Дама с камелиями

Я ничего не отвечал: я слушал. Эта откровенность, очень похожая на исповедь, эта грустная жизнь, которую я угадывал под золотой дымкой, окутывавшей ее, и от которой бедная девушка убегала в распутство, пьянство и бессонные ночи, — все это производило на меня такое сильное впечатление, что я не находил слов.

— Однако, — продолжала Маргарита, — мы говорим глупости. Дайте мне руку, и пойдем в столовую. Никто не должен знать о причине нашей задержки.

— Идите, если вам хочется, но мне разрешите остаться.

— Почему?

— Потому что мне больно видеть ваше веселье.

— Ну, так я буду печальной.

— Послушайте, Маргарита, позвольте мне сказать то, что вам, наверное, не раз говорили, но то, что я хочу вам сказать, — это сущая правда, и никогда больше я вам этого не повторю…

— Ну!… — сказала она с улыбкой молодой матери, выслушивающей глупый лепет своего ребенка.

— С того момента, как я вас увидел, не знаю почему и зачем, но вы заняли место в моей жизни. Я изгонял ваш образ из своей памяти, но он снова и снова возвращался ко мне. Сегодня, когда я снова встретил вас после двух лет разлуки, я почувствовал к вам еще большее влечение, и, наконец, теперь, когда вы меня приняли, когда я с вами познакомился, когда я узнал вашу странную натуру, вы стали мне необходимы, и я сойду с ума не только если вы меня не полюбите, но и в том случае, если вы мне не позволите вас любить.

— Несчастный, я вам повторю то, что говорила мадам Д. Значит, вы очень богаты! Вы, должно быть, не знаете, что я трачу шесть-семь тысяч франков в месяц и иначе не могу существовать, вы не знаете, должно быть, мой бедный друг, что я вас очень скоро разорю, ваша семья возьмет вас под опеку, чтобы не дать вам жить с такой особой, как я. Любите меня как друга, но не иначе. Приходите ко мне, мы будем смеяться, болтать, но не переоценивайте меня, право же, мне грош цена. У вас доброе сердце, у вас есть потребность любить, вы слишком молоды и слишком чувствительны, чтобы жить в нашем кругу. Возьмите замужнюю женщину. Вы видите, я не злой человек и говорю с вами вполне откровенно.

— Какого черта вы здесь пропали? — закричала Прюданс, которая незаметно вошла и стояла на пороге комнаты с растрепанной прической и в расстегнутом платье, что было, наверно, делом рук Гастона.

— Мы обсуждаем важное дело, — сказала Маргарита, — оставьте нас в покое, мы скоро вернемся.

— Хорошо, хорошо, разговаривайте, милые детки, — сказала Прюданс, закрывая за собой дверь и как бы подчеркивая этим значительность того, что она сказала.

— Итак, решено, — продолжала Маргарита, когда мы остались одни, — вы меня разлюбите.

— Я уеду.

— Неужели дело зашло так далеко?

Но мне было поздно отступать, к тому же эта женщина действовала на меня так, как никто до сих пор. Смесь веселости и печали, стыдливости и распутства, болезнь, которая должна была в ней развивать восприимчивость к впечатлениям и нервную возбудимость, — все мне говорило, что если я с первого раза не одержу верх над этой переменчивой и легкомысленной натурой, она будет потеряна для меня навсегда.

— Так, значит, вы говорили серьезно? — продолжала она.

— Вполне серьезно.

— Но почему вы раньше мне этого не говорили?

— Когда я мог вам сказать?

— На следующий день после того, как вы были мне представлены в Опере.

— Вы бы меня очень плохо приняли, если бы я пришел к вам.

— Почему?

— Потому, что я глупо вел себя накануне.

— Да, это верно. Но ведь вы меня уже и тогда любили?

— Да.

— Но это вам не помешало пойти домой и проспать всю ночь после спектакля. Знаем мы такую любовь.

— Ну, так вы ошибаетесь. Знаете, что я делал в тот вечер?

— Нет.

— Я ждал вас у дверей кафе. Я следил за экипажем, в котором вы ехали с друзьями, и, когда увидел, что вы одна вышли из экипажа и поднялись к себе, был совершенно счастлив.

Маргарита начала смеяться.

— Чему вы смеетесь?

— Ничему.

— Умоляю вас, скажите, иначе я подумаю, что вы опять насмехаетесь надо мной.

— Вы не рассердитесь?

— Какое я имею право сердиться?

— Ну, так знайте, была основательная причина, почему я поднялась к себе одна.

— Какая?

— Меня ждали здесь.

Если бы она ударила меня ножом, мне не было бы больнее. Я встал и протянул руку:

— Прощайте.

— Я прекрасно знала, что вы рассердитесь, — сказала она. — Мужчины непременно хотят знать то, что им может причинить боль.

— Уверяю вас, — возразил я холодным тоном, как бы желая доказать, что я навсегда исцелился от своей страсти, — уверяю вас, что я не сержусь. Вполне естественно, что я ухожу — ведь уже три часа ночи.

— Может быть, вас тоже кто-нибудь ждет дома?

— Нет, но мне пора.

— В таком случае прощайте.

— Вы меня прогоняете?

— Нисколько!

— Зачем вы меня огорчаете?

— Чем я вас огорчила?

— Вы мне сказали, что кто-то вас ждал.

— Я не могла не засмеяться при мысли, что вы были так счастливы тем, что я вернулась одна.

— Мы часто радуемся какому-нибудь пустяку, и жестоко разрушать эту радость.

— Но за кого вы меня принимаете? Я не целомудренная девушка и не герцогиня. Я знаю вас только один день и не обязана вам отчитываться в своих поступках. Допустим, что я буду когда-нибудь вашей любовницей, но тогда вам необходимо знать, что до вас у меня были другие любовники. Если вы мне устраиваете уже теперь сцены ревности, то что же будет после, если вообще это «после» настанет. Я первый раз вижу такого человека, как вы.

— Никогда никто не любил вас так, как я.

— Будьте искренни, вы действительно меня очень любите?

— Мне кажется, сильнее любить нельзя.

— И это с…

— С того дня, как я увидел вас выходящей из экипажа около магазина: это было три года назад.

— Знаете, это прекрасно! Но что же я должна сделать, чтобы вознаградить эту великую любовь?

— Любите меня хоть немного, — сказал я, и сердце у меня забилось, мне стало трудно говорить. Мне казалось, несмотря на полунасмешливые улыбки, которыми сопровождались все ее слова, что Маргарита начинала разделять мое волнение и что я приближался к желанному моменту.

— Ну, а герцог?

— Какой герцог?

— Мой старый ревнивец.

— Он ничего не будет знать.

— А если он узнает?

— Он вас простит.

— Нет, он меня бросит. Что я тогда буду делать?

— Вы же идете на этот риск для других.

— Откуда вы это знаете?

— Вы ведь отдали приказание, чтобы никого не впускали сегодня ночью.

— Верно, но это серьезный друг.

— К которому вы, по-видимому, не особенно привязаны, раз отказываетесь принять его в такой час.