Дальний свет

— Признаться, мне несколько непонятна техническая сторона вопроса, — заметил Гречаев.

— Что именно вам непонятно?

— Критерии, по которым вы думаете определить их готовность… Одним словом, как вам станет понятно, что время действительно пришло.

— Мне доложат, — Лаванда не отрывала взгляд от мела, легонько поглаживая пальцем гладкий ободок. — Они прилетят сюда.

«Кто прилетит?» — хотел спросить Гречаев, но не успел: в комнату со стуком влетел один из замов по силовым структурам (как раз из тех, кого назначала уже сама Лаванда и кого Гречаев знал весьма плохо).

— Госпожа Мондалева! Простите, что без предупреждения…

Лаванда вскочила со стула:

— Так что там?

— Клементиновские проверили всё и пока не обнаружили, но с большой вероятностью это местная ночлежка. Там отрицают, вроде они вообще не при делах, но больше негде.

— Так в чём дело? — Лаванда мотнула головой.

Тот замялся на секунду, бросил неодобрительный взгляд на Гречаева, но тут же отвернулся.

— Из-за специфики места и ряда обстоятельств… Есть подозрение, что там попытаются дать отпор. Могут понадобиться особые меры.

— Да, конечно, — кивнула Лаванда. — Докладывайте мне сразу, как будет известно!

Когда зам ушёл, Гречаев осторожно поинтересовался:

— Клементинов? Мне почему-то казалось, что он в Ринордийске…

— Недавно Вислячик советовал мне его отставить. Уверял, что такой человек не для постов в столичных структурах… Но я решила, пусть он тогда приносит пользу в другом месте.

— Да, очень разумно, — подумав, согласно кивнул Гречаев. — Но, знаете… особые меры… Это, конечно, не моё дело, но я не думал, госпожа Мондалева, что вы пойдёте на это. Тем более, то же самое легко делается по-другому…

— Каким образом? — синие глаза холодно уставились на него.

— Обычно внедряется свой человек… Он входит в общество, заводит разнообразные знакомства… Ну а дальше постепенно, без шума выясняет…

— Господин Гречаев, — прервала Лаванда, — вы абсолютно верно заметили, что это не ваше дело. Здесь нельзя терять время. Мне нужна глина.

Она положила на стол перед собой половинку мела.

— Вы же понимаете, что можно сделать таким амулетом, если использовать его по своему усмотрению?

В голове само собой вспыхнуло очередное «Простите?», но вслух он сказал только:

— Да, конечно… Разумеется, понимаю.

Из автобиографии «Кинжал и веер» Магды Терновольской

Мне сказали, это здесь: именно в этом доме живёт та удивительная барышня, что родилась где-то в нашей глубинке, а известна главным образом в сём маленьком городке за границей, ещё со времён первых местных восстаний. Я немного волновалась, тем более, что только день назад мы въехали в страну и наше благополучное бегство завершилось.

Меня встретила женщина несколько старше, чем я. Похоже, что когда-то в юности она была красива, но теперь уже не слишком следила за собой: вид она имела несколько рыхлый и какой-то уставший, в волосах заметно пробивалась седина (хотя для блондинок это, наверно, не так критично).

Увидев меня, хозяйка радушно поздоровалась. Я, улыбнувшись, назвала её по имени-отчеству.

— А вы — Магда Терновольская? — она улыбнулась в ответ. — Я слышала о вас немного. Добро пожаловать в эти края.

Мы сели в глубокие кресла, заправленные сатином. Комната вокруг была солидно и даже в чём-то роскошно обставлена, но казалось, все шкафы, картины и чайные сервизы остались здесь случайно после кого-то другого, как будто давно никто не пользовался ими, и они застыли под слоем пыли в покое.

Однако покойно было и мне: после серпентария, в который превратился театр, после вездесущих штатских оттуда, после лисьих улыбочек Терезы, за которыми таились скорпионы, эта комната и эта женщина делались источником отдохновения.

Голос её звучал приглушённо, словно из-за какой-то перегородки. Она почти сразу извинилась по этому поводу:

— У меня теперь почти нет голоса, — пояснила она с улыбкой. — В какой-то момент пропал полностью, потом отчасти восстановился, но всё равно уже совсем не то.

Я поинтересовалась, что с ней случилось.

Она рассмеялась непринуждённо:

— Нервы, всё нервы, говорят же, что все беды от нервов. Ну, и было несколько случаев… Но расскажите же мне про Ринордийск, Магда, вы только оттуда!

— Можно сказать и так, — заметила я осторожно. — Правда, дорога отняла у нас неделю, но мы и вправду направлялись сюда прямиком из Ринордийска.

— Я так давно не была в нём, — задумчиво заметила хозяйка. — Наверно, там теперь всё по-другому.

Я рассказала ей, что знала сама и что слышала из разговоров тех, кому доверяла. Ринордийск и впрямь изменился за последний год, и многое случилось нежданно. Когда на театральный фонтан водрузили позолоченный памятник с простёртыми руками, Вячеслав обронил: «Ну, вот и началось». Мало кто принял те его слова всерьёз, даже я шутя обвинила его в излишнем драматизме. Но он был провидлив: тогда действительно всё только начиналось.

Когда непрестанные праздничные шествия в центре столицы вошли в традицию, мы промолчали. Я знала из надёжных уст, что подчас людей сгоняют туда силком («настойчиво рекомендуют быть», как это называлось на их языке) — похоже, искренне радующихся новым веяниям набиралось недостаточно. Но к нам, театралам, пока ещё были лояльны, на многое смотрели сквозь пальцы, и мы втайне надеялись, что нас ничего не коснётся всерьёз. Мы были глупы.

Когда же пришло распоряжение в кратчайшие сроки сменить репертуар театра (новый уже был утверждён — худшие образцы имперства с внедрением новых лизоблюдских пьес), Вячеслав сказал мне: «Нам скоро в путь, Магда. Будь готова».

На сборы и все приготовления ушло два дня. Было решено, что вечером мы отыграем последний спектакль (вторую часть «Вихрей времени» — незабвенную «Чашу») и в ту же ночь уедем из города. Накануне же, раздосадованная из-за всей беготни, я возмущалась в кулуарах, что всё пошло так, как пошло. У театра, говорила я, не может быть иного божества, кроме самого театра. Возможно, мне следовало говорить тише: кроме нашего узкого круга, здесь были и сезонные актёры, которых мы знали не столь близко, а так же и вовсе посторонние люди, как например особа с пышной осенней шевелюрой и искусственным мехом на оторочках. После каждого спектакля она липла ко мне с неизменным «Магдочка, вы такая прелесть сегодня», но я видела, что глаза у неё злобные и нервно бегают.