Да, та самая миледи

– Если Вы заслужили этот позор, сударыня, – советовал мне сверху, с высоты своего роста смущенный Фельтон, – если Вы навлекли на себя это бесчестье, надо претерпеть его, покорившись воле Божьей.

– Что Вы говорите? – стиснула я руки перед грудью. – О, Вы меня не понимаете! Вы думаете, что, говоря о бесчестье, я разумею какое-нибудь наказание, тюрьму или смерть? Дай Бог, чтобы это было так! Что мне смерть или тюрьма?!

– В таком случае я совсем не понимаю вас, сударыня, – совсем испугался и растерялся Фельтон.

– Или делаете вид, что не понимаете, – понимающе улыбнулась ему сквозь слезы я.

– Нет, сударыня! – уязвленный сомнением в моем голосе возразил Фельтон. – Клянусь честью солдата, клянусь верой христианина!

– Как! Вам неизвестны намерения лорда Винтера относительно меня? – строго и с вызовом посмотрела я в его глаза (вообще-то делать это, стоя перед человеком на коленях, довольно сложно…).

– Нет, неизвестны, – даже замотал головой Фельтон.

– Не может быть! – почти крикнула я. – Ведь Вы его поверенный!

– Я никогда не лгу, сударыня! – оборонялся Фельтон.

– Ах, он так мало скрывает свои намерения, что их нетрудно угадать! – продолжала настаивать я.

– Я не стараюсь ничего отгадывать, сударыня, – привел несокрушимый довод всех служак Фельтон. – Я жду, чтобы мне доверились, а лорд Винтер кроме того, что он говорил при Вас, ничего мне больше не доверял.

– Значит, Вы не его сообщник? – вглядывалась в его глаза я. – Значит, Вы не знаете, что он готовит мне позор, в сравнении с которым ничто все земные наказания?

– Вы ошибаетесь, сударыня, – покраснел Фельтон. – Лорд Винтер не способен на такое злодеяние.

Интересно, а о чем он подумал?

– Друг низкого человека на все способен, – с нажимом сказала я.

– Кого Вы называете низким человеком?

– Разве есть в Англии другой человек, который заслуживал бы такое название? – с усмешкой ответила я вопросом на вопрос.

Сейчас узнаем, кто в Англии хуже всех…

– Вы говорите о Джоне Вилльерсе? – воскликнул Фельтон, сверкая глазами.

– …которого язычники и неверующие зовут герцогом Бекингэмом, – продолжила я его фразу. – Не думаю, чтобы в Англии нашелся хоть один англичанин, которому нужно было бы так долго объяснять, о ком я говорю!

– Десница Господня простерта над ним! – отчеканил Фельтон с яростью. – Он не избегнет кары, которую заслуживает.

Похоже, я здесь, в Англии, совершенно не нужна. Излишне нагадивший собственным гражданам, Бекингэм получит по заслугам и без моего участия, приняв кару либо от католика, который скажет, что уничтожил вымогателя, кровопийцу и развратника, либо от пуританина, который с гордостью пойдет на смерть за то, что убил сатану.

Другое дело, что произойдет это не завтра, значит, Франции не поможет. Вот поэтому придется поторопить события.

Интересно, а как можно подтолкнуть к убийству, если подталкиваемый, похоже, бежит вприпрыжку к цели еще быстрее, чем толкающий? Вот если бы я подговорила Фельтона прикончить седого пастора из соседней деревушки, тогда да…

– О, Боже мой! Боже мой! – возопила я. – Когда я молю тебя послать этому человеку заслуженную им кару, ты знаешь, что я поступаю так не из личной мести, а взываю об избавлении целого народа!

Приятно говорить правду.

– Разве вы его знаете? – прозвучал долгожданный вопрос Фельтона.

– Знаю ли я его! О да! К моему несчастью, к моему вечному несчастью! – простонала я, заломив руки.

Мои страдания не оставили Фельтона равнодушным. Он попытался сбежать к двери.

Чуть он сделал пару шагов, я вскочила, кинулась за ним и вцепилась в его рукав.

– Сударь, будьте добры, будьте милосердны, выслушайте мою просьбу! Дайте мне нож, который из роковой осторожности Винтер отнял у меня, ибо он знает, как я собираюсь его использовать. О, выслушайте меня до конца! Отдайте мне на минуту нож, сделайте это из милости, из жалости! Смотрите, я у Ваших ног, вы запрете дверь и увидите, что я не питаю к вам злого чувства. Бог мой! Ненавидеть Вас… Вас единственного справедливого, доброго, сострадательного человека, которого я встретила! Вас, моего спасителя, быть может!.. На одну только минуту, на одну-единственную минуту, и я верну его Вам через окошечко двери. Всего лишь на минуту, господин Фельтон, и Вы спасете мне честь!

– Вы хотите убить себя? – замер в ужасе Фельтон.

– Я выдала себя! – простонала я и опустилась на пол. А полы, надо заметить, не такие тут и чистые. – Я выдала мою тайну! Ему теперь все известно!.. Боже мой, я погибла!

Фельтон застыл столб столбом. Видимо, слишком много сразу нового. Заклинило лейтенанта. А может, я была недостаточно естественна и он сомневается.

По коридору к нам шел дорогой брат, его шаги я бы узнала теперь из тысячи.

Фельтон тоже узнал и боком, боком направился к двери.

Это еще не все, мой спаситель! Я снова кинулась к нему.

– Не говорите ни слова… – сдавленным голосом прошептала я, – ни слова этому человеку из всего, что я Вам сказала, иначе я погибла, и это Вы… Вы… – и приложила палец к его губам.

В движениях Фельтона появилась так несвойственная ему ранее мягкость. Он деликатно отстранил меня, я с облегчением отошла к креслу и упала в него. От бесконечных падений на пол ныли колени и юбки все были в мусоре.

Винтер, странное дело, в камеру даже не заглянул. Он прошел мимо двери и шаги его затихли где-то в коридоре.

Фельтон, белый, как бумага, и мокрый, как мышь, судорожно выдохнул, когда шаги дорогого брата стихли, и сломя голову выбежал из камеры.

Он быстро удалился в сторону, откуда пришел дорогой брат.

– А! – подытожила я итог нашей встречи. – Наконец-то ты мой!

Оставалось узнать, выдаст он меня Винтеру или нет.

Если выдаст, то Винтер охотно вручит мне нож. Придется пережить несколько неприятных минут, демонстрируя, что я настроена серьезно, чтобы Фельтон поверил. Будет больно и много крови, но, к разочарованию брата, я, увы, выживу.

Но этот путь развития событий маловероятен, лейтенант меня не выдаст, порукой в этом мои ноющие колени.

Вечером дорогой брат решил гарнировать собой ужин.

– Разве Ваше присутствие, милостивый государь, составляет неизбежную принадлежность моего заточения? – поинтересовалась я у него. – Не можете ли Вы избавить меня от посещений, увеличивающих мои страдания?

– Как, милая сестра! – несколько рассеянно ответил Винтер, наливая себе бокал из принесенной мне бутылки испанского. – Ведь Вы сами трогательно сообщили мне вашими хорошенькими губками, которые сегодня так жестоки ко мне, что приехали в Англию только для того, чтобы иметь удовольствие видеться со мной, удовольствие, столь для вас, по Вашим словам, неизгладимое, что ради него решились пойти на все: на морскую болезнь, на бурю, на плен! Ну вот, я перед Вами, будьте довольны.