Да, урук-хаи мы!

Я лично шёл в первом ряду, плечом к плечу со своими соплеменниками, собственным примером показывая, как надо сражаться, и от ударов моей палицы сегодня погибло немало врагов. Тех, кто осмелился встать на моём пути. Кровавая ярость снова поднималась багровой пеленой, грозя захлестнуть меня полностью, но я балансировал на самом краю, чтобы не упасть в её пучину.

— Ур-ра! — ревел я во весь голос, и мой боевой клич подхватывали сотни голосов, сотрясая здешние стены.

Местные кричали что-то в ответ, но их возгласы тонули в шуме битвы.

Последний рубеж обороны, до которого мы наконец добрались, выглядел как тонкая линия из круглых деревянных щитов, сомкнутых в неряшливое подобие стены. Защитники, нахлобучив старые шлемы и нервно сжимая поржавевшее оружие, готовились взглянуть в лицо собственной смерти, и мне даже на мгновение стало жаль их, молодых подростков и обрюзгших стариков, давно позабывших, с какой стороны держаться за меч. Но только на мгновение. Я вдруг подумал, что было бы, если ситуация перевернулась, и это в нашу деревню нагрянули завоеватели.

— В атаку! — прорычал я, и зелёная волна подхватила меня и понесла на эту жиденькую шеренгу.

Палица с грохотом обрушилась на щит, наверняка ломая руку тому, кто его держал. Чужое копьё, на наконечнике которого я каким-то образом разглядел жёлто-бурое пятнышко ржавчины, медленно ткнулось в мою сторону, и я чуть ли не с насмешкой от него увернулся. Чтобы достать орка, этого недостаточно. Зато наши копейщики работали с точностью и скоростью швейной машинки, прорубая во вражеском строю одну брешь за другой, окружая выживших, добивая их и тут же выравниваясь, чтобы двинуться дальше. Отработанные почти до автоматизма движения мало походили на ту свалку и беспорядочные дуэли, которые орки предпочитали вести прежде, и из-за которых всякий раз оказывались биты.

Следом за нашими славными копейщиками шли простые пехотинцы, укрываясь прямоугольными гномьими щитами, а за ними — стрелки, прикрывая всех остальных от вражеских стрел и камней.

Мы ворвались в деревню, и битва из управляемого сражения тут же превратилась в резню, распадаясь на отдельные акты насилия, которые как в дьявольском калейдоскопе перетекали из одного в другой. И которые я никак не мог ни предотвратить, ни остановить. Я мог только воздержаться от участия или возглавить, третьего варианта здесь не предусмотрено. Я предпочёл возглавить, преследуя единственную цель — не допустить сожжения деревни, мне она была нужна как опорный пункт и крепость, а не как огромная куча пепла.

Орки врывались в дома, переворачивая там всё вверх дном, убивали на месте тех, кто пытался сопротивляться, крики и плач заглушались хриплым смехом захватчиков. Некоторые пробовали убежать через запасные выходы, открывали калитки в частоколе, не зная, что все дороги и тропки контролируются арбалетчиками, самые отчаянные перепрыгивали стену, предпочитая медленную смерть от мороза и голода в зимнем лесу быстрой смерти от орочьего топора.

Впрочем, были и те, кто сдавался в плен, надеясь на нашу милость, и я ещё до сражения строго запретил причинять вред тем, кто сложит оружие. Все следующие завоевания станут ещё сложнее, если наши враги будут знать, что пощады ждать не стоит. Да и мы, в конце концов, не звери и, уж тем более, не эльфы, чтобы под корень вырезать целые селения. Сдающихся загоняли в один из амбаров и запирали там под охраной. Женщин и детей сгоняли туда же, даже если приходилось тащить их силой, этих я тоже запретил трогать под страхом смертной казни. Будущие подданные Орды не должны пострадать, даже если они об этом и не подозревают.

Но тем, кто встречал нас с оружием в руках, будь то дедов меч-кладенец, деревянные вилы или окованный железом крестьянский цеп, мы могли дать только славную смерть в бою, и немало простых мужиков, которые могли бы ещё жить и жить, погибали сегодня зря. Даже мне пришлось, скрепя сердце, несколько раз окончить жизненный путь то усатого крестьянина с косой, то пожилого охотника, которые всего лишь храбро защищали свои дома от чужаков.

