Дама с коготками

Я достала столь любимый всеми портрет Франклина и спросила:

– Как звали пациентку?

Доктор наморщился.

– Фрида.

– Детали помните?

Петр Львович усмехнулся:

– Отчетливо вспоминается дрожь в коленях. Эта история здорово отразилась на моей судьбе. В 48-м меня, двадцатипятилетнего, оставили работать на кафедре. Косметическими операциями ради красоты тогда не занимались. Всякие подтяжки, удаление морщин – считалось, что советскому человеку такое ни к чему. Пытались помогать людям после аварий, пробовали вернуть божеский вид обгоревшим, старались исправить огрехи фронтовых хирургов. Те о красоте не очень-то заботились и часто оставляли на лице и теле ужасающие швы. А вот изменить форму носа или прижать ушные раковины, чтобы не торчали, считалось делом ненужным.

Однажды Петра Львовича позвали на день рождения. Жарким летним вечером гости пришли в легкой одежде. И только одна, прехорошенькая блондиночка, кутала красивую шейку в платок.

– Горло болит? – стал заигрывать с ней Петр Львович.

– Ерунда, – отмахнулась блондинка.

– Хотите, посмотрю, что с вашими миндалинами, я врач, – продолжал кадриться мужчина.

– Не надо, все в порядке, – не шла на контакт блондинка.

Но Петр Львович изрядно выпил, и ему было море по колено.

– Раз все в порядке, – не унимался он, – зачем прятать такую красивую шейку?

И не успела женщина возразить, как ловкие пальцы молодого хирурга сдернули шарфик. Блондинка покраснела, Петр Львович тоже. На точеной шейке, словно присосавшаяся крыса, сидело большое, уродливое пятно, покрытое черными волосками.

– Доволен? – зло спросила женщина. – Теперь отвали.

И она чуть дрожащими руками стала прилаживать платочек на место. Доктор почувствовал, что допустил бестактность. С дивана поднялся приятного вида мужчина, оказавшийся мужем блондинки. Пара пошепталась и ушла домой.

Петру Львовичу стало совсем неудобно. Он выпил лишнего и поступил, как нахал, хотя на самом деле был добрым и скромным. Несколько дней хирург не мог успокоиться, представляя себе, как стесняется бедная женщина своего уродства. И, поразмыслив, решил, что сможет помочь ей. Тогда он позвонил друзьям, узнал адрес блондинки и поехал к ней домой.

Доктора встретили нелюбезно. Молодая женщина не захотела с ним общаться, и разговаривать пришлось с мужем. Петр Львович убедил того согласиться на операцию. Через три недели Фрида выписалась из больницы с небольшим шрамом. Пятно исчезло. А Петр Львович понял, что хочет не просто оперировать, а возвращать людям красоту, меняя лицо – менять судьбу. Благодарная пациентка расплатилась николаевскими золотыми червонцами и подарила кольцо. Как только доктор надел его на мизинец, началась полоса удач. Он быстро защитил кандидатскую диссертацию, появились «левые» больные, не по дням, а по часам росло благосостояние. Петр Львович считал кольцо талисманом и никогда с ним не расставался. За несколько десятилетий врачебной практики через его руки прошли тысячи людей. Запомнить всех он, естественно, не мог, но Фриду не забывал. Мало того, что это была его первая самостоятельная работа, так еще и кольцо-талисман.

Я вытащила из сумки снимок и показала врачу.

– Узнаете?

– Конечно, вот, – и он ткнул пальцем в улыбающуюся Фриду. Круг замкнулся, замок щелкнул. Так вот чем собиралась Люлю заткнуть свекровь. Теперь все ясно. Дело за малым: поехать к Войцеховским и узнать, разговаривала ли Лариска со свекровью об Ольге Никишиной.

Чтобы ездить к собаководам при жизни Ларисы, повода не требовалось. Я могла прикатить в любое время и остаться ночевать. Сейчас – другое дело. И тут на помощь мне неожиданно пришел Женька. Он позвонил примерно через неделю после приобретения Лиззи и спросил:

– Дашка, не знаешь, собачку Карлотту уже пристроили?

– По-моему, нет. А что, есть желающие?

