Дань прошлому

Зарекшись не поддаваться никаким провокационным выходкам и сохранять хладнокровие, чего бы это ни стоило, члены фракции связали друг друга торжественным обязательством воздержаться от индивидуальных импровизаций, следовать установленному плану, а в случае непредвиденном и неожиданном положиться на находчивость, интуицию и такт "пятерки".

Кандидатуре Чернова в председатели была противопоставлена кандидатура Спиридоновой. При баллотировке Чернов получил 244 белых шара против 151 "черняка". По объявлении результатов Чернов занял монументальное кресло председателя на эстраде, возвышавшееся над ораторской трибуной. Между ним и залом образовалось большое расстояние. И приветственная, основоположная речь председателя не только не преодолела образовавшегося "мертвого пространства", - она даже увеличила расстояние, отделявшее его от Собрания. В наиболее "ударных" местах речи Чернова по правому сектору пробегал явственный холодок. Речь вызвала неудовлетворенность у руководителей фракции и простодушное непонимание этой неудовлетворенности со стороны самого оратора.

Конечно, большевики и левые эс-эры всячески "срывали" Чернова, заглушали его речь свистом, оскорбительным улюлюканьем и угрожающими выкриками. В этом активно участвовали и подвыпившие матросы, и красногвардейцы и прочая публика, заполнившая по пропускам власти все ходы и выходы на хорах и даже в зале заседания. Председатель не раз, во время своей речи и речи других ораторов, призывал аудиторию "уважать достоинство Собрания"; увещевал и просил "публику не вмешиваться в дела Собрания и соблюдать спокойствие"; предлагал "удалиться" "гражданам, не могущим сохранять спокойствие"; грозил "поставить вопрос о том, в состоянии ли здесь некоторые вести себя так, как это подобает членам Учредительного Собрания"; и на самом деле ставил вопрос: "угодно ли Учредительному Собранию, чтобы его председатель принял меры к соблюдению тишины и достоинства Собрания?".

Большевики провоцировали Чернова, и он не всегда это замечал. "Могилев", откликнулся один из хулиганов на требование председателя назвать свое имя. Он имел, конечно, в виду то, что в могилевской ставке Чернов безуспешно пытался сформировать однородное социалистическое правительство. А Чернов, как ни в чем не бывало, обращался к хулигану: "Гражданин Могилев, призываю вас в первый раз к порядку (шум, свист)... Гражданин Могилев, вторично призываю вас к порядку (шум продолжается)". И т. д. Голос Чернова, его увещания, призывы и просьбы терялись в гаме и выкриках. Многие его не слышали. Мало кто слушал.

Кроме беспомощно звеневшего колокольчика, в распоряжении председателя не было никаких других средств воздействия против неистовствовавших и буянивших. При совмещении в такой аудитории функций оратора с обязанностями председателя невозможно было выполнить удовлетворительно ни то, ни другое. В этом была объективная трудность положения. В том же положении очутился и я, избранный секретарем Собрания. Я на опыте познал и ощутил, что значит занимать ответственную должность, не обладая даже минимумом реальных возможностей для осуществления связанных с должностью обязанностей.

Ни Чернов, ни я не имели в своем распоряжении не только "приставов" для поддержания; элементарного порядка в зале, - мы не имели никакого аппарата для обслуживания заседания и ведения записи.

Я не получил даже списка присутствовавших в заседании членов Учредительного Собрания. Самую стенограмму заседания, - очень несовершенную, переизданную большевиками через 12 лет с проредактированного мною издания, удалось мне получить, как я уже упоминал, лишь в силу добрых личных отношений с персоналом канцелярии, установившихся еще в бытность мою секретарем Предпарламента.

Фальшивости внешнего положения - председателя суверенного учреждения, располагающего лишь звонком для осуществления верховной власти, соответствовало внутреннее содержание речи Чернова. Она была выдержана в социалистических и интернационалистических тонах и как бы пыталась быть созвучной и левому крылу Собрания. Точно оратор стремился в чем-то заверить или переубедить противников, вместо того, чтобы возможно резче отмежеваться от них и противопоставить им себя, как символ всероссийского народовластия. Это было не то, что могло хоть сколько-нибудь импонировать, задать тон, удовлетворить требованиям и ожиданиям исторического момента. Это была одна из многих ординарных речей Чернова, - далеко не из лучших.

