Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дама с единорогом
Шрифт:

В ответ проститутка громко рассмеялась ему в лицо:

— Молитвами сыт не будешь!

— Пропащая душа, да смилуется над тобой Господь! — вздохнул священник. Между тем хозяин заведения очистил для него уголок и подал незамысловатый обед.

— Каким ветром Вас сюда занесло, святой отец? — Харчевник был любопытен.

— Милостью Божьей я прибыл сюда, чтобы врачевать души мирян, но, вижу, это будет нелегко.

— Да уж, народец здесь не то, чтобы очень! — поддакнул хозяин. — Вот и отец Джозеф говорит, что их гиена огненная не исправит. Каждый раз переступая порог моего убогого жилища, чтобы отведать эля, а он, смею Вас уверить, самый лучший в округе, сплевывает и осеняет себя

крестным знамением.

— Так здесь есть ещё один священник? — оживился Бертран. Неужели судьба послала ему ученого собрата для душеспасительных бесед?

— Да, капеллан. Бывает он у меня иногда, но Вы уж не подумайте, что он охотник до пития, — поспешил добавить хозяин, решив не портить отношений не с одним из священников.

Стараясь не обращать внимания на других посетителей (он слишком устал с дороги, чтобы читать им проповеди), молодой священник занялся содержимым своей тарелки. Его привыкший к суровым постам и скудной монастырской еде желудок был рад любой пище. Удовлетворив голод и возблагодарив за незамысловатую трапезу Господа, Бертран навел справки о величине прихода. Он был обширен и состоял из нескольких деревушек и многочисленных домов арендаторов, разбросанных по обе стороны холмов, разделявших равнину на две неравные части. По ту сторону холмов был замок его новых патронов — баронов Форрестеров. Полагая, что уже слишком поздно для того, чтобы нанести им визит вежливости, священник решил заночевать в Бриджкроссе.

Священники прихода Форрестеров жили в старом доме на высоком подвале неподалёку от заброшенного постоялого двора, чей хозяин насмерть замерз в поле двенадцать назад. Хозяйство пришло в запустение, и вдова трактирщика нанялась служанкой к священнику. Когда предшественник Бертрана умер, она ушла доживать свой век к родне, и её место заняла другая жительница Бриджкросса.

Новую служанку звали Люси. Это была дородная крестьянка, вдова, давно миновавшая пору расцвета, так что её пребывание в доме не могло вызвать никаких пересудов. Она была набожна, не пропускала ни одной службы и по праздникам носила белый чепец с оборками.

Приезд нового хозяина Люси восприняла с радостью и сразу же поспешила развести огонь в большой комнате, разделенной перегородкой на две половины. Опустившись на колени перед огнем, Бертран обогрел руки и, заодно обвел взором комнату. Она ему понравилась: скромная и чистая. Может, Бриджкросс не так уж и плох, и ему удастся найти благодатную почву для своих проповедей.

На следующее утро, кое-как обустроившись на новом месте, отец Бертран нанес визит в Форрестер.

Во дворе, перед самым крыльцом, на куче грязной соломы лежала большая свинья. Возле неё сидел на ступеньках чумазый мальчик и время от времени торкал её прутом. Свинья взвизгивала, но не двигалась с места — наверное, вследствие своей дородности и полноты.

— Барон дома? — спросил священник, оглядевшись по сторонам. Похоже, хозяйство большое, значит можно рассчитывать на пожертвования.

— Дома, — буркнул мальчик и посторонился, давая гостю пройти.

Бертран немного помедлил, ещё раз прокручивая в голове приветственные слова. От первого впечатления многое зависит, он знал это по собственному опыту.

Из палаты донесся звук битой посуды; сразу же вслед за этим последовала ругань. Мужской голос кричал:

— Ах ты чертова баба, я тебя научу уму-разуму! Я тебе покажу, как всякую мразь моим хлебом кормить! Ты свои деньги давно проела, ничего твоего здесь нет.

