Дальний умысел

– У тебя, по-моему, вообще нет инстинктов.

– Литературный – есть, – сказал Френсик, – И он говорит мне, что книга мерзкая претенциозная, а значит – ходкая. Все в порядке: содержание – гадость, слог и того гаже.

– Слог как слог, – пожала плечами Соня.

– Тебе-то, конечно, все едино. Ты американка, вашу нацию классика не тяготит. Вам что Драйзер, что Менкен, что Том Вулф, что Сол Беллоу – какая разница? Имеете право. Я как нельзя больше ценю это безразличие, оно обнадеживает. Если уж вы без труда проглатываете вывороченные фразы, источенные запятыми и перетянутые скобками, где неприкаянные глаголы тычутся во все стороны, а оговорки цепляются друг за друга; фразы, которые, чтобы вразумительно спародировать, и то надо раза четыре перечесть со словарем – я ли стану вам перечить? Твои земляки, чей раж самоусовершенствования я никогда не мог оценить, в такую книгу просто влюбятся.

– Ну, содержание-то им не особенно в новинку. Было, и не так давно: вспомни-ка «Гарольда и Мод» [5]

– Но не в таком омерзительно подробном исполнении, – заметил Френсик, отхлебнув вина. – И без лоуренсовщины. Вообще же это как раз наш козырь: ему – семнадцать, ей – восемьдесят. За права престарелых! Разве не звучит? Да, кстати, когда Хатчмейер будет в Лондоне?

– Хатчмейер? Ты что, обалдел? – удивилась Соня. Френсик протестующе помахал вилкой с длинной макарониной.

5

Роман на базе киносценария американского писателя Колина Хиггинса (род. в 1941 г.)

– Ну-ну, выбирай выражения. Я тебе не хиппи.

– А Хатчмейер тебе не «Олимпия Пресс» [6] . Он мещанин до мозга костей и к этой книге близко не подойдет.

– Подойдет, если подманим, – сказал Френсик.

– Подманим? – недоверчиво спросила Соня. – Это как?

– Я, собственно, решил запродать книгу самому что ни на есть почтенному лондонскому издателю, – сказал Френсик, – а уж потом перепродать права Хатчмейеру в Америку.

– Кому же это ты здесь запродашь?

6

Парижское издательство порнографической и сенсационной литературы на английском языке

– Коркадилам, – сказал Френсик.

– Старинная, обомшелая фирма, – покачала головой Соня.

– Вот именно. – сказал Френсик. – Престижная. И на грани банкротства.

– Им сто лет назад надо было отделаться от половины своих авторов, – сказала Соня.

– Ладно от авторов, лучше бы отделались от главы фирмы, от самого сэра Кларенса. Ты его некролог читала? Оказалось – нет, не читала.

– Очень любопытно. И поучительно. Сколько, ах, сколько у него заслуг перед Литературой! То бишь сколько напечатал он поэтов и романистов, которых никто не читал и не читает! В итоге – банкротство.

– Вот, значит, и не смогут они купить «Девства ради помедлите о мужчины».

– Купят, куда они денутся? – сказал Френсик. – На похоронах сэра Кларенса я перекинулся парой слов с Джефри Коркадилом. Он по стопам отца не пойдет. Коркадилы выкарабкиваются из восемнадцатого столетия, и Джефри нужен бестселлер. Они возьмут «Девство», а мы пощупаем Хатчмейера.

– И, по-твоему, на Хатчмейера это подействует? – усомнилась Соня. – Что ему Коркадилы?

– Как что, а почет? – сказал Френсик. – У них же монументальное прошлое. На камин-то Шелли опирался, в кресле-то непорожняя миссис Гаскелл сидела, а на ковер и вовсе Теннисона стошнило. А сколько первоизданий! Хоть и не вся «великая традиция», а все же изрядный кусок истории литературы. И в такую преподобную компанию Коркадилы возьмут наш роман – за бесценок, конечно.

– Ты думаешь, автору этого хватит? А деньги ему нипочем?

– Деньги он получит от Хатчмейера. Мы его, голубчика, хорошенько выдоим. Но автор, конечно, небывалый.

