Даниил Кайгородов
Шрифт:
— Итак, начнем евхаристию [4] , — принимая елейницу из рук Фролки, произносил он торжественно.
— Ты не забыл, дурья голова, припев?
— Никак нет-с, — угодливо отвечал малый.
Хозяин начинал:
Монахи святые, Все жиром залитые, Настойки пьют густые.Фролка подхватывал:
Опьянительно, опьянительно, Опья-ни-тель-но…Выпив,
4
Евхаристия — таинство причащения.
— Изыми, — изрекал он.
Когда, себе радея, Я выпью Ерофея, Читаю от Матфея.Набрав в легкие воздуха, Фролка выводил:
Вразумительно, вразумительно, Вразу-ми-тельно…— Третью! — командовал хозяин.
И сам-то наш владыка Подчас не вяжет лыка, Напьюсь я, горемыка…Фролка с увлечением заканчивал:
Положительно, положительно, Поло-жи-тель-но…Елейница ставилась на место. Вдрызг пьяный Дурасов ложился на диван, Фролка стягивал обувь со своего господина и на цыпочках выходил из комнаты.
На утро Петр Сергеевич уже бодро входил, в комнату жены.
— Вот что, Груня, — стараясь говорить как можно мягче, обращался он к ней. — Завтра я уезжаю на заводы. Надо же мне посмотреть, что там делается.
Аграфена Ивановна вздыхала.
— Что ж, съезди, посмотри. Хозяйский глаз нужен везде. Только долго там не живи. К осени домой возвращайся. Скучно мне без тебя. Сысоича-то возьмешь? — спрашивала она озабоченно.
— Придется взять. В заводском деле, как ты знаешь, я новичок, а Сысоич пуд соли съел на этом.
Сысоич, о котором шла речь, был когда-то правой рукой покойного Мясникова. Старый приказчик до тонкости знал все заводское хозяйство. После смерти Мясникова он остался у Аграфены Ивановны и пользовался ее неограниченным доверием. Вот и сейчас, узнав, что муж едет на заводы, она долго совещалась с Сысоичем и на прощанье сказала:
— Поглядывай за моим-то. Как бы не закуролесил.
— Ходу не дам. Споткнется, поправлю, поставлю опять на место, будь спокойна, — промолвил старик.
— На тебя вся надежда, Сысоич. Дай бог тебе здоровья. Поезжай.
В Юрюзань приехали ночью. В доме Мейера засуетились. Гостю отвели лучшие комнаты. Сысоича поместили во флигеле, где жил приказчик. Весть о приезде нового хозяина быстро облетела заводской поселок.
Утром возле управительского дома собралась большая толпа. В ней были и баты из соседних деревень, приехавшие на завод с углем. Стояли они обособленно, перебрасываясь короткими фразами.
Барин еще спал. В открытом окне, положив лапы на подоконник, лежал дурасовский сеттер Игрек, равнодушно смотревший на толпу.
— Ребята, гли-кось, хозяин в окне, — раздался чей-то молодой насмешливый голос.
— Где? Где? Да ведь это собака, — разочарованно произнес второй парень.
— А какая разница? Лаяться, поди, оба умеют.
— Будет вам бухтеть, зубомои! — прикрикнул на ребят какой-то
старик в кожаном фартуке, видимо, кузнец. — Вот услышит уставщик, волком взвоете.Толпа прибывала. Пришли, закончив работу, коробщики, чугунщики и шуровщики. Явились и кричники.
Сысоич с самого раннего утра был в заводской конторе. Перебегая от стола к столу, он совал свой длинный с прожилками нос в канцелярские бумаги. Мейер вызвал к себе уставщика и дал строгий наказ — убрать мусор с заводского двора, начистить все до блеска и выдать рабочим новые рукавицы и фартуки. Густаву Адольфовичу новый хозяин особенно пришелся по душе после того, как Дурасов галантно раскланялся с его супругой и, пристукнув молодцевато каблуками, поцеловал ей руку.
— О! Это господин, — приподняв указательный палец, Мейер с важным видом покружил им в воздухе, — Он имеет великолепный сеттер. О! Это хозяин.
Фролка чистил сапоги, ожесточенно работая щетками.
— Послушай, — Мейер дотронулся до плеча слуги. — Что по утрам кушает твой хозяин, кофе он любит?
Фролка поставил сапоги в угол, посмотрел на них критическим взглядом и, видимо, довольный своей работой, хмыкнул:
— Что кушает твой хозяин? — повторил Мейер.
— А когда как придется, — бойко ответил Фролка. — Пьет кофе, когда чай, а с похмелья стакан водки и будь здоров.
Густав Адольфович вернулся к жене.
— Приготовь кофе и чай, не забудь закуски и бутылку шнапса, — распорядился он.
Завтрак прошел оживленно, Петр Сергеевич после двух-трех рюмок, не стесняясь хозяйки, принялся рассказывать сальные анекдоты. Густав Адольфович в угоду гостю похохатывал.
— Когда вы будете осматривать завод? — пользуясь временной передышкой, осторожно спросил он гостя.
— Успею, — Дурасов махнул небрежно рукой и, подойдя к окну, полюбопытствовал: — А что это народ собрался?
— Ждут вашего выхода, — ответил с усмешкой Мейер.
— Что я, архиерей, что ли? Что им от меня нужно?
Густав Адольфович пожал плечами.
— Скажите им, — Дурасов кивнул головой на площадь, — что разговаривать с ними я не намерен. Пошлите за Сысоичем, — распорядился он.
Старик явился скоро.
— Чем могу служить?
— Выйди к рабочим, поговори с ними, если будут жалобы, пускай подают в письменной форме в контору.
Мейер с довольным видом потер руки.
— Петр Сергеевич, порядок ломать не надо. Не нами он установлен, не нам его и отменять, — заметил Сысоич.
Дурасов поморщился. Но, вспомнив, какое влияние имеет Сысоич на Аграфену Ивановну, которой он в душе побаивался, спросил неохотно:
— О чем я буду говорить? Ведь они меня не поймут. К тому же я не подготовил речь. Хорошо, скажи им, что хозяин сейчас занят и будет разговаривать только после молебна, — решил он.
Сысоич вышел на крыльцо управительского дома.
— Православные! — махнул он картузом. И когда гул в толпе стих, Сысоич продолжал: — Наш хозяин хотел бы сначала помолиться о спасении ваших душ, а потом поговорить о нуждах.
— Спасала коза капусту, одни только кочерыжки остались, — звонко выкрикнул кто-то, — а нам не кочерыжки, а хлеб нужон.
Сысоич пошарил острыми глазами по толпе, разыскивая смельчака. Лица людей были хмуры. В их молчании старый доверенный уловил скрытую неприязнь.
— Насчет хлеба, мужики, не тужите. Будет.
— Не сули в год, давай поскорее в рот!
— Дома нечего лопать, — послышались голоса.
Толпа подвинулась ближе к крыльцу.
«Как бы не сгребли», — подумал с опаской Сысоич и юркнул за дверь. Пошумев, отдельные группы работных людей направились к церкви.