Дальнейшие похождения Остапа Бендера

— Цирк!

Под напутствие хозяйки тройка парней двинулась в путь.

Город набирал темпы дня. Площадь заснежили голуби. Милиционер вел в отделение первого пьяного. К базару тянулись телеги и арбы с товаром. У ларьков толпились покупатели.

— Как я уже говорил, приятели, транспортом пользоваться будем только в крайнем случае. Выходим за город и шагаем по проселочной дороге. Возражения?

— В путь! — сбил палкой ромашку у дороги Белобров.

— Однако уже припекает, к реке бы притопать и вдоль нее идти, — поправил рюкзак за плечами Лантух.

Компания бодро зашагала и вскоре вышла за город к грунтовой дороге, идущей через поле озимых.

Воздух был чист. Над полем висело солнце. Вдалеке колыхалось от нагреваемой земли марево.

Колька Белобров шагал впереди и был чем-то похож на предводителя путешественников. Шагал размашисто, целеустремленно, выдвинув корпус вперед. Цымбал и Генка, немного поотстав, шли за ним. Цымбал, на голову выше Генки и на столько же ниже Белоброва, был похож на боксера, шагал легко, плавно, чуть сгибая ноги в коленях. Генка, самый низкий и полный, казалось, катился под рюкзаком и от друзей, имеющих преимущества в ходьбе, благодаря их росту, не отставал ни на шаг.

Трое шагающих по полю дружили между собой крепко и неразрывно давно. Еще с гимназической скамьи. А затем учились на рабфаке тоже вместе. А после и в вузе вместе. А когда получили специальности, то разъехались по разным городам. Но дружба продолжалась. Отпуск они всегда проводили вместе и каждый раз по— новому, по выдумкам Сашки Цымбала. И еще их объединяло то, что никто из троих женат не был. Обета они никакого не давали, а так, как-то не получалось ни у кого из них с женитьбой. И трагедий сердечных у каждого из них, к счастью, не было.

— Эх! Друзья! Мы свободны, как орлы степные! — приостановился Белобров. — Что наша жизнь!? — вскинул он руки.

— Она общественная, академик, — серьезно произнес Цымбал. — Хочешь ты этого или нет, а так, общественная и все. Попробуй стать, скажем, дикарем-островитянином! Не выйдет. Объяснять нет надобности почему.

— Как это так, общественная? — зашагал снова Белобров.

— Ты крупица социалистического общества, а общество твоя среда, твоя природа. Вот ты и должен вести свой образ жизни так, как тебе будет велено этим же самым обществом.

— Это верно, — согласился со вздохом Колька. — Но жизнь прекрасна, путешественники-кладоискатели.

— Прекрасна… Общественная там и прочее… А я уже есть хочу, товарищи, — вытер платком лицо Лантух.

— Начинается, — покосился на него Цымбал. — Договаривались же не скулить. Пока вокруг нас поле. Придем в живописное место у реки и пообедаем.

Лантух вдруг запел:

Ехал парень по дороге, отлетело колесо. Слез на землю, чтоб поправить, а телегу унесло…

Дорога свернула влево, поднялась на пригорок и сбежала к реке.

И Генка запел, увидев реку, у которой ожидал их обеденный отдых:

Над рекой стоит туман, во дворе пеленки, Вся любовь твоя обман, окромя ребенка…

— И где это ты нахватался этих частушек, Лантух. Вроде бы и образованный, из приличной семьи… — укорил его Цымбал.

— Ты же сам сказал, что мы крупица общества, Саша. А оно и преподносит нам такое…

— Ты же поэзией занялся, как писал в письме, — ответил на это Цымбал. — Вот и брякни нам такое…

— Да, что-нибудь из своего возвышенного, — подтвердил Белобров, остановился и взглянул на Лантуха.

— Хорошо, я прочту свое первоначальное…

…Генка Лантух пытался писать стихи в местную газету. Говорили, за стихи хорошо платят. Выбрав момент, когда на него нашло вдохновение, он подумал и на бумагу легли первые строки его поэзии:

Вот свежим ветерком дунуло. Вот небо тучкой затянуло, И змейкой молния блеснула, С раскатом прокатился гром… Уж пыль дорожная парится Под каплями весеннего дождя, И влаги жаждает напиться Давно не пившая ее земля А небо черным одеянием покрыто, На землю низвергает гуще водопад, И та уж больше не парится, Старается дар неба в изобильи принимать.

Промучавшись более часа и не сотворив продолжения, он пошел прогуляться в сад и там его осенило:

Кругом цветы благоухают, Пьянит душистый аромат, И птицы весело щебечут. Купаясь в солнечных лучах. Беседка в диком винограде Ютится в темном уголку, А рядом, заросли сирени И куст смородины в цвету. Под тенью старого платана Скамья заветная стоит. Укромным местом и прохладой К себе заманчиво манит.

Напечатав эти два стихотворения на пишущей машинке, он понес их в редакцию газеты. Там ему сказали: «Лиричность. Красивость. Отсутствует идея, отражение нашей действительности, нашего общества, строящего социализм, молодой человек. Вот почитайте, что мы собираемся печатать». И Лантух прочел:

«Нам солнца не надо, нам партия светит…»

— А, каково? — зашелся в восторге редактор. — Или вот…

«Партия» смело и твердо ведет наш корабль…»

— Образность, идейность, а? Напишите то, что окружает вас… — посоветовал Генке газетчик.

И начинающий поэт, следуя совету его, написал:

Степь донецкая раскинулась широко, А по ней заводы, шахты, города. Гордо терриконы смотрят в небо, Как бы разгоняя облака. Степь донецкая издавна богата Черным золотом, сталью, чугуном, И своим прославленным народом. Плодотворным и настойчивым трудом. «Больше стали, чугуна, проката!» Лозунг металлургов так гласит. «Больше угля на-гора, шахтеры!» Лозунг горняков ему вторит. И страна все больше, больше слышит Об успехах металлургов, горняков, Про великие дела в степи донецкой В колыбели славы трудовой.

Не напечатали. Сказали: «Попробуйте себя в прозе». И он решил ждать нового вдохновения, обдумывая тему, сюжет, чтобы «попробовать себя в прозе».

Вот эти первые стихи Лантух и прочел своим друзьям.

— Ну что ж, неплохо, я думаю, — оценил Белобров, протирая очки.

— Да, но разве угодишь редакции… — вздохнул Цымбал. — Я знаю одного нашего сослуживца, так он уже пишет стихи со времен революции, а его не печатают. Трудное это дело, Лантух, — вздохнул Сашка.

— На отдых с обедом где остановимся? — поправил лямки своего рюкзака Белобров.