Дама с биографией

— Вот что, девочки! — решительно пресек все слезы Юрий Борисович. — Уже половина двенадцатого. Давайте-ка ложиться спать. Утро вечера мудренее. Завтра суббота, утречком обсудим на свежую голову наши дальнейшие…

— Ты что, пап? — испуганно перебила его Нонка. — Я здесь спать не буду. Не знаю, как тебе, а мне страшно!

— Самое страшное, что могло произойти, уже произошло, детка. Но раз ты боишься, можешь переночевать у Артемьевых. Анна Григорьевна, вы не будете против?

— Какой разговор, Юрий Борисыч! Хочете и вы идите, а я покараулю покойницу.

— Спасибо, спасибо, не нужно. Или ты тоже боишься, Ленуся? — обратился он к жене, и та впервые за весь вечер улыбнулась:

— С тобой я ничего не боюсь.

Их трогательно-нежные отношения всегда умиляли Люсю, с того самого летнего дня, когда она, шестилетняя, впервые обедала на этой террасе вместе с семейством Заболоцких. Маленькая, глупенькая девочка была поражена, как спокойно и ласково, оказывается, может разговаривать муж с женой: не орет, не обзывает дурой и по-всякому там, — и для себя решила: когда вырасту большой, выйду замуж только за Юрия Борисовича!

Впрочем, не такой уж и глупенькой она была, если ни разу не разочаровалась в своем первом детском впечатлении.

Обратно через черную дорогу они с Нонкой бежали бегом. Ворвались в Шуркину комнату и плюхнулись на топчан, чтобы наконец-то обсудить поступок Еремевны: что это — великая любовь, сила духа или результат элементарного старческого безумия? Страдание или актерство?

Последнее слово в долгом споре, конечно же, осталось за Нонкой.

— Брось, Люсь, не смеши, какая там любовь! — уже в который раз повторила она, брезгливо скривившись. — Бабке сто лет в обед! Маразм крепчал — вот как это называется! Надька всегда была чудовищной эгоисткой, позершей и самодуркой. А к старости дурные качества, как известно, только прогрессируют!

— Ну не знаю, — словно бы соглашаясь, пожала плечами Люся. Спорить с Заболоцкой было бесполезно. Что сейчас, что вообще. — Ладно, давай лучше спать.

Как положено гостеприимной хозяйке, Люся постелила Нонке на топчане, а сама легла на полу, на сложенном вдвое старом ватном одеяле, и накрылась телогрейкой.

Они долго лежали молча, разделенные полосой лунного света, струившегося из-под коротких занавесок и наводившего на мысли о покойниках и призраках, которые могут просочиться в Шуркину комнату сквозь черные щели скрипучих половиц. Но не страх мучил Люсю, а ощущение, что их с Нонкой разделяет сейчас не только лунный свет.

— Нонн, ты спишь?

— Хочу, но не могу. Мне и здесь покойники чудятся.

— Послушай, Нонн… Ты, пожалуйста, не обижайся на меня. Честное слово, я с твоим Принцем встретилась тогда в баре совершенно случайно. Мы с Ритой пошли поесть, а ее неожиданно позвали к телефону. Тут пришел он. Все столы были заняты, он и подсел ко мне.

— С чего ты взяла, что я обиделась? Надо же, какая чушь! — возмутилась Нонка и, отвернувшись к стене, зазевала: — А-а-а… спать охота невозможно… Не переживай, мы с ним уже давно охладели друг к другу.

Люся еще поворочалась-поворочалась и уснула с легким сердцем.

Глава седьмая

Глаза у летевшей навстречу девчонки из редакции народного творчества буквально лезли на лоб. Схватив Люсю за руку, она потащила ее к лифту, затолкала в кабину и мгновенно нажала на кнопку.

— Спасай, подруга! Привезли Вологодский народный хор, а эти проклятые балалаечники прямо из автобуса разбежались по Останкину в поисках сосисок! — задыхаясь, объяснила Алка, растрепанная и красная как помидор. — Через десять минут съемка! В студии никого! Режиссер меня убьет! Давай на одиннадцатый, гони их оттуда к едрене матери! Я на седьмой!.. Пока, спасибо!

Четыре этажа пролетели в один миг. Из лифта Люся вышла в состоянии полной растерянности: как же она будет гнать взрослых людей к… матери?

— Лю-ся, при-вет, — вдруг вкрадчиво проговорил кто-то прямо у нее над ухом.

— Здравствуйте… — смутилась она, увидев перед собой того, кого никак не ожидала встретить на одиннадцатом этаже. — Извините, мне надо бежать.

— А можно мне пробежаться с вами за компанию? — засмеялся он сзади, кажется, и в самом деле увязавшись за ней. — Далеко бежим? Что вообще приключилось?

— Съемка начинается, а вологодский хор разбежался!

— Так у нас есть шанс спасти телезрителей от еще одной народной свистопляски? Тогда остановитесь, Люся! Уверяю вас, зрители скажут нам огромное спасибо!

Алка не ошиблась: столовая на одиннадцатом этаже пестрела бело-голубыми костюмами. Мужички в косоворотках, примчавшиеся сюда первыми, облепив столы, уже радостно грызли сосиски. Неповоротливые, необъятные тетки в кокошниках образовали такую длинную очередь, что перекрыли вход в столовую.

— Пропустите, пожалуйста! Мне надо сказать всем, чтобы срочно шли на съемку.

Протиснуться сквозь плотные голубые сарафаны, лебединые рукава и накладные косы ниже пояса так и не удалось.

— В очередь стоновьтесь! — крутым боком вытеснила ее обратно в коридор окающая вологжанка… или вологодка, чтоб ей провалиться.

— Вас ждут в студии! Идите, пожалуйста, на съемку!

Опять ничего не получилось, хоть плачь, но самое неприятное — за ее беспомощными попытками докричаться, вразумить этот проклятый хор с ироничной усмешкой наблюдал прибежавший следом Принц.

— Сейчас я приведу их в чувство, — неожиданно шепнул он и, отстранив Люсю, обратился к теткам по-французски: — Миль пардон, мадам, же не манж па сис жур.

Не иначе как решив, что голубоглазый красавец в американских джинсах и фирменной рубашке не кто иной, как сам Ален Делон, который зашел сюда перекусить, горластые певицы из самодеятельности разом затихли и в замешательстве расступились. «Делон» моментально оказался у противоположной стеклянной стены и оттуда громко, перекрыв шум голосов, в сложенные рупором ладони объявил голосом Игоря Кириллова:

— Товарищи участники Вологодского народного хора! Руководство Государственного комитета по радиовещанию и телевидению официально заявляет, что, если вы немедленно не покинете предприятие общественного питания, ваш хор будет расформирован решением Министерства культуры!

Перепуганные тетки и бабки в сарафанах, подхватив подолы, со страху понеслись вниз по лестнице пешком. Сообразительные балалаечники, на бегу доедая дефицитные сосиски, кинулись в сторону лифтов. За ними, все еще в суровом образе представителя Госкомитета, из столовой вышел Принц. Оглянулся по сторонам и широко развел руки: