Дампир

— Вот и славно, — произнес другой голос. — Хороший мальчик.

Лисил повернул голову на звук и обнаружил, что Вельстил все так же стоит в дверном проеме. Вынув из кармана плаща небольшой кувшинчик, Вельстил бросил его Брендену. Кузнец, державший Лисила за плечи, освободил одну руку и ловко поймал кувшинчик.

— Смажь этой мазью его лицо и запястье, а также раны маджай-хи, — сказал Вельстил Брендену. — Тогда они оба быстрее выздоровеют. В ближайшие дни давай им есть побольше мяса, сыра и фруктов и присмотри, чтобы полуэльф не пил ни вина, ни пива. Спиртное разжижает кровь, а она может снова понадобиться дампиру.

Лисил вдруг ощутил себя больным и безмерно усталым. Что же такое он только что сделал? Ему все помнилось влажное прикосновение губ Магьер к его запястью…

— Что такое маджай-хи? — с трудом прошептал он.

Вельстил долгим, испытующим взглядом окинул Магьер и лишь затем соизволил перевести взгляд на Лисила.

— Твоя собака. Именно так называют эльфы таких собак.

Лисил только сейчас осознал, что Бренден выпустил его и сейчас он сидит на полу. Он снова повернул голову к кровати.

Магьер уже сидела прямо, и вид у нее был донельзя смятенный. Она поднесла руки к горлу и, нащупав повязки, принялась их сдирать. Затем ее пальцы осторожно ощупали горло. Хотя шея была еще покрыта запекшейся кровью, от страшной раны не осталось и следа — один только тонкий красный шрам.

Она поглядела на Лисила, потом на его запястье, которое Бренден смазывал мазью из кувшинчика. Ощупала свои губы — и на кончиках пальцев остались влажные следы крови.

И снова лицо Магьер исказилось от страха.

— Что ты сделал? — тихо спросила она. — Лисил, что ты наделал?

Полуэльф повернулся к Брендену:

— Иди. Принеси нам еды. Я позабочусь о Мальце.

У Брендена, похоже, не выдержали нервы. Выпустив руку Лисила, он стремглав выскочил из дома. Вельстила на пороге уже не было. Никто и не заметил, когда он ушел.

Оттолкнувшись руками от пола, Лисил не без труда поднялся. Пошатнулся, но все же устоял на ногах. Если не считать Мальца, они с Магьер остались наедине.

— Что ты наделал? — повторила она.

— Ты умирала. Я сделал только то, что он мне велел.

Уже более осмысленным взглядом Магьер окинула его лицо и руку.

— Ты ранен…

— Чепуха. Сам перевяжу.

К Магьер, судя по всему, возвращалась память. Она снова потрогала кончиками пальцев горло.

— Мы сражались, он ранил меня. А потом… что было потом?

Вот на этот рассказ у Лисила точно не хватило бы сил. Он и так едва держался на ногах.

— Это долгая история, — прошептал он. — Очень долгая — до утра не расскажешь.

Магьер отвернулась. Она была бледна и слаба, но все-таки жива. Двигаясь неуверенно и медленно, она спустилась с кровати, но к Лисилу так и не подошла. Помнит ли она, как пила его кровь? Лисил очень хотел, чтобы помнила.

Магьер принялась расхаживать по комнате. Снова бросила взгляд на запястье Лисила, и на лице ее отразилось смущение. Вот что, стало быть, она чувствует?

— Я не могу, не могу здесь оставаться, — пробормотала она, — если у тебя все в порядке. А Малец?

У Лисила не осталось сил с ней спорить.

— Я о нем позабочусь.

Уговаривать Магьер не пришлось. Она подняла с пола брошенную Бренденом саблю, но других орудий своей охоты, валявшихся там же, не коснулась, даже не поглядела на них. В три шага она оказалась у двери и бросилась бежать из дома Брендена, как бежит из темницы пленник.

