Да будем мы прощены

За ленчем возле нашего стола останавливаются многие мальчишки и их матери.

– Если тебе нужно будет когда-нибудь выбирать, куда поехать на каникулы, приезжай к нам кататься на лыжах, – говорит одна.

Другая просто стискивает ему плечо и спрашивает:

– Держишься?

– Справляюсь, – отвечает Нейт.

– Еще бы, – говорит она.

Я съедаю второй кусок торта – просто потому, что он тут лежит, и здесь четыре вида тортов на выбор, так что число два кажется разумным. И как раз жую торт, когда Нейт мне сообщает о скалолазании связок «отец – сын».

– Сразу после ленча, – говорит он, и видно, что ждет с нетерпением.

– Традиция такая, – саркастически замечаю я, отодвигая тарелку. Но поздно – уже исчез целый кусок чизкейка и половина шоколадной слойки.

– Ага, – подтверждает Нейт. – На искусственной стенке под крышей, три этажа высотой. Отцы не обязаны проходить весь путь вверх, но некоторые идут. Есть такие, что хоть сдохни, а должны превзойти ожидания.

– Это не про меня, – бурчу я. – А если я буду стоять внизу и смотреть, как лезешь ты?

– Не выйдет. Участие должно быть стопроцентным.

– У меня тут был недавно микроинсульт, мне рекомендуется избегать напряжения.

Нейт смотрит на меня, вдруг встревоженный, вдруг беззащитный.

– Да ничего, – говорю я. – Просто надо быть чуть осторожнее.

– Тебе только управиться с собственным весом, – говорит он. – Так годится? Там обвязка и карабин, так что упасть на самом деле невозможно.

– Я никогда особенно спортивным не был.

– Поверь мне, эти все тоже. Хвастуны они.

Создалась патовая ситуация: моя боязнь спорта, боязнь выступления, хуже того, боязнь провала перед всеми этими детьми и их родителями. От этого я просто больным себя чувствую.

– Да папа тоже никогда не лазил, – замечает Натаниэл с некоторой тоской.

– Отчего так?

Я действительно удивлен.

– Без реальной причины. Каждый год, как я записывался, всегда у него не получалось. То телефонный разговор, то там потянул, то здесь стукнулся.

– Я полезу, – говорю я, вдохновленный тем фактом, что Джордж не лазил.

Инструктор снабжает каждого из нас обвязкой. Нас учат, как работать с веревками. У него это выходит просто и без усилий, а я потею. Все остальные взрослые примерно на том же уровне. В последнюю минуту добавился плотный такой мужчина в темных очках. На нем что-то вроде черных кальсон – причем не своих, потому что они слишком ему тесны. Под ними ничего нет – мужские достоинства обтянуты и выставлены на всеобщее обозрение. Я невольно на него таращусь, а потом думаю: это тут типа стандартная павлинья демонстрация?

Находясь уже в четырех футах над землей, я молюсь только, чтобы Нейт, держащий мою страховочную веревку, оказался сильнее, чем кажется, и когда я хлопнусь, чтобы он не взлетел следом вверх, как оторвавшиеся качели. Я бросаю вызов гравитации и при этом полностью осознаю ее тягу.

– На ноги опирайся, – советует снизу Нейт.

Я нащупываю неровности искусственного камня – они похожи на упоры для дверей. Отталкиваясь от них, я поднимаюсь на несколько футов и вцепляюсь в захваты прямо над головой.

– Ты толкайся, – советует Нейт. – Толкайся, это легче, чем подтягиваться.

За те шестьдесят пять тысяч в год за обучение, как сказано на сайте школы, приятно, что он что-то смыслит в физике.

Я отталкиваюсь – и отрыжка. Рот заполняется едким кофе и тортом. Глотаю все снова, нахожу опоры для ног и опять толкаюсь вверх. Другие лезут и выше меня, и ниже, воздух наполняется резиноватым запахом мужчин под физической нагрузкой. Я лезу выше, целеустремленно. Вот да, целеустремленно, блин.

Пока я лазаю по стене, директор обходит публику внизу, пожимает руки. Я на высоте двух этажей, и только надеюсь, что Натаниэла не отвлечет вид его «босса» в юбке. Переношу вес с ноги на ногу, гляжу вниз – и вдруг у меня тестикулы попадают под соскользнувшую обвязку. Ощущение мучительное, и я чуть ли не танцую, пытаясь исправить ситуацию.

– Ты что делаешь? – вопит Нейт.

Я обхватываю стену, действуя обеими руками, поправляю обвязку.

Тут я замечаю, что у многих специальная обувь для скалолазания – а у меня дурацкие туфли Джорджа без шнурков. Одна падает, кувыркается, отскакивает от стены и хлопается на пол.

– Могу тебе ее обратно забросить, – говорит Нейт.

– Так сойдет, – отвечаю я, карабкаясь вверх. Носок скользит.

– Это папины туфли? – кричит мне Нейт.

– Да, – отвечаю я вниз.

– Прикольно.

Я отворачиваюсь, все внимание теперь на стену. Ругаюсь вполголоса, заставляя себя лезть все выше.

И угадайте, что там лежит наверху? Блин, черт побери – ЗОЛОТОЕ ЯЙЦО. Не шучу: золотое яйцо – фаянсовая, черт бы ее побрал, свинья-копилка. И проблема: как доставить это вниз? Как нести такую хрупкую штуку, если нужны обе руки, а не только ноги? Я засовываю ее в штаны. Висит там, как у коня, и мотается это золотое яйцо, пока я по веревке спускаюсь вниз. Нейт стоит со слезами на глазах, и мне ничего не остается, как расстегнуть штаны, достать яйцо и отдать Нейту – как некое подношение. Он меня обнимает и плачет. А я ощущаю вкус победы и пота, и это восхитительно. На какой-то сверкающий миг я в экзальтации!

Через двадцать минут у меня пульсирующая боль в голове, походка избитого ковбоя и отчетливое отсутствие ощущений в трех пальцах. Присев на унитаз, еле-еле потом встаю. Спрашиваю у Нейта, есть ли у него тайленол, и он говорит, что надо у школьной медсестры спросить.

– Бог с ним, – бурчу я, и мы идем в главное здание, где подают херес и сырные кубики.

Я выпиваю слишком много. Если честно, так любая доза хереса это уже слишком много. Голова болит сильнее.

– Выпей колы, – предлагает Нейт, и он прав.

Я выпиваю две банки колы и съедаю полфунта сыра, показываю свою медаль каждому, кто согласен слушать рассказ об инсульте и чудесном исцелении.

– А теперь что? – спрашиваю я, когда коктейльный час заканчивается.

– Идем ужинать в «Ревейджед фоул», – отвечает он так, будто это само собой разумеется. – Ты столик заказал?

Я смотрю как баран.

– Мы всегда туда ходим ужинать, – говорит Нейт.

Интонация у него такая, что деваться некуда. Решено и подписано.

– Не вопрос, – говорю я. – Все под контролем.