Спустя каких-то полчаса, показавшихся мне целой вечностью, деревня оказалась полностью в наших руках, а первые лучи солнца наконец выглянули из-за гор. Орки шумно праздновали победу, воины рычали, плясали и вопили, вытаскивали из опустевших хижин всё, что имело хоть какую-то ценность, от ржавой кочерги до роскошных меховых плащей. Ураг лихо выплясывал на снегу с деревянной братиной на голове, его дружки где-то раздобыли целый ворох женских платков и повязывали друг другу на все возможные места, пока над ними потешались остальные, Бурздуб ещё с несколькими орками выбирали самое лучшее оружие из подобранных у мертвецов трофеев. Все были охвачены радостным возбуждением, славили командиров и, особенно, вождя, который привёл их за такой богатой добычей.

Ну а вождь, то есть, я, бродил по деревне, подсчитывая наши потери. Больше всего, как и ожидалось, мы потеряли на подступах к деревне, пока разбивали ворота тараном, который теперь валялся там же, словно ещё один мертвец. Похоронная команда стаскивала трупы в две разные кучи. Орков там было несравнимо меньше, вопреки всем правилам военной науки, по которым осаждающие всегда несут потерь больше. Хотя, правила и созданы для того, чтобы их нарушать.

Костры теперь горели прямо на улицах деревни, там, где ещё недавно лилась кровь защитников, теперь текла кровь забиваемого скота, орки хотели полакомиться парным мясом, и я не имел ни малейшего желания их останавливать. Они это заслужили. Кладовые местных жителей нещадно разорялись, и каждый считал своим долгом угостить меня какой-нибудь особо удачной находкой, а я едва не пустил слезу ностальгии, увидев обыкновенный сыр и зачерствелый хлеб.

Само собой, здешние трофеи не шли ни в какое сравнение с теми, которые мы взяли в подземном городе, ни злата, ни серебра у местных жителей почти не нашлось, да и всё наверняка успели попрятать за ночь, но продовольствие, захваченное здесь, могло аж до весны решить нашу проблему с голодом, и это само по себе было ценнее любого злата. Я и не рассчитывал на подобное. Моя решимость переселиться сюда, вниз, только укрепилась.

Но прогнать на мороз выживших местных жителей и захваченных пленных мне не позволит совесть, а значит, нам придётся каким-то образом сосуществовать. Придётся наладить контакт, а это, я чуял волосками на собственной заднице, будет очень непросто.

Амбар, набитый женщинами, детьми и ранеными, буквально вонял страхом, и я предвидел их реакцию, когда с ними попробует заговорить исполосованное шрамами зеленокожее чудовище, в теле которого по какому-то недоразумению поселилось сознание обычного парня Сашки Серова. Будь я в своём собственном облике, всё было бы гораздо проще, даже несмотря на языковой барьер, но в облике Ундзога я внушал только ужас. Встречают по одёжке, а моя одёжка доверию точно не способствовала. Шрэка здесь точно не смотрели.

Однако, несмотря на всё это, я приказал открыть амбар и шагнул в полумрак, набитый хнычущими детьми, плачущими женщинами и стонущими ранеными.

Глава 26

— Хоть кто-нибудь говорит по-оркски? — медленно и внятно произнёс я.

На меня уставились десятки глаз в тихой мольбе отпустить их всех восвояси, а перед этим вернуть всё, как было. Понимания никто не выказывал, на чумазых заплаканных лицах я видел только страх и отчаяние. Я по-прежнему был для них бессловесным чудовищем, монстром из детских страшилок, а многие, наверное, до сих пор не могли поверить, что всё это произошло на самом деле, а не в кошмарном сне.

— Говорить? — спросил я, а затем повторил вопрос на английском, французском и немецком языках, больше для проформы, нежели из реальной надежды услышать ответ.

Какой-то ребёнок расплакался ещё сильнее, и мать его одёрнула, боясь навлечь на себя мой гнев. Я вдруг подумал, что зря вообще затеял эту авантюру с выжившими, и может быть, стоило дать им всем убежать в лес.

— Орка, — прошамкал из глубины амбара какой-то седой усатый старик, дряхлый как трухлявый пень. — Говорить?

Я обрадовался, что хоть кто-то здесь способен на диалог. До этого местные могли только тихо шушукаться на совершенно непонятном языке, причём обсуждали они, само собой, мою персону, отчего становилось слегка не по себе.