Даниил Кайгородов

Даниил обстоятельно рассказал о своей жизни в Германии.

— Вот бы немецкую ученость да нашу смекалку — скорее бы дело с заводами и рудниками пошло. У Мейера был? — заметив сумрачное лицо штейгера, Сысоич поднялся из-за конторки и подошел к юноше.

— Им, немцам, нелюбы русские-то грамотеи. Не по нутру. Сам должен понимать.

От Сысоича Кайгородов вышел повеселевшим.

«Нашлась хоть добрая душа здесь, в конторе, — подумал он. — И впрямь, что мне Мейер. Уеду в тайгу, буду искать руду».

Даниила потянуло на Шуйду.

«Может, из ребят кого-нибудь встречу. Может, с Ахмедом в тайге увижусь, — шагая по улице, думал он и, подойдя к дому Серафимы, в раздумье взялся за козырек фуражки. — Заглянуть разве? Зайду», — решил он и постучал в дверь.

— Данилушка! — Серафима с сияющим лицом встретила Кайгородова. — Наконец-то я тебя дождалась, — и провела гостя в комнату. Даниил огляделся. Все было знакомо. Большое овальное зеркало, старинный комод, стулья, стоявшие чинно возле стен, полукруглый стол. Портрет Мясникова в дорогой раме. Задержав на нем взгляд, Кайгородов с улыбкой произнес:

— Не забываете благодетеля.

— Висит, мне не мешает, — небрежно ответила Серафима и подумала: «Надо было убрать».

Ей показалось, что Даниил нарочно кольнул ее Мясниковым.

— Давно приехал? — стараясь замять неприятный разговор, спросила она.

— Вчера. А вы, Серафима Степановна, еще пригляднее стали.

Хозяйка довольно улыбнулась.

— Стареть начала я, Данилушка, — оглядывая мимоходом в зеркале свою статную фигуру, ответила она кокетливо и стала собирать на стол.

— Напрасно вы хлопочете, Серафима Степановна, обедать я буду у дяди. Слово Марфе дал, — заметил гость.

— Ничего, подождут. Садись за стол.

Наполнив стаканчики, она подняла один из них.

— Со свиданием.

Чокнувшись с хозяйкой, Даниил выпил. Серафима подвинула ему холодную телятину. После третьего стаканчика Даниил поднялся из-за стола.

— Домой пора.

— Никуда ты не пойдешь, — решительно заявила Серафима и, подойдя к дверям, повернула ключ и спрятала его за лиф. — Садись, — сказала она властно.

— Серафима Степановна, — Даниил опустил слегка охмелевшую голову на грудь.

— Что, Данилушка?

— Домой мне надо. Зачем закрыла дверь?

Серафима порывисто подошла к юноше, прижала к себе его голову и стала страстно его целовать. Казалось, в ней трепетала каждая жилка. Ее горячее дыхание пьянило Даниила, но он мягким, движением отстранил женщину.

— Серафима Степановна, гостем я буду завсегда, но твоим полюбовником никогда! — и, повернувшись, вышел через черный выход.

Домой Даниил вернулся пасмурный. На расспросы Марфы, обеспокоенной его видом, сослался на головную боль и, раздевшись, улегся в постель.

ГЛАВА 21

Утром Даниил долго плескался холодной водой из пузатого рукомойника, висевшего у крыльца, и освещенный вошел в избу. Марфа хлопотала возле печки. Неофит ушел уже на работу.

— Что, все еще голова болит? — участливо спросила она племянника, подавая полотенце.

— Садись за стол, выпей с похмелья стаканчик медоухи, может, пройдет. Где вчера был?

— У Серафимы, — неохотно ответил Даниил и опустил глаза.

Марфа сердито задвигала ухватом.

— Вот трафа, — проворчала она. Было непонятно, относилась ругань к Серафиме или к корчаге, которую Марфа с трудом вытаскивала из печи. Собрав на стол, старая женщина уселась рядом с Даниилом и, положив руку на его плечо, сказала проникновенно:

— Не ходи ты, ради бога к ней. Заманит она тебя, как русалка в омут, не выберешься, погибнешь.

Вздохнув, Марфа затеребила бахрому скатерти.

— Говорю, как сыну. Оставь ее, змею подколодную. Один ведь ты у нас. — Голос Марфы дрогнул, губы задрожали и, смахнув рукавом слезу, она продолжала уже спокойнее:

— Неофит всю ночь не спал. Ворочался, жалко ведь тебя. Старик так и подумал, что ты к этой беспутной зашел. Завлекёт она тебя, опутает.

Даниил сидел за столом, подперев рукой голову. На душе было нехорошо.

— Не пойду я больше к ней, — Даниил прихлопнул рукой по столу.

— Ну вот, — обрадованная Марфа подвинула ему ватрушки, — ешь, пока горячие. На рудниках-то не знаю, кто тебя покормит. Разве Усольцевы? Ты погляди у них девку. Хоть и двоеданка [5] , а народ ее хвалит. Умница, хозяйственная такая, и родители живут, слава богу, неплохо. Смотри не прогадай. Ведь пора тебе и жениться. Пора и свое гнездо свить, — наставительно заметила Марфа. — Налить еще чайку? — видя, что племянник поднимается из-за стола, спросила она.

Даниил отказался.

5

Двоеданы — местное название старообрядцев.

— Постой-ка, что я тебе скажу. Садись, торопиться тебе некуда. — Марфа опасливо посмотрела на окна. — Бают, Пугач какой-то появился на Яике. От заводских слыхала. — Понизив голос, Марфа продолжала: — Называет себя ампиратором; народу с ним тьма-тьмущая. Казаки да башкиры толпой стекаются к нему. Да и наши заводские того и гляди переметнутся к Пугачу. Ванька Кузнецов, крепостной Твердышевых, их мутит. Еще слышала, в Белорецке поймали степного человека, пытали, зачем явился, умолчал. — Голос Марфы перешел на шепот: — Говорят, башкирский атаман правой рукой у Пугача, Салаватко какой-то и с ним Ахмед с Шуйды объявился.

Даниил обрадовался.

— Ахмед с Шуйды? Ты правду говоришь, тетя?

— За что купила, за то и продаю, — Марфа обидчиво поджала губы. Помолчав, женщина продолжала: — Слышала от добрых людей. Теперь этот Ахмед тысяцким у Пугача. Того и гляди как бы на Юрюзань не нагрянул. Наш-то управитель солдат затребовал. Разбойника Гурьяна, что Сысоич с рудников выгнал, да варнака. Сеньку, Мясниковского служку, к себе приблизил. Без них даже до ветру не ходит. Боится мужиков.

Даниил задумался. Еще когда он переезжал Волгу, то слышал, что какой-то самозванец-казак Емельян Пугачев объявил себя императором. Кайгородов большого значения слухам не придал. И вот теперь, слушая Марфу, он вспомнил свою встречу с Ахмедом и его подругой Фатимой. Встревожило появление Гурьяна на заводе. Бывший каторжник, о котором он не слышал несколько лет, стал теперь приближенным Мейера.