– Судя по книге – да, – сказала Соня. – А еще почему?

– Непробиваемый аноним, – сказал Френсик и изложил инструкции мистера Кэдволладайна. – Так что у нас своя рука владыка, – заключил он.

– Дело за псевдонимом, – сказала Соня. – Убьем-ка мы сразу двух зайцев: пусть автора зовут Питер Пипер. Хоть раз в жизни увидит человек свое имя на книжной обложке.

– Ты права, – грустно согласился Френсик. – Боюсь, что иначе бедняге Пиперу не видать этого как своих ушей.

– Вдобавок сэкономишь на ежегодном обеде и не придется читать новую версию «Поисков утраченного детства». У него какой сейчас образец?

– Томас Манн, – вздохнул Френсик. – Фразы на две страницы – заранее ужас берет! А ты думаешь, можно эдак-то разделаться с его литературными мечтаниями?

– Как знать? – возразила Соня. – Поглядит человек на свою напечатанную фамилию, почувствует себя на какое-то время автором – может, и хватит с него?

– Да, уж либо так, либо никак, это я более чем головой ручаюсь, – сказал Френсик.

– Ну вот, и ему кое-что перепадет.

После обеда Френсик отправил рукопись Коркадилам. На титульном листе, под заглавием, Соня припечатала «сочинение Питера Пипера». Френсик долго, убедительно разъяснял по телефону ситуацию Джефри Коркадилу и запер свой кабинет вполне собой довольный.

Через неделю редколлегия Коркадилов обсуждала «Девства ради помедлите о мужчины» перед лицом прошлого, осенявшего развалины их издательской репутации. Панельные стены зала заседаний были обвешаны портретами знаменитых покойников. Шелли среди них не было, миссис Гаскелл – тоже; их замещали меньшие светила. В застекленных шкафах выстроились первоиздания, а музейные витрины хранили писательские реликвии. Перья гусиные и перья стальные, послужившие автору «Уэверли» [7] , перочинные ножички, чернильница, которую Троллоп будто бы забыл в поезде, песочница Саути и даже кусочек промокашки, который, будучи поднесен e зеркалу, обнаруживал, что Генри Джеймс однажды, на удивление потомству, написал пошлое слово «дорогая».

7

Вальтер Скотт

Посреди этого музея, за овальным столом орехового дерева, сидели, соблюдая еженедельный обряд, директор издательства мистер Уилберфорс и главный редактор мистер Тэйт. Они прихлебывали мадеру, грызли тминные печеньица и неодобрительно поглядывали то на рукопись, лежавшую перед ними, то на Джефри Коркадила. Трудно сказать, что им больше не нравилось – она или он. Замшевый костюм в обтяжку и вышитая сорочка Джефри Коркадила были совсем не к месту. Сэр Кларенс весьма бы не одобрил. Мистер Уилберфорс подлил себе мадеры и покачал головой.

– Я категорически против, – сказал он. – По-моему, совершенно несуразно и даже непредставимо, чтобы мы освятили своим именем, титуловали бы, так сказать, публикацию этого… опуса.

– Вам что, книжка не понравилась? – спросил Джефри.

– Не по-нра-ви-лась? Да с моей стороны просто подвиг, что я ее дочитал.

– Ну, на всех не угодишь.

– Нам никогда и не предлагали ничего подобного. Все-таки таки подумать о собственной репутации…

– И о собственном превышении кредита, – сказал Джефри. – Говоря напрямик, нам надо выбирать между репутацией и банкротством.

– Но зачем же такая, бывают и другие книги, – взмолился мистер Тэйт. – Вы ее хоть прочли?

– А как же, – кивнул Джефри. – Я знаю, отец мой взял себе за правило не читать никого после Мередита, но я…

– Ваш бедный отец, – с чувством сказал мистер Уилберфорс, – должно быть, ворочается в гробу при одной мысли о…

– Да-да, именно в гробу, где к нему, надо полагать, скоро присоединится так называемая героиня этого омерзительного романа, – добавил мистер Тэйт.

Джефри поправил сбившийся локон.