Видимо, женщина что-то ответила: то ли попыталась оправдаться, то ли вступилась за себя — во всяком случае мужчина отреагировал очень бурно:

— Заткнись, потаскуха, на кого пасть раскрыла! Знал бы, твоему отцу пришлось

вдвое больше раскошелиться! И, ладно, если б толк от тебя был — а то остался на старости лет без наследника. Всё дочерей мне рожала, сукина дочь, работать толком не работала, а девок наплодила. Растратила все мои деньги, безмозглая баба! Что, о сыновьях вспомнила? Да ты мне только двоих родила, нечем тебе гордиться! А уж ела и одевалась так, будто десятерых мне подарила. Нарожала бы больше, со спокойной душой предстал бы пред Создателем. А так не будет моей душе покоя, и всему ты виной. Двоих сыновей она мне родила!

Голоса в палате затихли, но священник, не желая попасть под горячую руку барону (несомненно, именно он обрушил эти упреки на голову нерадивой супруги), не спешил заходить.

Мальчик ушёл; он остался на крыльце один.

Наконец Бертран решился и толкнул тяжелую дверь. Первым существом, которое он увидел, была девочка. Скорчившись в уголке, она тихо, протяжно всхлипывала, закрыв лицо перепачканными в чём-то темном ладошками. Острые ключицы выпирали из-под старого, много раз чинившегося платья, которое, как показалось священнику, было ей мало. В давно немытых волосах запутались листья кустарника и паутина.

— Что с тобой, дитя мое? Кто тебя обидел? — Бертран с сочувствием склонился над девочкой. Она подняла голову и испуганно посмотрела на него раскрасневшимися от слез глазами. На щеках у неё остались темные полоски — наверное, от сажи, теперь он видел, что руки её выпачканы в саже.

— Так кто же обидел тебя? — Он присел рядом с ней на корточки и ласково провел рукой по волосам. Девочка вздрогнула, словно дикий зверек.

— Никто, — тихо ответила она и шмыгнула носом.

— Тогда почему же ты плачешь?

Девочка молчала и в упор смотрела на него недоверчивыми глазами. Но Бертран был настойчив; ему во что бы то ни стало хотелось утешить её. Не могла же эта девочка сделать что-то дурное, а раз так, то слезами своими она давно искупила свой мелкий проступок.

Поняв, что перед ней друг, она успокоилась, но упорно не хотела говорить, чем же вызваны её слезы. Предоставив тайне оставаться тайной, священник спросил у неё, где он может застать барона. Девочка испуганно вздрогнула и пробормотала:

— Он наверх пошёл.

— Да, не самое лучшее начало, — подумал Бертран, проводив взглядом юркнувшую на кухню девочку. — Стоило бы переждать бурю, но уж как бы осторожность не переросла в малодушие. Гнев нужно врачевать словом, и кому же, если мне, усмирять людские пороки? К тому же, может, та женщина, его жена, была виновата, а посему не он, а она повинна в том, что барон поддался одному из грехов, коими искушается душа человеческая?

* * *

Нет ничего хуже семидесяти фунтов в год, если твой друг получает почти в три раза больше и живет в свое удовольствие, а ты вынужден разрываться между своими потребностями, желаниями и возможностями. Ему еще повезло, что его мать (царствие ей небесное!) умерла достаточно давно, чтобы не оставить в наследство сыну маленьких братьев и сестер. Но от этого наследство Леменора не возросло.

Каждый раз возвращаясь после буйной пирушки у Фардена, Артур Леменор погружался в убогий быт своего существования. Он тяготился своей беднотой, тем, что вместе со слугами вынужден ютиться в темных, примыкающих к главному залу, каморках нижнего этажа донжона пропитанного многовековой сыростью замка, чьи стены в один прекрасный миг могли похоронить его под тяжестью своих перекрытий. Да, при отце он с братьями еще бегал по винтовой лестнице, а теперь бы он трижды подумал перед тем, как подняться наверх. Да и зачем собственно? Там не было ничего, кроме хлама, пыли и грязи.

Поделиться с друзьями: