Дамасские ворота
Шрифт:
Линда Эриксен, сидевшая на пассажирском сиденье в «лендровере» Сонии с открытой дверцей, вскочила:
— Ой, это Ленни!
— Кто он такой?
— Вряд ли мы знаем, — ответила Сония.
— Вы обязаны были помочь, — расстроилась Линда.
— Если никто его не знает, — раздался из передней машины голос Нуалы, — то ему не позавидуешь.
Они решили оставить «ларедо» Розы охране лагеря, а в Дейр-эль-Балах отправиться в ооновской машине Сонии. Нуала, в свою очередь, беспокоилась о Рашиде.
Набились в «лендровер». Нуала — за рулем, рядом с ней Роза и Линда, на заднем сиденье — Сония и Лукас.
Нуала внимательно оглядывала
Линда специально для Сонии, заикаясь, рассказала свою историю документального подтверждения преступлений Абу Бараки.
— Им надо быть поосторожней со своими стукачами, — сказала Линде Нуала. — Извини, мне не верится.
— Почему же? — гневно вопросила Линда. — Ты с федаинами. Одна из них. И ты тоже, Роза. А Ленни — человек искренне заинтересованный. Он с Коалицией по правам человека.
— Это так? — обратилась к Лукасу Сония.
— Не знаю. Я так не думаю.
За все время, пока ехали к Бурейджу, они не видели ни одной израильской машины, ни одного солдата. Цахал, вероятно, сосредоточил какие-то силы на подступах к лагерю «Аргентина», но явно отошел от бетонных трущоб Бурейджа, перекрывает дорогу на север, укрепляет контрольнопропускные пункты и ждет подкрепления. В данный момент шебабы хозяйничали на зловонных улочках лагеря и даже вышли на шоссе.
Уже отдельные юнцы бежали параллельно «лендроверу». На головах, скрывая лица, куфия; все куфии разного цвета, в соответствии с политической принадлежностью того, кто ее носит, как объясняли Лукасу. У приверженцев Арафата они были черные. Коммунисты, которыми командовал друг Нуалы Рашид, естественно, предпочитали красные. Хамасовцы — исламские зеленые. Сейчас здесь, в Бурейдже, преобладал зеленый цвет.
Лукас впервые видел неистовствующих шебабов. Одни кружились в исступлении. Другие визжали, запрокинув голову в дымное небо:
— Allahu akbar!
Никакого особого дружелюбия к ооновским машинам, к которому привык Лукас. На лицах некоторых, размотавших свои платки, жуткие улыбки. Многие плакали. Что будет с царствами и с царями, пришло на память Лукасу [358] . Дальнейших строк он не помнил. Он не стал опускать стекло из-за дыма. И не мог отвести глаз от них.
— Allahu akbar!
Несчастные земли, мстящие тирании, возлюбленные Божии, благословен Грядущий. Впереди за дымом и колючей проволокой он видел армейский блокпост и солдат, которые отступали от лагеря под его прикрытие. Летели камни и гранаты со слезоточивым газом, посвистывали пули, резиновые и не только.
358
Аллюзия на стихотворение американского поэта Эдвина Мархэма (1852–1940) «Человек с мотыгой», навеянное одноименной картиной Жана Франсуа Милле (1814–1875).
— Allahu akbar!
И может, эти молодые солдаты, малообученные резервисты Цахала, временно оказавшиеся в меньшинстве, были все равно что отчаянные защитники крепости Антония в Старом городе во время Иудейской войны, когда зелоты пришли за ними во имя Саваофа. Тот же Бог вдохновляет те же действия. Милосердие было второе имя его — кроме некоторых случаев, когда он испытывал особое
вдохновение.— Господи! — воскликнул Лукас. — Неужели это оно? Неужели началось?
Он имел в виду событие, репортаж о котором собирался посмотреть по телевизору в заведении Финка, когда его французский коллега двинет в Мекку. Все в машине промолчали.
Во главе молодежи в куфиях по обочине, вопя, спешил старик. Он потрясал кулаками, и казалось, что молодым нелегко угнаться за ним, старым.
И повсюду, над мечетями, улочками, дорогой:
— Allahu akbar!
Линда плакала.
Внезапно дорога пошла более или менее спокойная. Возле куч горящих покрышек никого не было. Армия отошла к блокпостам, а толпы палестинцев собрались ближе к центру городка. Базар с разложенными на прилавках товарами был безлюден. Нуала притормозила, и они на секунду остановились в начале прохода, выглядевшего как пустынный проулок.
Свернув в него, они удивились, увидев мужчин и мальчишек, бегавших между прилавками. Молодые парни не выкрикивали лозунги, и вид у них был очень мрачный. Это походило на погоню, чем и привлекло Лукаса. В следующее мгновение они увидели падающий прилавок и услышали возглас. Затем голос выкрикнул:
— Itbah al-Yahud!
Потом тишина, и снова:
— Itbah al-Yahud!
Призыв повторялся вновь и вновь, вырываясь из мужских глоток, и сопровождался улюлюканьем невидимых женщин.
Лукас сразу понял, что значат эти слова, хотя прежде никогда не слышал, чтобы их произносили или вопили, скандировали. Каким образом он их понял? Судя по всему, и Сония поняла их. Впереди в проходе подпрыгивал на месте человек средних лет.
— Itbah al-Yahud!
Убей еврея!
— Они кого-то поймали, — сказала Сония.
Лукасу было ясно, что она права. И что этот данный Yahud— не абстракция, не еврей, посиживающий в кабачке, или поколоченный в Брюсселе, или нищий антверпенский. Не безродный космополит или международный финансист. Одинокий человек, гонимый толпой, несущий на своих плечах проклятую судьбу народа. Еврейский бастард, каким когда-то был молодой Лукас.
— Itbah al-Yahud! Itbah al-Yahud!
— Это Лен! — взвизгнула Линда. — Это Ленни!
Наверное, увидела, как тот мелькнул в толпе.
Нуала подъехала к узкой обочине. Все вышли из машины и стояли кружком рядом. Местные, спешащие мимо них на представление, замедляли бег и с удивлением разглядывали их.
— Почему он ходит один в секторе? — сказала Сония. — Он что, с ума сошел?
— Он боялся нарваться на неприятности! — взвизгнула Линда.
Лукас и Сония переглянулись.
— Нарваться на неприятности? — переспросил Лукас.
— Что эти двое вообще тут делают? — спросила Нуала, явно имея в виду Линду и Ленни. — Господи! Может, нам удастся его вызволить. Садись в машину и поезжай за мной.
Нуала вышла из машины, а Лукас сел за руль. Сония заняла место рядом с ним. Роза и Линда сидели сзади.
— Подай им сигнал, — сказала Нуала Лукасу. — И не перегоняй меня.
Лукас принялся сигналить. Нуала шагала перед машиной, положив руку на буфер. Через минуту Роза открыла заднюю дверцу и, выскочив наружу, присоединилась к Нуале. Медленно, нелепо они двигались по проходу, где исступленная толпа била невидимого еврея. Наконец Лукас решил, что дальше им не проехать.