Он утверждал, что "страна показала небывалое в истории желание социализма"; что "все усталые, которые должны вернуться к своим очагам, которые не могут быть без этого, как голодные не могут быть без пищи", должны быть немедленно заменены "добровольно шествующей под знаменами социализма армией"; что "уже самым фактом открытия первого заседания Учредительного Собрания провозглашается конец гражданской войны между народами, населяющими Россию". Он счел нужным подчеркнуть, что "важнейший пункт социалистической программы - проверочное всенародное голосование" и что "как только Учредительное Собрание постигнет несчастье разойтись с волей народа, оно должно будет сложить с себя полномочия и немедленно назначить перевыборы".

Во время этой речи выкрики слева, злобные и кровожадные, - "без пули вам не обойтись!" - стали перемежаться с издевками лично над оратором и содержанием его речи. И на противоположном секторе речь эта не вызвала энтузиазма. Она не повысила, а, наоборот, понизила настроение. Она вызвала и раздражение против лидера, с которым в общей форме условились о содержании речи и который без предупреждения и не импровизируя, а справляясь с заготовленной записью, сказал не то.

Мужество и выдержку Чернов проявил огромные, как мужественным и достойным было поведение всей фракции. Но мужества и выдержки было недостаточно.

Как характеризовал речь Чернова близкий к нему О. С. Минор, - она "многих и многих не удовлетворила теми уклонами, которые как будто давали исход некоторой левизне, некоторым уступкам в сторону большевиков. В самом деле программная речь В. М. Чернова была построена как бы нарочно для того, чтобы создать какую-нибудь возможность совместной с большевиками законодательной работы" (Сборник статей разных авторов, стр. 128.
– Изд. "Верфь". Москва. 1918).

Что не удалось отчетливо сказать в речи председателя, пришлось кропотливо и частично досказывать в последующих речах. Немало душевной энергии ушло на то, чтобы, наверстывая утерянное, пробиться сквозь большевистскую провокацию и лево-эсэровский шантаж, подстерегавшие на каждом шагу. Нашей задачей по-прежнему оставалось - выйти из борьбы, не предрешив дальнейших ее путей, с постановлениями, исходящими не от партийных комитетов и профессиональных съездов, не от частных совещаний и общественных учреждений, а от Всероссийского Учредительного Собрания.

3

То, от чего пытался уклониться председатель, поставили ребром представители партии, захватившей власть. В вызывающей по форме речи Бухарин наметил "водораздел, который сейчас делит всё собрание на два непримиримых лагеря": у нас - "воля к диктатуре трудящихся классов", к "диктаторскому завоеванию власти", которая "сейчас закладывает фундамент жизни человечества на тысячелетия"; у них же всё сводится к воле защищать "паршивенькую буржуазно-парламентарную республику". "Мы с этой кафедры провозглашаем смертельную войну буржуазно-парламентарной республике!".

Ту же мысль развивали два других большевистских оратора, - если не считать бессвязной речи Дыбенки (Исправляя стенографический отчет заседания, я не внес ни одной стилистической поправки, не прибавил и не убавил ни слова в стенограмме речи Дыбенки. В отмщение красе и гордости Октября, и в назидание потомству, - она сохранена во всей ее первобытной бессвязности, в какой вышла из уст красноречивого комиссара.

Советский "Архив Октябрьской Революции", издавший в 1930 г. "Всероссийское Учредительное Собрание" под редакцией M. H. Покровского и Я. А. Яковлева, утверждал, что при издании стенограммы она подверглась не только "некоторой стилистической", - что верно, - но и "значительной авторской правке, вносящей иногда исправления и принципиального характера", - что совершенно неверно. В вину мне можно поставить недостаточно тщательные стилистические исправления, до того ли было в эти дни, - а никак не смысловые изменения или "авторскую правку".).