Да пошли вы все!.. Повесть

– Ему предок не даёт бабок на рок-концерты, - объяснила дочь свою насупленность. – Заставляет, жмот, зарабатывать самому, а Валерик не хочет.

Выслушав, предок дочери вздохнул, вернулся к пиджаку и тощему кошельку, опять поелозил там пальцами, вытянул пятисотку, четыре сотенных и две пятидесятки и протянул нахмуренной подруге будущего банкира.

– А почему ты у матери не взяла?

Любимая дочь взяла долю Валерика, положила рядом на диван и пожаловалась:

– Тоже не даёт. На машину копит.

– У неё же есть! – удивился бывший муж.

– Твой жигулёнок? – уточнила вестница. – Она его угрохала.

– Как?! – вскричал бывший автовладелец, ошеломлённый неожиданной новостью.

– А так! – откровенно радовалась дочь. – Въехала в фонарный столб, - и даже засмеялась. – Хорошо, что правой стороной, а то пришлось бы тебе хоронить лихачку.

– С какой стати? – мгновенно возмутился Иван Ильич, даже не осмыслив интересного происшествия и испугавшись жутких похоронных хлопот, плотно уселся в безопасное домашнее кресло и отчеканил: - Я ей – никто!

– Ага! – злорадно заметила наследница несостоявшейся дорожной жертвы. – То-то ты продолжаешь во всём слушаться её и подчиняться всем её прихотям. – Удар был нанесён по-родственному, ниже пояса.

– Только по доброте душевной, - вяло оправдывался никто, и был, в общем, недалёк от истины. – Не хочется ссориться по мелочам.

– Не можешь, - точно и жёстко подметила дочь, - не умеешь постоять за себя, - и добавила тихо с обидой, - и за меня.

Семейный консенсуалист встал, подошёл к окну, и нервно забарабанил пальцами по стеклу.

– Ладно, ладно! – поспешил он притушить назревавшую ссору по мелочам. – Тебе ещё рано судить взрослые отношения.

– Которых, к тому же, нет, - срезала недоросль, - и которых никогда и не было. – Поднялась с дивана, спрятала Валерин куш в карман, подошла к расстроенному отцу. – Не сердись, я – так, не по злобе. – Снова облагодетельствовала рассерженного родителя лёгким поцелуем в щеку, улыбнулась: - Пока! – и ушла.

Иван Ильич тщательно обтёр щеку и, облегченный по всем статьям, улёгся на диван, закрыв глаза в полном изнеможении.

Не прошло и десятка минут дремотного забытья, как ненавистный звонок заверещал вновь. «Больше не дам!» - твёрдо решил обанкроченный предок и обречённо заковылял к двери, безуспешно стараясь придумать вескую причину отказа. За открытой дверью, однако, стоял небритый сосед с тоскливой физиономией, в грязной майке и застиранном трико.

– Здорово, Ильич, - поприветствовал он сиплым голосом. – Слушай, сколько я тебе задолжал?

«Ну, слава богу!» - обрадовался Иван Ильич. – «Не всё мне отдавать, хоть от одного да получу».

– Триста сорок, - напомнил он должнику.

– Слушай, - лицо соседа униженно скривилось, - дай ещё шестьдесят, чтобы легче ровную сумму запомнить, а? – и объяснил причину просьбы: - Душа горит, башка трещит, ноги-руки дрожат, того и гляди копыта откину, - и припугнул, - и не отдам долга. Дай, - схватил Ивана Ильича за предплечье, - будь другом!

Застигнутый спросонья врасплох, обманутый в самых лучших противоположных ожиданиях, «лучший друг» попытался неумело вывернуться:

– А почему ты у жены не возьмёшь?

– У неё возьмёшь! – сморщился больной. – Подыхать буду, стакана не поднесёт, - и сразу подсластил: - Ты, Ильич, один во всём доме – человек, - и сильно стукнул себя в плоскую грудь с выпирающими рёбрами, отчего его шатнуло назад. – Попаду в рай, молиться за тебя там буду! Слушай, я тебе 500 отдам, - добавил наиболее веский аргумент. – За мной не пропадёт, - похвалил себя, - ты знаешь.

Иван Ильич знал только то, что сосед ещё ни разу ничего не вернул, но не дать ему ещё не позволяла застенчивая совесть и мягкотелость интеллигента-интеллектуала.

– В последний раз, - строго предупредил кредитор и вынес страждущему просимые 60.

– Гад буду! – поклялся честный заёмщик. – Слушай! – предложил великодушно: - Пойдём, вмажем напару, а? – с надеждой, что Ильич ещё раскошелится.

– Нет, нет, - отказался тот от нормального отдыха, - я не пью.

– Ну, как знаешь, - заторопился благодетель, - бывай, - опустил деньги в майку, прижал резинкой трико и удалился восвояси.

А Иван Ильич опять завалился на диван, но уже с больной головой, подумав, что выходной день начался не так и продолжается не так, как мечталось, и…

– 3-

…оказался прав. Звонок снова не дал погрузиться в нирвану. Чертыхаясь и кляня себя за уступчивость, он взял из кошелька ещё полсотни и пошёл к двери, открыл – почти распахнул с силой - и отшатнулся в испуге со скомканной в руке банкнотой.

– Этим не откупишься, - пренебрежительно произнесла бывшая благоверная, не поздоровавшись, словно он был терпимым комнатным животным, шагнула через порог, протиснувшись плечом вперёд и отодвинув остолбеневшего бывшего благоверного, сбросила туфли на шпильках и, не найдя глазами своих тапочек, прошла в кухню в чулках. – Как живёшь? – они не виделись почти три месяца. По-свойски заглянула в холодильник. – Так я и знала, - строго выговорила непутёвому родственнику, - пусто! – Сморщила точёный нос и скривила красиво очерченные, слегка подкрашенные губы. – Какие-то вонючие сардельки! – «А пёс одобрил», - в пику ей подумал молчащий хозяин.

Элеонора, так красиво звали его бывшую супругу – женой он её никак не мог назвать – была заядлой вегетарианкой. Выпрямившись и оценивающе оглядев его с головы до пят, она безапелляционно установила, как будто видела постоянно:

– Похудел. – И строго напомнила: - Ты должен следить за своим питанием и здоровьем. – Пояснила зачем: - Не забывай, что у тебя на иждивении дочь, и ты обязан достойно содержать её как минимум 7 лет. – «Ещё 7 лет моральной каторги», - грустно отметил про себя понурившийся Иван Ильич. – А ты выглядишь неважно, - добавила оценщица, намекая на то, что под её неусыпным присмотром он выглядел важно.

«Будешь так выглядеть», - молча согласился доходяга, - «когда не дают отдохнуть в законные выходные». Сама же Элеонора Львовна была, как всегда, в идеальной форме, не меняясь уже много лет. Даже, пожалуй, помолодела: на гладком лице – ни одной морщинки, строгие глаза – по-молодому ясные, роскошные белокурые локоны свободно, по-современному, спущены на плечи и спину, живот подтянут, талия как у моделей. Любой мужик заглядится. Любой, но не Иван Ильич, ему смотреть на бывшую жену было тошно. Она, слава богу, стала чужой не только морально, но и внешне.