Дань псам. Том 2

Древнего тирана больше нет. Это значит, что где-то неподалеку ждет пустой трон.

И ждет он Дев'ада Анана Тола. Который был калекой, но теперь уже не калека.

Он воздел вверх оба лезвия, кинжал в правой руке, меч в левой. Вспышки первой из ночей, в тот миг, когда родились звезды. Сталь, притворяющаяся камнем, сталь, притворяющаяся камнем, который есть вода, вода, которая есть камень, камень, который есть сталь. Тирания яггутов – в руках т'лан имасса.

Увы, боги – не более чем болваны, которые полагают, будто им знакома каждая фигура на доске. Будто правила игры общеизвестны и общеприняты, будто каждая ставка подсчитана, учтена и сверкает сейчас на столе, открытая взглядам. Боги прокладывают для себя идеальные дороги к идеальным тронам, каждый из которых олицетворяет идеальную власть.

Но боги – болваны, ибо им даже не приходит в голову, что двигаться можно и по бездорожью.

Глава четырнадцатая

Под небом, похожим на побитый в сражениях щит,В черном седле на черном коне восседает всадник.Из-под железного шлема вьются седые кудри.Он не знает, как сюда попал, как здесь оказался.Знает лишь, что он сейчас оказался нигдеИ что путь его вряд ли лежит далеко отсюда.Борода у всадника цвета грязного снега,И глазам тоже никогда не оттаять.Конь его под черным седлом не дышит.Не дышит и сам всадник, лишь ветер воет,Врываясь ему в дыры ржавой кольчуги.Он не в силах шевельнуться, когда подъезжают,Правя мертвыми лошадьми с пустыми глазами,Еще двое всадников, явившись справа и слева.Молча замирают рядом, странно знакомыеИ легко признавшие в нем командира.Почва под ними навек лишена жизни,А внутри у каждого песнь мрачных воспоминанийВорошит прах, скользит, сочится досадой.Но все это уже в прошлом, кони недвижны.Сжав зубы, он смотрит направо и там встречаетВзгляд единственного глаза, смутно ему знакомый.Тот видит его кривую усмешку, но ждет чего-то,И он спрашивает: «Все ли готовы, капрал?»«Все собраны и стоят на мертвой равнине,Не того ли ты, сержант, от нас и хотел?»Пожав плечами, он переводит взгляд на другого.«Узнаю твои цвета, сударь, как и тебя – но не помню».Мрачный чернобородый воин, лоб в трещинах,В тяжкой броне, что не всякому по плечу,Лишь ухмыляется в ответ на его слова.«Так узнай же Брухалиана из Серых Клинков».Неверную почву сотрясает медленный гром,Нарастает, словно пробудилось огромное сердце.Щит над головами отражает его отголоски.Железо дрожит в предвкушенье неизбежной атаки.«Итак, мостожогам снова пора на войну».Брухалиан добавляет: «Как и павшим Серым Клинкам.Названный тобой капралом возродился, чтоб вновь умереть,Но мост между нами, мой сударь, возведен заново».Они разворачивают бездыханных конейИ видят армию, заполнившую равнину.Все готовы идти на войну, где бы и кем бы ни были.Заново познать то, что уже когда-то познали.На пустоши, где вереск никогда не цветет,А пролитая кровь не течет и не льется,Сакув Арес, Птица-Вор, верхом на черном конеЕще один раз принимает командование.«Меч и щит» Рыбак кель Тат

Блаженствовать на прогретом солнцем песчаном пляже уединенного острова тому, кто азартен и любит разнообразие, довольно скоро надоедает. И чем меньше остров, тем быстрей наскучивает пейзаж. К такому выводу пришел Остряк, заканчивая тридцатый круг вдоль белой прибрежной кромки и обнаружив, что даже собственные следы уже начали вызывать в нем интерес. Особенно когда он приметил рядом с ними другие следы. Он уже успел достичь такой степени отупения, что даже не сразу сообразил остановиться и обернуться, чтобы взглянуть, кто это там за ним гоняется.

Потный и задыхающийся Мастер Квелл пробивался через мягкий песок, как, вероятно, через всю собственную жизнь – шажок, тяжкий вздох, еще шажок. Половина его тела – лицо, шея, голое предплечье, лодыжка, ступня – обгорела на солнце, когда он неудачно прилег вздремнуть. Было очевидно, что он уже какое-то время преследует Остряка, поскольку следы его успели замкнуть полный круг. Остряк даже удивился, отчего было просто не окликнуть. Не обрати он внимания на новые следы, они могли бы так целый день кружить по острову, поскольку догоняемый для догоняющего был слишком уж быстр.

