Данэя

— Ясно, Капитан. Завтра же.

— Он хочет невозможного!

— Почему?

— Выполнение его просьбы будет стоить нам профессионального бойкота. Что тогда?

— То же, что и для этого аспиранта. Ты ведь не стал голосовать за бойкот ему?

— Но я не представляю свою жизнь без генетики!

— Он — тоже. Как видишь.

— Работать в одиночку?

— Хотя бы!

— Как? Ты-то — уже доктор: можешь добиться утверждения темы помимо Совета воспроизводства. А я — еще докторант? Не смогу защититься — своей лаборатории мне не получить.

— А он — этот Милан? Вообще, всего-навсего аспирант.

— За ним стоит Дан.

— Он поможет и нам.

— Ты что: хочешь полностью примкнуть к Дану?

— А как иначе? Не понимаю только, как же ты на «Дарвине» принял участие?

— Не смог иначе.

— А теперь — можешь? Ты же и не голосовал против Милана.

— Я воздержался. Это — его дело.

— С кем же ты хочешь быть?

— Пока — ни с кем. Ни с нашими, ни с ними. Сам по себе. Заниматься генетикой — и только.

— Не удастся. Либо ты должен быть попрежнему со всеми генетиками и выступить свидетелем обвинения против Ги, либо уйти от них. В стороне от всего тебе остаться не дадут.

— А ты? Ты — уже все решил?

— Кажется, да. Я читаю книги Лала Старшего: происходят действительно кошмарные вещи — и мы, генетики, самые активные участники этого.

— Мне надо подумать.

— Только скорей: времени отпущено мало. Но подумай, подумай: хочется, чтобы ты решился, как тогда, на «Дарвине» — и нас было бы трое.

— Ты имеешь в виду Милана?

— Конечно. Я возьму его своим аспирантом. Вы оба сможете защищаться вопреки Совету воспроизводства: от них потребуются лишь заключения — это их обяжут сделать.

— Дадут отрицательные!

— Но решать будут уже не они.

— А если этот Милан сам не захочет?

— Однако!

— Мы же все — мечтаем о славе. И я. И он. Она слишком много значит для каждого — как богатство для людей давних эпох. Зачем нужны ему материалы по исправлению отставания? После того, что он сделал, не видится ли ему в решении — им — такой проблемы лишь возможность добиться славы, на которую он рассчитывал, еще будучи аспирантом самого Йорга?

— Слава или идея?

— Ну да! Прежде чем жертвовать тем, что я сейчас могу, я хотел бы знать: а настолько ли это великое дело, что ради него они готовы жертвовать это самой славой?

— Если — да?

— Если да, я — с ними.

— И со мной.

— Но ты: пойдешь с ними, если — нет?

И старший задумался, опустил голову.

— Что ж: давай проверим их, — наконец глухо сказал он.

Дан, Лал и Милан бежали к бассейну. Дан — последним. Бег не отвлекал от неотвязной мысли, которая неожиданно пришла поздно вечером. После вызова Ги.

Разговор касался Милана. Генетики хотели узнать, не хочет ли Милан начать задуманную работу вместе с ними и под руководством старшего из них — доктора, Альда? Ги сказал: они просили дать ответ как можно скорей.

Вначале Дан не придал никакого особого значения их вопросу. Милан наверняка обрадуется: сам же сказал, что задача слишком огромная, чтобы в одиночку быстро чего-нибудь добиться. Но потом вдруг с тревогой почувствовал, что это не просто предложение, — даже форма вопроса была не случайной.

Глядя на спину бегущего впереди Милана, он думал, что тому, видимо, придется пройти через очень нелегкое испытание. Этот парень привык первенствовать — и недаром: очень, очень способен — Йорг не случайно взял аспирантом и возлагал на него столько надежд.

То, что он пришел к ним — уже подвиг. Но принеся все, что имел, в жертву своей любви и новым убеждениям, он не терял уверенности, что в будущем его ждут великие научные свершения, и мучался, пока не нашел цель, достойную по масштабу того, для чего считал себя предназначенным.

Справится ли он сам? Посмотрим.

А вдруг: нет? Если не справится — что тогда? Тогда… Дан пока молчал, обдумывая предстоящий разговор.

Он заговорил, только когда они после бассейна уселись с утренними стаканами сока на скамейке. Лал ушел, залпом проглотив сок. И тогда Дан сообщил Милану предложение генетиков-бунтарей, переданное ему Ги.

И смуглое лицо Милана стало совсем темным: он опустил голову, пряча от Дана глаза. Дан замолчал, не желая ни подталкивать его, ни помогать.

Пройдет или не пройдет Милан эту проверку? Молчит — сидит с опущенной головой, не поднимая глаз. Только свободная рука крепко вцепилась в скамейку.

Придти на помощь? Жалко его: он не виноват, что это заложено в него. Не виноват! И все же.

Как жалко было Маму, тогда еще только Эю, почти сломанную страшной, неожиданной смертью Лала. И никто кроме него не мог придти ей на помощь. Одни, двое — он и она — на чужой планете, страшно далеко от Земли. Больше некому было пожалеть ее, но он не сделал это. Не мог себе позволить, хоть и очень хотелось: знал — что нельзя. Нужны были силы, душевные, чтобы свершить то, ради чего они туда явились: для этого она должна была справиться сама.

Сейчас не легче. Борьба началась, и в ней нет места слабым. Пусть мучается: пусть! Или — он примет правильное решение, или же… Дан не станет осуждать его, но дальше они пойдут разными путями.

Милан поднял голову.

— Можно мне подумать? — тихо спросил он.

Дан покачал головой:

— Времени в обрез. Если ты не дашь ответ немедленно, они не успеют с ним связаться до своего суда.

— Да, да, — и снова Милан надолго замолчал.

Дан ждал. Они сидели, не замечая никого, пока зал совершенно не опустел.

Наконец, Милан поднял голову. Дан весь напрягся, впился в него взглядом. Они понимали друг друга без слов: «Ну?» — читал Милан в глазах Дана.

— Передай Ги: я рад, что у меня будет руководитель. Пусть только поскорей свяжутся с Дзином: материал, который может оказаться у него, очень нужен мне… — он запнулся, — нам.

— Я передам это немедленно. Пошли завтракать.

— Извини: я хочу вернуться домой — позавтракать вместе с Ритой.

— Хорошо. До вечера! Жду тебя: поговорим.