Полуэльф с усилием поднял кувшинчик с мазью и, нетвердо ступая, подошел к Мальцу. Опустившись на колени возле пса, он принялся смазывать его раны. Малец так и не проснулся.

Впервые за много, много лет Лисил ощутил себя одиноким.

* * *

Несколько месяцев назад, бродя по лесу, Рашед обнаружил небольшую шхуну, стоявшую в узком заливчике. Деревья и кустарник давно подступили вплотную к борту, укрыв зеленью часть корпуса, и Рашед не нашел ни единого признака, что внутри шхуны за последние годы хоть кто-то побывал.

— Здесь мы будем в безопасности, — сказал он.

Он поудобнее уложил в трюме Тишу и Крысеныша, а затем поднялся наверх, чтобы проверить, нет ли в палубе прорех, через которые к ним может проникнуть убийственный солнечный свет. В сущности, Рашед исполнял обычные обязанности: он всегда заботился о безопасности своей маленькой семьи. Ему вспомнился пожар, рев огня, обрушенные своды туннеля, и в нем закипел гнев. У него нет даже одеяла, чтобы уложить на нем Тишу. Как бы раздобыть для нее одеяло?

Все ее книги и древние свитки, все наряды, вышивки, драгоценные безделушки — все, все пропало! Рашед знал, что Тиша ни словом не обмолвится о своих потерях, но ему даже думать об этом было безмерно тяжело.

— Спускайся к нам и ложись, — сказала Тиша, выглянув из люка.

— Я же велел тебе оставаться в трюме, — проворчал он, однако поспешно вернулся к люку и вслед за Тишей покинул палубу.

Крысеныш уже спал прямо на полу. Коек тут не было. Тиша тоже улеглась на доски трюма и протянула руку к Рашеду, приглашая его присоединиться. Он вытянулся рядом с Тишей, но не коснулся ее. Рашед вообще редко ее касался, разве что по необходимости, но не из-за безмерного преклонения перед ней и не потому, что считал ее чересчур хрупкой. Просто он еще в смертной своей жизни был глубоко убежден, что воин не должен проявлять свои чувства. Это, с точки зрения Рашеда, было бы слабостью. Стоит раз дать волю чувствам, и их поток уже не остановишь, а тогда неизбежно станешь уязвимым. Рашед сейчас как никогда нуждался в силе.

Он, впрочем, нисколько не возражал, когда Тиша сама прикасалась к нему.

Каштановые кудри взметнулись и опали, когда она перекатилась на спину.

— Спи, — сказал Рашед.

Ее свечи, ее темно-красные восковые розы тоже погибли.

Рашед вспомнил ту минуту, когда Тиша впервые увидела Миишку, вспомнил, какой восторг отразился на ее лице. Много дней они тогда скитались из города в город, отыскивая место, которое она могла бы назвать домом. Рашед никогда не рассказывал Тише, каким трудным было для него это путешествие. Его мучила вина за смерть Кориша. Его мучила вина за изгнание Парко. Он изнывал от того, что так много времени проводит под открытым небом, что вокруг незнакомые, враждебные и чужие земли. Однако же Рашед помнил, как Тиша превратила унылый каменный замок в чудесный дом — средоточие красоты и уюта. Он хотел, чтобы у них снова был такой дом. Красота и уют напоминали ему о прежней, смертной жизни, помогали ощутить себя, вопреки всему, частью живого мира.

Наверное, и сам Рашед, и Тиша так и не смогли стать до конца Детьми Ночи, так и остались на грани между двумя чуждыми мирами, и это отчасти было справедливо и в отношении Крысеныша, иначе бы маленький оборвыш ушел вместе с Парко.

Когда они добрались до побережья, Рашед думал, что их путешествие скоро закончится, однако города, которые встречались им по пути, почему-то не нравились Тише. Одни были чересчур велики, другие — слишком малы, третьи — излишне шумны и многолюдны. Когда в середине ночи они наконец добрались до Миишки, Тиша выбралась из фургона, пробежала по пляжу вдоль полосы прибоя, затем вернулась к Рашеду и улыбнулась.