Дама с рубинами. Совиный дом (сборник)

– Боже, не получила ли она дурных известий от сестры?

Старая фрейлина пожала плечами:

– Кто может знать.

– Пойдемте, милая фрау Катценштейн, ее высочество еще вчера была возбужденной и странной.

Молодая девушка с озабоченным лицом остановилась перед дверью спальни герцогини и прислушалась. Там было тихо.

– Элиза, – со страхом позвала она. В комнате ее зов был услышан. Герцогиня, стоявшая на коленях перед своей постелью, подняла голову; ее застывшие глаза посмотрели в сторону двери, и губы сжались крепче. В руках ее была маленькая записка. Сомнения и страх прошли, вместе с уверенностью явилось и спокойствие, но спокойствие ужасное, оцепеняющее, и с ним вернулась гордость принцессы крови, сильной, всем управляющей, всем владеющей. Никто не должен был заподозрить, как она несчастна.

Только бы иметь немного времени, хотя бы один час, чтобы успокоить, унять смертельно уставшее сердце. И этого не могли дать ей…

– Элиза, – послышалось снова. – Ради бога, я умираю от страха!

Герцогиня быстро встала. Сделала шаг к двери, с отчаянием прижав руки к вискам. Потом пошла и отворила двери.

– Что вам… Что тебе надо? – холодно спросила она. Клодина вошла и увидела выпрямившуюся фигуру с неподвижным лицом и горящими глазами.

– Элиза, – тихо спросила Клодина, – что с тобой? Ты заболела?

– Нет. Позови горничную!

– Не борись с этим, Элиза, ложись. У тебя лихорадочный вид, ты нездорова, – с трудом проговорила Клодина, увидев ужасную перемену в герцогине.

– Позови горничную и принеси мне свечу.

Клодина молча исполнила приказание. Герцогиня подержала над огнем бумагу и бросила ее на пол только тогда, когда огонь заиграл вокруг ее пальцев, потом растоптала остатки ногами.

– Так! – сказала она, положив руку на грудь и глубоко вздохнув. Лицо ее при этом передернулось, как от сильной боли.

Она велела одеть себя в темное платье. Лицо с двумя красными пятнами под глазами казалось еще желтее на фоне простого лилового платья. Она позволила делать с собой все, что было нужно, но когда горничная воткнула ей в волосы желтую розу, сорвала ее и с раздражением бросила на пол.

– Розы! – с непередаваемым выражением произнесла она и остановилась в глубокой задумчивости перед зеркалом.

Клодина с озабоченным лицом стояла позади нее.

Герцогиня засмеялась.

– Знаешь ли ты поговорку: «Понять – значит простить»? – и, не дожидаясь ответа, сказала горничной: – Доложите герцогу, что я готова.

Она кивнула Клодине и пошла с ней через будуар в красную гостиную. Роскошно убранная комната была полна цветов; в стороне на столе были разложены подарки и среди них – великолепное ружье. Посреди стола стоял портрет герцогини в дорогой рамке. Она взяла его дрожащими руками и посмотрела как на нечто чуждое и незнакомое ей.

– Обворожительно похожий портрет, – сказала фон Катценштейн. – Ваше высочество выглядит на нем такой свежей и счастливой!

– Очень плохой портрет, – жестко возразила герцогиня. – Унесите его, он лжив, я совсем не такая…

Выходя, Катценштейн взглянула на Клодину глазами, полными отчаяния. В это мгновение лакей отворил дверь и в комнату вошел наследный принц в сопровождении герцога, который держал на руках младшего сына и вел за руку второго. Мальчик хотел радостно броситься к матери, но удивленно остановился, так же как и его отец, и оба с изумлением посмотрели на женскую фигуру в почти монашеском платье, холодно и неподвижно стоявшую у стола.

Герцогиня посмотрела мужу в глаза, словно хотела проникнуть в самую глубину его души. Внизу зазвучала серенада. Торжественные звуки хвалебного гимна ворвались в окно. На мгновение показалось, что герцогиня не может больше сдерживаться, она покачнулась и спрятала лицо в волосах наследного принца.

– Мама, поздравь меня, наконец! – воскликнул принц, который мог подойти к своим подаркам, лишь поцеловав ей руку.

– Да благословит тебя Бог, – прошептала она и села на стул, придвинутый герцогом.

Когда вошел герцог с детьми, Клодина удалилась – ведь это было семейное торжество, да никто и не просил ее остаться.

Радостные восклицания герцогских детей сливались со звуками веселого марша.

«О боже, что могло случиться с герцогиней?» – со страхом спрашивала себя Клодина.

– Бабушка, бабушка! – послышались голоса и восторженные восклицания.

Молодая девушка радостно вздохнула: приехала ее обожаемая, добрейшая госпожа!

Ей хотелось побежать, чтобы поцеловать у нее руку. До Клодины донесся мягкий женский голос, но сегодня в нем слышалась горестная дрожь.

– Милое дитя, дорогая моя Элиза, как твое здоровье?

В комнате воцарилось продолжительное молчание; потом тот же печальный голос продолжил:

– Альтенштейн, кажется, не помог тебе. Элиза, я возьму тебя с собой в Баварию.

– О, я здорова, – громко ответила герцогиня, – совершенно здорова. Ты не можешь представить себе, мама, что я могу перенести.

Клодина стояла, как на угольях. Неужели ее высочество не спросит о ней? Ведь она знала, что девушка проводит все время у герцогини, Клодина сама писала ей об этом.

Правда, она не получила ответа и только сейчас об этом подумала. Утренний смутный страх снова завладел ею.

В комнате все стихло, вероятно, старая герцогиня пошла отдохнуть в свои комнаты. Слышались только шаги его высочества, нетерпеливо ходившего взад-вперед.

– Клодина! – позвала герцогиня.

Она хотела привыкнуть видеть их вместе и спокойно переносить это. Когда Клодина вошла, герцогиня посмотрела на них: как они хорошо владели собой! Герцог едва взглянул на красивую девушку.

– Подайте его высочеству стакан вина, Клодина, – приказала она. – Он забыл, что я не подала его.

Клодина исполнила приказание. Герцогиня встала и вышла – она боялась разразиться истерическим смехом, душившим ее.

– Что с герцогиней? – спросил герцог и, сморщив лоб, выпил вино.

– Я не знаю, ваше высочество, – ответила Клодина.

– Пойдите за герцогиней, – коротко сказал он.

– Ее высочество у себя в спальне и не желает, чтобы ее беспокоили, а через час велела фрейлейн фон Герольд быть в зеленой гостиной, – доложила вошедшая горничная.

Клодина прошла через другую дверь в свою комнату.

В спальне герцогини занавеси были опущены, и она в полумраке лежала на постели. Она знала, что Клодина осталась с ним наедине. Теперь он поцелует ей руку, привлечет к себе и скажет: «Потерпи ее капризы, дорогая моя, переноси их ради меня. Она больна». И в глазах обоих заблестит надежда на лучшее будущее, когда в склепе под церковью поставят новый гроб.