Да забыли про овраги #play_to_return

Описав красивую дугу, граната удачно упала прямо под маску пушки. Я повалился ничком на дно бронетранспортёра и в следующий миг по ушам ударил громкий хлопок. Полежав на всякий случай несколько секунд, я с трудом поднялся и снова выглянул через дыру в борту. Над вражеской самоходкой поднимался столб чёрного дыма,

– Ура, - слабо сказал я.

Потом ещё раз осмотрелся, пожал плечами, вытащил ещё одну гранату, вытянул из рукояти шнур и положил на колени.

Как по-другому выйти из боя на разбитой машине без экипажа, я просто не знал.

19. Стволы останутся в ангаре!

Мы снова сидели за столом в ангаре и налегали на тушёнку. Как и раньше, Серпилин принёс откуда-то чистую тряпицу, в которой обнаружился ещё тёплый ароматный чёрный хлеб.

– Матрица, - пробурчал я, пережёвывая кусок мяса и провожая жадным взглядом большие ломти, которые Серпилин, отрезая от хлебного "кирпича", передавал Звереву и Ложкину.
– Понимаю, что всё это невзаправду, а всё равно вкусно.

– Почему невзаправду?
– удивился Серпилин, протягивая мне толстый, исходящий хлебным духом, тёмный ломоть.
– Хлеб самый настоящий.

Я вцепился зубами в плотную корку и решил не уточнять у наводчика, когда и как он этот "настоящий" хлеб успевает испечь.

Над свежезаваренным чайником курился пар. Раскрасневшийся Ложкин пил уже третью кружку горячего крепкого чая, зажёвывая его бутербродом с тушенкой, и обычно невозмутимое лицо мехвода приобретало все более блаженное выражение. Зверев поглядывал на него с усмешкой и успевал при этом есть, курить, посматривать в сторону разбитого бронетранспортёра и вскрывать тушёночные банки.

Все вместе, мы составляли идиллическую картину, словно и не случилось ничего особенного, словно я просто заглянул поиграть в любимую игру, словно ещё несколько минут и, отключившись от реалистичного интерфейса, окажусь в своём собственном биологическом теле, в своей квартире, в своём мире.

Дома.

– А что командир, - сказал Ложкин протягивая руку к чайнику, - машину-то почему не чинишь?

– А разве где-то в уставах сказано, через какое время машина должна быть полностью готова к бою?
– ответил я вопросом на вопрос.

– Вроде нет, - растерялся Ложкин, - но…

– Но зато, - прервал я его, - мы снова сами теперь решаем, когда выходить в бой.

– Это как?
– удивился Серпилин.

– Раз машина не готова к бою, значит и нас просто так выдернуть из-за стола - нельзя.

– Но мы так раньше не делали, - осторожно сказал Ложкин.

– Мало ли, что было раньше, - твёрдо сказал я.
– Правила изменились. Нет больше никаких правил. Надоело мне делать всё по правилам.

Я продолжал жевать вкусный хлеб, всем своим видом излучая уверенность и беззаботность, а вот экипаж оставил все мелкие дела и теперь неподвижно смотрел на меня тремя парами немигающих глаз.

– Парни, вы меня пугаете, - хохотнул я, наливая себе чай.
– Вы же слышали: наш главный враг не признает никаких правил. Значит, соблюдая правила, мы дарим ему огромное преимущество.

– И что мы должны теперь делать по-другому?
– спросил Серпилин, продолжая сверлить меня взглядом.

– Да без понятия, - сказал я.
– Сейчас что-нибудь придумаем.

Надвинул очки на глаза и полез в меню.

Управляться с меню у меня получалось всё лучше с каждым разом, а теперь, предвкушая какую-то ещё не до конца осознанную идею, я "бегал" пальцами по многочисленным ответвлениям его, как опытный пианист по клавишам знакомого с детства инструмента.

– Начнём с наиболее простой глупости, - сказал я, кивая в такт словам, и снял с искорёженного остова бронетранспортёра оба пулемёта.

– Берём новые пулемёты?
– оживился Серпилин.

– Нет, Серп, мы поедем в бой без пулемётов.

– Но установка орудия в бронетранспортёр не предусмотрена, - осторожно сказал Серпилин.

– Ага, - подтвердил я, продолжая бегать пальцами по пунктам меню, что со стороны выглядело, как пламенная речь на языке глухонемых.

– Едрить, мы поедем воевать совсем без стволов?
– поразился Зверев и лицо его вытянулось от изумления.

Ложкин молчал, но судя по круглым глазам, тоже испытывал трудности с осмыслением новых планов командира.

– Друзья мои, - сказал я самым панибратским тоном, - а как вы думаете, чем закончился наш последний бой?

– Ты всех победил, командир?
– спросил Серпилин.

Что это? Сарказм? Бота научили шутить?

– Нет, я решил подорвать себя гранатой. Но не успел. Правда, понял это только сейчас, просматривая итоги боя, перед тем, как сесть за стол.

– Командир, давай, едрить, без загадок, - сказал Зверев.

– Мы в этом бою прикрывали самоходки "синих", так?
– спросил я, адресуя вопрос всем сразу.

– Так, - дружно, хоть немного и вразнобой, ответил экипаж.

– Ну так они нас и уничтожили. Эти самые самоходки. За секунду до того, как я подорвал гранату. Тем, кто водит машины "синих" и "зелёных" в бой, абсолютно плевать на то, что "серые" их защищали. Мы мобы, а значит - никто.

Помимо моей воли, последние слова прозвучали драматично, повергнув экипаж в мрачную задумчивость.

– А может, они не по нам стреляли?
– спросил Серпилин.
– Может, просто случайно попали?

– Нет, Серп, - сказал я со вздохом, - по нам. Танкетки "зелёных" к тому времени уже окочурились. А та штука, что убила наш бронетранспортёр - её же не было видно в прицел. Сомнений нет: оценив, что опасность миновала, "синие" решили заработать ещё один фраг. И убили нас. После того, как мы собой пожертвовали ради них.

– А я всегда говорил, едрить, что от этих гадов, "синих", нечего ждать хорошего, - сказал Зверев.

– Вот твари уродские, - Ложкин вроде бы и ругался, но получалось это у него удивительно беззлобно.

– И что поменяется, если мы выйдем из ангара без пулемётов?
– спросил Серпилин.
– Нас точно так же подобьют, только мы даже ответить не сумеем.

– Может - да, а может и нет, - ответил я.
– Ценность подбитого врага определяется калибром его пушек, толщиной брони и уровнем платформы. У нас самая простая ходовая часть, тонкая броня и никаких стволов на борту. А это значит, что наша ценность в качестве трофея вплотную приближается к стоимости потраченных на нас снарядов. А то и дешевле. И смысл атаковать наш броневичок, становится мало отличимым от нуля.