Да будем мы прощены
Шрифт:
Он взмахивает распечаткой, которую прислала ему София.
Деревня меньше, чем я представлял, не столько даже деревня, сколько скопление из пятнадцати-двадцати домиков, соединенных грунтовыми дорожками. Сахиль ведет нас к школе, остальные идут следом, неся наши сумки и глядя издали, будто гадают, кто мы и почему с нами обращаются не так, как со всеми.
– Вот наша школа, – гордо говорит Сахиль, показывая мне приземистое здание, более похожее на загородный центр отдыха. – Мы вас сюда устроили, потому что здесь туалет хороший.
– Спасибо.
– Не хотелось бы вас торопить,
Я смотрю краем глаза на то, что держит Сахиль. Некоторые моменты выделены желтым, зеленым или розовым маркером.
16.30. ПРИБЫТИЕ
16.35. ПРИВЕТСТВИЕ ОФИЦИАЛЬНЫХ ЛИЦ ДЕРЕВНИ
16.40. ПОМЕЩЕНИЕ СЕМЬИ НА КВАРТИРУ
16.45. УМЫВАНИЕ
17.00. ПОДГОТОВКА К ЗАЖЖЕНИЮ СВЕЧЕЙ (СМ. ПРИЛОЖЕНИЕ)
17.15. СУББОТНИЕ МОЛИТВЫ
18.00. УЖИН
ПРОШУ СНАБДИТЬ СЕМЬЮ БУТИЛИРОВАННОЙ ВОДОЙ И НАПОМНИТЬ О НЕОБХОДИМОСТИ ЕЕ ПИТЬ.
Я понятия не имею, насколько глубоко проработана оркестровка, но с нами обращаются как с рок-звездами или с главами государств.
Эшли вытаскивает из своей ручной клади красивое платье и быстро переодевается. Я иду в ванную и мою руки и лицо.
– А жизнь тут простая, – говорит Эшли. – Мне нравится, как в загородном лагере.
– Да, но здесь всегда так, – отвечаю я. – Основное занятие – дневные заботы. Никто здесь не раздумывает мучительно, в какой колледж пойти.
– И это ведь хорошо? – спрашивает Рикардо.
– Это другое, – отвечаю я, подгоняя детей по коридору.
На столе в одном из классов стоят серебряные подсвечники, серебряный кубок и накрытая тканью хала.
В классе собралась вся деревня, и все смотрят на Нейта.
Рикардо и Нейт занимают места впереди и запевают славящий Шаббат гимн «Лехах доди», а Эшли идет по проходу, завернувшись в белую кружевную шаль. На голове у нее кипа того же цвета, которую я раньше не видел.
Когда заканчивается песня, Натаниэл начинает речь:
– Спасибо, что пригласили меня и моих родных вместе с вами отпраздновать это особое событие. В нашей семье не очень много традиций: мы не слишком религиозны и соблюдаем лишь основные обычаи, идущие от далеких предков. Пятничная служба учит нас, что в этот день надо оглянуться, увидеть друг друга, вознести хвалу за то, что прожили еще неделю, и среди суеты нашей занятой жизни найти время для общения со своими близкими и размышлений о своем наследии. Сейчас хочу сказать вам: я рад, что я здесь. И рад представить вас моему брату Рикардо и моей сестре Эшли, которая сейчас зажжет свечи субботы.
Вперед выходит Эшли:
– В субботу мы читаем три молитвы: одну при зажигании свечей, одну над хлебом и одну над вином. Сегодня, когда моей матери с нами нет, свечи зажгу я.
Все пытаются подвинуться поближе. Все глаза устремлены на Эшли, будто она сейчас покажет фокус. Она зажигает свечи, закрывает глаза рукой и читает нараспев:
– Барух ата Адонаи, Элогейну, мелех а’олам, ашер кид’шану б’мицвотав в’цивагу л’хадик нер шел Шаббат.
– Вот благословение хлеба, – говорит Рикардо. – Славься, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который произвел хлеб от Земли.
– И
благословение вина, – вступает Нейт. – Барух ата Адонаи, Элогейну, мелех а’олам борей п’ри агафен.Дальше церемонию ведет Нейт.
– С тех пор, как я был здесь два года назад, мне очень многое пришлось испытать. В нашей традиции принято после смерти близкого родственника год соблюдать траур, и после того, как в прошлом году была убита моя мать, я каждую пятницу приходил в школьную часовню и говорил с ней. Я молился за нее, за своих родных, за всех нас. И пусть это не в традиции, но всегда я заканчивал молитвой, которая, мне кажется, должна помогать и христианам, и иудеям. «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»
Нейт начинает двадцать второй псалом, и вся деревня подхватывает. Кто не знает текста наизусть, у тех в руках шпаргалки. У меня мурашки бегут по спине.
– В иудейской религии есть специальная молитва в память усопших, «Ав арахамим», и я прошу Эшли и Рикардо, тоже потерявшего своих родных, прочесть ее вместе со мной.
Дети торжественно читают молитву по-английски. Потом Нейт произносит:
– Мы приглашаем всех прийти, преломить хлеб и испить вина, для детей – виноградный сок.
Эшли и Рикардо делят халу, и дети деревни подходят один за другим за куском.
– Как сладкая вата, – говорит один из них. Рикардо смеется, и лед сломан. Как и дети, мы так же непосредственно переходим от мрачной торжественности к радости.
Для каждого взрослого – чашечка вина.
– Хорошая вещь, – говорит один из них, протягивая руку за второй. – Тела ивайини.
– По одной на каждого, – говорит Нейт.
– Убани иугама лакхо? – спрашивает меня этот человек. Я абсолютно ничего не понимаю.
– Он хочет знать, как тебя зовут, – переводит Нейт.
– Меня зовут Гарольд.
– Игама лами нгиунгу, Гарольд, – говорит Нейт.
– Гарри, – повторяет человек. – Спасибо за вино.
– Когда вы это все успели состряпать? – спрашиваю я у Эшли и Рикардо.
– У Софии не забалуешь, – отвечает Рикардо. – Если она тебе что-то скажет сделать, так сделаешь.
В главном зале школы поставлены столы.
– Что-то у нас от вашего мира, что-то от нашего, – говорил Сахиль, жестом приглашая меня сесть рядом.
Женщины деревни вносят тарелки супа с шариками мацы. Тарелки я узнаю: это те, которые выбрала София, меламиновые, они школе потом пригодятся. Подают рыбу в сливочном соусе и рубленую куриную печенку от ресторатора из Дурбана. Сверху кусочки крутого яйца – точь-в-точь как делала моя двоюродная бабка Лена. А для детей есть просто макароны с красным соусом и сбоку – натертый сыр. Кажется, им намного проще есть что-то знакомое. И я чувствую, что очень благодарен Софии.
Бульон теплый и соленый – эликсир веков. Шарики мацы пухлые, снаружи мягкие, внутри твердые. Если бы Джордж здесь был, он бы схохмил насчет того, как именно еврейские женщины любят готовить мужчинам шарики. И то ли мысль о Джордже, то ли внезапное осознание, что на улице совсем уже темно, заставляют меня встревожиться. Пока было светло, я знал дорогу наружу, но сейчас мы застряли тут на ночь, и деваться некуда.