Данэя

Пора было расходиться. Дан с Эей и трое актеров направились к выходу.

— Когда можно будет снова встретиться? — спросил Дана Поль. — Я очень хочу услышать о самом Лале.

— Хоть сейчас, если предпочтешь поехать к нам — говорить, а не домой — спать. — Предложение Дана было совершенно неожиданным, но Поль не удивился: все поведение этой пары людей было необычным.

— Не злоупотреблю ли я вашей любезностью? — на всякий случай спросил он.

— Ни в коем случае! Мы с тобой Эе не помешаем: уйдем на террасу.

— Незачем! Мне совсем не хочется спать: я слишком долго не была на Земле, чтобы отказывать себе в возможности поговорить. Может быть, и вы с нами? — обратилась она к Лейли и Рите.

— Да: с удовольствием! — ответила Рита: плюс ко всему еще посещение их жилья!

— К огромному сожалению, я не могу, — немного грустно ответила Лейли; ей так хотелось еще побыть с ними, но знала: Лал ждет ее сигнала.

— Жаль! Я всегда рада тебя видеть и говорить, — и Эя протянула ей свою пластинку.

— Спасибо! Она мне очень скоро понадобится.

Вопрос застыл в глазах Эи, но Лейли, попрощавшись, наклонив голову, быстро вышла. Их разговор, теперь уже обязательный — впереди, но сейчас она еще не готова к нему. К тому же, она действительно спешила: нельзя заставлять его ждать так долго.

Выйдя на аллею, она едва взялась за свой радиобраслет, чтобы послать ему вызов, как вдруг услышала негромкое:

— Лейли! — юноша поднялся с земли и шагнул из-под деревьев на освещенную дорожку.

— Ты здесь, мальчик?

— Да.

— Ждешь?

— Жду, — он коснулся ее руки.

— Давно? У тебя руки холодные — ты замерз.

— Ну что ты!

— Ты же можешь простудиться: земля, должно быть, сырая.

— Разве с человеком может что-нибудь плохое случиться здесь, на Земле?

— Глупый мальчик! — она поправила ему волосы.

— Я ждал тебя.

— Я знаю.

Блок был велик. Рита с любопытством рассматривала предметы украшения — изделия хозяев.

— Я только посмотрю Дочку — и сразу вернусь к вам, — сказал Дан.

— Можно и мне с тобой? — осмелилась спросить его Рита.

— Пожалуйста, — только тихонько.

— А мне? — спросил и Поль.

— Конечно.

В комнате девочки горел ночничок. Дэя лежала, раскинувшись, одеяло было сбито. Дан осторожно укрыл ее, — Дочь не просыпалась. Одну минуту постояли, глядя на нее, слушая ее ровное дыхание. Потом вышли на цыпочках.

Робот привез им на террасу кофе, крепкий — чтобы не хотелось спать. Дан стал говорить.

О том, как впервые встретился с Лалом. О долгой дружбе с ним. О замечательных способностях Лала, его всеобъемлющих знаниях, широте его интересов. О его нечеловеческом терпении — многолетнем молчании о страшном своем открытии.

Актеры слушали, не задавая вопросов. В рассказе Дана рисовалась фигура замечательная, героическая. Хотелось верить всему, что открыл этот безвременно ушедший человек.

…Трудно было бороться с обаянием этого образа, воспринимать оставленные им идеи попрежнему с иронией. Что-то мешало — уже — не верить тому, что говорит о Лале Дан. Трудно забыть, как он осторожно касался спящей дочери и заботливо укрывал одеялом, как смотрел на нее: выражение его глаз в полумраке спальни девочки поразили Риту более всего. Его невозможно было забыть — и потому так трудно не верить тому, что он говорит. Даже если, действительно, он, как и его покойный друг, заблуждается.

Даже если…? Она усмехнулась про себя: подумала так, будто уже больше была уверена в их правоте, а не своей, Милана и профессора Йорга.

Продолжая говорить, Дан почти машинально сорвал цветок, бархотку, и, помяв пальцами, поднес к лицу, втянул ноздрями запах его. И Рите почему-то тоже остро захотелось почувствовать горько-пряный аромат этого цветка — и неожиданно для себя она протянула к Дану ладонь, а он, как будто сразу поняв ее, отдал ей его.

И почти сразу заговорил о еще одной стороне натуры своего друга: о Лале — писателе и тонком ценителе прекрасного. О том, как не дал перед гибелью своей тронуть гипсовый грот. И о скрипке. Он принес ее и, приложив к плечу, заиграл «Балладу» Порумбеску.

Небо начало чуть светлеть, звезды гаснуть.

— Скоро рассвет. Нам давно пора уходить. И так — мы заставили вас провести ночь без сна, — сказал Поль, поднимаясь.

— Э! Сколько их было, бессонных ночей. Ничего — они не пропали даром. И эта — тоже. Торопись, дорогой, со своей постановкой: она очень нужна. Пусть скорей будет рассвет — тот, настоящий. О котором мечтал наш Лал. Не стесняйся, если потребуется наша помощь: ты ведь поможешь нам «Брандом». Думаю, что ты сумел понять многое.

— Пока не до конца — но хочу понять. До свидания! Спокойного остатка ночи.

— До свидания, Поль. До свидания, девочка, — ласково кивнул Дан Рите.

…- Да, Мама: эта ночь не пропала даром! — уверенно повторил он, когда дверь закрылась за ними.

49

Эта ночь не пропала даром не только на Земле — и далеко от нее, более чем в десяти миллиардах километров. Хотя в это время сторона Минервы, где находилась космическая станция, была обращена к Солнцу, свет его здесь был почти в пять тысяч раз слабей, чем на Земле. Темный день, обычный там.

Но в палате госпиталя, где лежал Ли, светло и шумно. Вокруг кровати расселись друзья, только что прилетевшие на Минерву. Ли уже шел на поправку: врачи достаточно потрудились над ним.

— Починили уже, — сразу же отрапортовал он. — Состою на двадцать пять процентов из чужого мяса, костей и органов. А кожи чужой — семьдесят процентов.

— Заштопан качественно! — заметил гигант Ги, бывший аспирант Ли и его напарник по многим спасательным операциям. — Но все же, без меня, тебя пускать не следует. Факт! Хотя я думаю, летать ты будешь, раз материала на тебя не пожалели.

— Не пожалели! Материал первоклассный: самых качественных доноров, наверняка, специально зарезали.

— Неужели жалеть для такого суперасса, как ты?

— Сынок, ты, может быть, смотрел бы на это с чуть меньшим юмором, если б узнал, что сам имел когда-то более чем достаточно шансов оказаться в числе тех, кого ради тебя спокойненько прикончили.

— Что-о? У тебя — не хандра? Неужели сказали, что спасательной службе ты можешь сделать ручкой?

— Нет еще. Будет ясно, когда совсем выздоровею.