Женька помялся, потом говорит:

– Хотим и ее взять. Лиззи скучает, вдвоем веселей. Йоркширы такие маленькие, хлопот никаких. И потом, не поверишь, но мы с Лилькой перестали ругаться.

Вот это да! Лиля – женщина взрывная. Голос у нее резкий, громкий. Чуть что не так – орет, словно ненормальная. Женька не остается в долгу и тоже вопит. За выходной они ухитряются раз десять поругаться насмерть, а потом от души помириться. Женя как-то признался, что развестись с женой ему никогда не хотелось, а вот убить ее – не раз возникало желание. Стоит побывать у них, и мигрень гарантирована. Оба визжат, выясняя, кто не убрал со стола хлеб. Причем в принципиальных вопросах они заодно и в моменты опасности тоже. Ругаются из-за мелочей. Но ведь жизнь-то из них и состоит. Когда Лиля попала в больницу и пролежала три месяца на койке в отделении со страшным названием «онкология», Женька тер яблоки, давил соки, делал паровые котлетки. И они не то что не ругались, даже не спорили. Стоило хозяйке вернуться домой, уже вечером чуть не подрались из-за разбитой чашки.

– Совсем не ругаетесь? – удивилась я. – Лиля заболела?

Женька тихонько захихикал. Оказывается, в первый день пребывания Лиззи в их доме они сцепились из-за ботинок. Жена орала, что грязную обувь следует снимать за порогом, муж не желал и тоже вопил. В самый разгар супружеской «беседы» скандалисты услышали странные, икающие звуки и увидели, как собачка, трясясь всем телом, падает на бок. Супруги испугались и кинулись к Лиззи. Однако через пару минут терьерица пришла в себя, и Лилька начала следующий раунд. Не успела женщина открыть рот, как Лиззи снова забилась в конвульсиях и свалилась на пол. После пятой неудавшейся попытки всласть поскандалить Женька понял, что йоркшириха падает в обморок всякий раз, как они с женой повышают голос.

Начало недели прошло у них ужасно. Стоило Лиле или Жене крикнуть, как Лиззи начинала умирать. Тогда супруги стали ругаться шепотом в спальне за закрытой дверью. Но скандалы потеряли свою прелесть, попробуйте поругаться вполголоса. Просто неинтересно! То ли дело раньше: Лилька со смаком кидала чашки об пол, Женька лупил разделочной доской по столу. Теперь полная тишина. Пятница, суббота, воскресенье… Первый раз за много лет совместной жизни конец недели прошел как медовый месяц. Хотя, что это я! Именно в медовый месяц они ругались так, что их выселили из гостиницы.

В понедельник в дверь к новоявленным собачникам позвонила соседка. Переминаясь с ноги на ногу, она робко спросила у Женьки, не попала ли Лиля снова в больницу. Услышав, что его половина жива и здорова, соседка обрадовалась и простодушно пояснила: «У вас так тихо, думала, несчастье какое приключилось».

И вот теперь Женька хочет взять Карлотту.

К Войцеховским отправились во вторник. Степа отсутствовал, в питомнике распоряжалась Полина. Женька и Лиля отправились любоваться на собак, а я пошла искать Фриду.

Старуха мирно вышивала в спальне. В этот день на ней была тоненькая шелковая блузка. Воротничок расстегнут, на морщинистой шее даже следов шрама не видно. Золотые руки у Петра Львовича, Господь наградил.

– Чему обязана? – проворчала старуха, увидев меня.

Можно бы и полюбезней, особенно после того, как получили Рембрандта. Кстати, никто из Войцеховских мне так и не рассказал, что с картиной.

– Хочу книжку отдать, – завела я разговор, протягивая «Питание здоровой собаки».

– Степану верни, нечего ко мне лезть, – отрезала старуха, – не видишь, отдыхаю.

Фрида явно находилась в боевом расположении духа. Смотав мулине, она проворчала:

– Зачем сюда без конца ездишь? Дел, что ли, своих нет? Это только Лариска, как все дети алкоголиков, обожала гостей. У нас, латышей, не принято являться без приглашения.

Фрида всегда недолюбливала подруг Люлю, но ко мне вроде раньше относилась неплохо. Ведь я сначала познакомилась со Степой, а уже потом с Лариской. В ответ на ворчанье старухи я протянула ей фото.