возвращении домой, в ту же самую борозду, но это – это невероятно, это возвращение в дом родной. Впервые за все время я – часть какой-то общности. Я стою, слезы подступают, и я беру большой стакан оранжевой газировки.

– Сердце мое переполнено.

Пицца, газировка, торт – сладкий до судороги в зубах и густо-американский, я никак не могу от него оторваться. Отрезаю и съедаю ломоть за ломтем, пока не наступает сахарная эйфория. Ее я обрываю чашкой кофе, и начинается дрожь и головокружение.

– А нас захватывали в заложники! – рассказывает всем Рикардо. – Какой-то сумасшедший нас столкнул с дороги.

– Эшли и Рикардо нас спасли. Они притворились, что куклы – это дети и их ранили, – говорит Нейт.

– Как ты до этого додумалась? – спрашивает Черил.

– В школе нас учили, – отвечает Эшли.

– Чему учили? – не понимаю я.

– На занятиях в спортзале был курс самообороны. Нас учили бить в глаза или между ног, а если подойдет кто-нибудь, кто хочет посадить тебя в машину или как-то еще обидеть, надо строить из себя сумасшедшего. Или закатиться под стоящую машину. Нас учили, что преступник не захочет становиться на колени и тебя из-под машины вытаскивать. А от сумасшедших преступники нервничают. Я когда была меньше, всегда придумывала, что бы я сделала.

– Блестяще! – говорит Мадлен.

Ужасно, вторит ей моя мысль.

Завариваю чай, который дал мне с собой Лондисизве. Он на вкус – как земля Южной Африки, ее почва, ее воздух. Болтаю пакетом в чашке и готов поклясться, что вижу синее, зеленое и фиолетовое, будто в ней плавает эрзац-радуга.

Позже я случайно слышу разговор Черил с Нейтом.

– То, что случилось с твоей мамой, с каждым могло случиться, – говорит она.

– Сомневаюсь, – отвечает он недоверчиво.