Дань псам

— Да. — Верховная Жрица села, поморщившись от боли пониже спины, и потерла досаждающее место. — Помнишь ли, Спин, как легко все давалось раньше? Юные тела, казалось, сделаны ради одного — Красоты, завязанной тугим узлом нужды. Как мы показывали нетерпение, как прихорашивались, словно цветки хищных растений… Как это делало каждого из нас самым важным на свете — для себя — ведь узел нужды и соблазна соблазнял вначале нас самих, а уж потом других. Было так много других…

— Говори за себя, — засмеялся Спиннок, хотя ее слова коснулись чего-то глубоко в душе (намек на боль, на которую не нужно обращать внимания — так говорил он себе, сохраняя небрежную ухмылку и подходя ближе к кровати). — Путешествия в Куральд Галайн были так долго запретны для тебя, что ритуалы открытия лишились всякого смысла. Кроме примитивного удовольствия секса.

Она изучала его сквозь прикрытые веки. — Да.

— Значит, она простила нас?

Смех был горьким: — Ты говоришь так легко, словно это ссора между дальними родственниками! Как ты можешь, Спин? Нужна половина ночи, чтобы решиться вымолвить такие слова!

— Похоже, возраст сделал меня нетерпеливым.

— После той пытки, которой ты меня подверг? У тебя терпение мха.

— Надеюсь, я поинтереснее мха.

Женщина сдвинулась на край, опустила ноги и зашипела, ощутив холод пола. — Где мои одежды?

— Огонь твоей страсти превратил их в пепел.

— Тогда… принеси их, прошу.

— Так кто нетерпелив? — Он поднял комок жреческих одеяний.

— Видения стали еще более… зловещими.

Он кивнул и отдел ей одежду.

Жрица встала и скользнула в рукава платья. Потом бросилась ему в объятия. — Спасибо, Спиннок Дюрав, за снисхождение к моим… нуждам.

— Ритуал нельзя отвергнуть, — ответил он, касаясь ее коротких, полуночно-черных волос. — Неужели ты думала, что я смогу отказать тебе в таком требовании?

— Я устала от жрецов. Им скучно, почти все вынуждены пить мерзкие травы, чтобы пробуждать кое-что к жизни. Мы теперь чаще обслуживаем себя сами, а они лежат, беспомощные как гнилые бананы.

О засмеялся, отошел, ища свою одежду. — Бананы, да. Необыкновенные фрукты, награда за жизнь в этом странном мире. Бананы и келик. Однако твои описания пробудили во мне необыкновенно аппетитные образы.

— Согласна. Еще раз спасибо, Спиннок Дюрав.

— Хватит благодарностей, умоляю. Иначе мне придется произнеси свои благодарности, соревнуясь в велеречивом пафосе.

На это она улыбнулась. — Прохлаждайся тут, Спиннок, пока меня нет.

— Новая часть ритуала?

— Стала бы я просить так умильно ради ритуала?

Когда она ушла, Спиннок Дюрав оделся, думая о собственном ритуале — служении мечу, словно любовнику, которому он напоминает: женщина, с которой он занимался любовью, всего лишь отвлечение, временная утеха, ибо в сердце его таится одна истинная любовь, достойная воина.

Верно, абсурдный ритуал, воистину жалкое заблуждение. Но так мало осталось того, за что можно держаться… Тисте Анди жадно и яростно хватаются за все, что имеет смысл, пусть сомнительный или откровенно нелепый.

Одевшись, он вышел.

Его ждет игра. Мрачный взор Сирдомина напротив; искусно сделанные, но по сути мертвые куски кости, дерева и рога на столе между ними. Призрачные, ненужные игроки.

Когда игра закончится, когда определятся победитель и неудачник, они посидят еще, попивая из одного кувшина; Сирдомин начнет говорить, ничего не называя своими именами, начнет скользить словами по краю того, что его тревожит. Будет двусмысленно намекать и уклончиво оправдываться. Спиннок понимает лишь, что его тревоги имеют некое отношение к Великому Кургану к северу от Черного Коралла. Недавно он отказался пойти туда, совершить привычное паломничество, что заставило Спиннока подозревать: этот человек теряет веру, готовится впасть в полное и ужасное отчаяние. Тогда все, что нужно Спинноку от друга, истлеет и умрет.

Где тогда искать надежду?

Он вышел на темные улицы, направился к таверне, гадая, может ли он что-то сделать для Сирдомина? Мысль заставила его замедлить шаги, потом и изменить направление. Вниз по аллее, на которой дома с каждым шагом становятся ниже, мимо пестро раскрашенных — когда-то — дверей. Кто ныне станет тревожиться о цвете в вечной Ночи?

Подойдя к одной двери, выщербленная поверхность которой была покрыта грубыми значками и рисунком Великого Кургана. В центре была вырезана открытая ладонь.

Когда рождается вера, жрецы и жрицы появляются с быстротой плесени на хлебе.

Спиннок застучал в дверь.

Она почти немедленно приоткрылась. Он увидел в щели широко раскрытый глаз. — Я должен с ней поговорить.

Дверь заскрипела, открываясь. В коридоре стояла, делая реверансы, девушка в грубой тунике. — Ло… лорд, — заикнулась она, — она наверху… поздно уже…

— Неужели? И я не лорд. Она не спит?

Девушка неохотно кивнула.

— Я не займу много времени. Скажи — это воин Тисте Анди, которого она встречала на развалинах. Она собирала дрова. А я… ничего особенного не делал. Иди, я жду.

Девушка поспешила вверх, перепрыгивая через ступеньку, сверкая грязными пятками.

Он услышал, как дверь открылась, закрылась и распахнулась снова; девушка показалась наверху лестницы. — Идите! — прошипела она.

Ступени заскрипели под ним.

Жрица — ветхая годами и чрезвычайно жирная — сидела в плюшевом (некогда) кресле у заваленного побрякушками алтаря. Слева и справа светились оранжевым сиянием жаровни, над ними поднимались струйки густого дыма, уже скопившегося под потолком. Глаза старухи, мутные от катаракты, тускло отсвечивали.

Когда Спиннок вошел в комнатушку, девушка ушла, закрыв дверь.

— Ты пришел не для того, — сказала жрица, — чтобы принять новую веру, Спиннок Дюрав.

— Не припоминаю, что называл свое имя.

— Все знают единственного из Тисте Анди, снисходящего до общения с нами, подлыми людишками. Есть еще один, торгующийся на рынках — но ты не Эндест Силан, который сражался бы с каждой ступенькой, сгибаясь и чуть не падая под собственным весом.

— Болтовня мне досаждает.

— Понятное дело. Чего тебе нужно, воин?

— Я хотел кое о чем спросить. Нет ли кризиса среди верующих?

— А. Ты говоришь о Сирдомине, недавно лишившем нас помощи.

— Лишившем? Неужели? И какой помощи?

— Это не твое дело. И не Тисте Анди, не Сына Тьмы.

— Аномандер Рейк правит Черным Кораллом, Жрица, и все Тисте Анди служат ему.

— Великий Курган стоит вне Ночи. Искупитель не склоняется пред Сыном Тьмы.

— Я беспокоюсь за друга, жрица. Вот и все.

— Ты не сможешь ему помочь. Как он не может помочь нам.