– Хватило бы одного оклика, – заметил он, когда маг приблизился.

– Я, уф, не хотел, уф, привлекать к нам, уф, излишнего внимания.

– Что у тебя такое с голосом?

– Мне необходимо отлить.

– Так за чем же дело…

– Я не могу. Вернее, могу, но не всегда. И чаще всего, ну, когда об этом не думаю.

– Ага. Но если с этим обратиться к целителю…

– Да, да, я знаю. Это сейчас неважно. Послушай…

– Мастер Квелл, – перебил Остряк, – вряд ли нам таким образом удастся избежать ненужного внимания – поскольку все остальные сидят совсем рядышком, в тенечке под фургоном, и уже какое-то время за нами наблюдают. За мной, во всяком случае. Братья Валуны мне вообще на каждом круге руками машут.

Оба бросили взгляд в сторону фургона – разумеется, Амба и Юла тут же им помахали.

Мастер Квелл потер рукой свой двуцветный, красно-белый лоб.

– Мне нужно сопровождение.

– Зачем? И куда?

– Назад, в царство мертвых. Нет-нет, не в фургоне. Просто ты и я. Мне нужно понять, что происходит. Мы с тобой, Остряк, туда просто, ну, прокрадемся. Быстренько оглядимся и сразу обратно.

– А после?

Квелл вытаращил глаза.

– После? Разумеется, продолжим путешествие.

– И в каком же качестве я должен тебя сопровождать в Худов край? Телохранителем, что ли?

Во взгляде мага появилось недовольство.

– Согласно паевому договору, который ты подписал с Гильдией, в твои обязанности входит выполнение индивидуальных заданий, полученных от навигатора.

Остряк пожал плечами.

– Я всего лишь поинтересовался, Мастер Квелл, какой там от меня будет прок, учитывая, что край переполнен толпами бешеных покойников.

– Я же сказал – мы туда потихоньку проникнем!

– Можно просто спросить у пассажира, которого мы там подобрали.

– Какого пассажира? Он что, еще здесь?

– Под пальмами.

– Под пальмами? Подобная глупость только покойнику в башку и придет. Хорошо, пойдем, попробуем что-нибудь у него выяснить – хотя мне все равно нужно будет глянуть собственными глазами.

Вся команда, и вместе с ней Маппо, провожали их взглядами. Они подошли к раздвоенной пальме и ступили – не без опаски – под ее сень, где тощий оборванный мертвец укладывал кокосовые орехи в аккуратные пирамидки, словно готовя боекомплект для катапульты. Пришельцев он не заметил и работы своей не прекратил. Очередной кокос тяжко ударил в песок совсем рядом – Квелл и Остряк одновременно дернулись.

– Эй, ты, – сказал Квелл.

Мертвец обратил к ним свою жуткую физиономию с запавшими глазами.

– Вам они нравятся? Вот эти фигуры? Обожаю фигуры.

– Рад за тебя, – пробормотал Квелл. – Сколь долго ты пробыл в краю мертвых?

– А сколь глубоко проникает в почву корень растения?

– Что-что? Ну, если ты мне покажешь этот корень, то я отвечу.

– Втрое глубже, чем та его часть, которая наверху. Во всяком случае, у кустарников из рода «барака». Справедливо ли то же соотношение для прочих растений? Не следует ли нам это выяснить?

– Нет. Я хочу сказать – не сейчас. Послушай, ты маршировал по краю Худа вместе со всеми остальными. Зачем? Куда вы направлялись? Или – откуда шли? Вас призвал сам Худ? Он теперь командует армией мертвых?

– Худ никогда не командует.

– Я тоже так считал, и однако…

– Однако на этот раз он отдал команду.

Глаза Квелла округлились.

– Отдал команду?

– Сколь обширно небо? Сколь глубок океан? Я постоянно размышляю над подобными вещами.

Обнаружив, что Квелл разинул рот, словно выброшенная на песок рыба, Остряк подхватил нить разговора:

– Как тебя звали, сударь, пока ты был жив?

– Как меня звали? Не помню. То есть – не помню, как был жив. Но, надо полагать, все-таки был. Меня зовут Картограф.

– Это больше похоже на профессию.

Мертвец почесал лоб, с которого посыпались клочья кожи.

– Действительно. На редкость необычное совпадение. О чем только думали мои родители?

– Может, ты просто путаешь? Может, тебя выучили на картографа, и ты расчерчивал атласы и разные прочие схемы.

– Тогда выходит, что они выбрали очень удачное имя? Какие мудрые у меня были родители!