Даниил Кайгородов

— Не ошиблись мы с Иваном Степановичем, посылая тебя на рудники, — говорил он Кайгородову. — Видать, робил ты не за страх, а на совесть. Непременно отпишу о тебе царю-батюшке. Што просить в челобитной?

— Ничего мне не надо, ни чинов, ни почестей, — опустив слегка голову, ответил Даниил. — Хочу только одного: ехать на ратное дело. Хочу сам себе добыть свободу. А когда придет она, желанная, вернусь на рудники.

Туманов пристально посмотрел на штейгера.

— Что ж, чинить препятствий не буду. Кого советуешь оставить заместо себя?

— Думаю, Ефим Глазырин управится.

— Не супорствую, мужик рудное дело знает. Вот только надо спросить народ. Покличь-ко рудокопов.

Повеселевший Даниил поспешно вышел из избы.

Оставшись один, Григорий задумался.

— Застрял наш полковник Грязнов под Челябой. Пошлю на подмогу работных людей. Скорее управится.

К вечеру заезжая была битком набита рудокопами. От махорочного дыма дышать стало трудно. Потрескивала лучина, бросая бурые отблески на лица собравшихся.

Туманов поднялся из-за стола и слегка пристукнул кулаком. Наступила тишина.

— Приехал я к вам, люди работные, с низким поклоном от самово царя-батюшки. Велел он покликать народ и повсюду бить смертным боем ворогов. Сулит в награду вольную, чтоб владели вы лесами, водами и пашней. Сказывал он, што управлять заводами и камнем станут люди бескорыстные, к народному добру прилежные. Любо ли вам царское веление?

— Любо!

Среди рудокопов началось движение. Казалось, стены обширной избы не вместят мощный гул людских голосов.

Туманов властно поднял руку. Шум постепенно начал затихать.

— Вижу, с большой охотою идете вы на святое дело. Только многим придется остаться здесь, на камне робить неустанно, штоб каждой колышкой бить по врагу. На Челябу пойдет лишь небольшой отряд. Он как снежный ком будет обрастать по пути с Каменного пояса. Поднимется Сатка и Златоуст. Придут на подмогу миясские казаки, станут грудью вместе с вами приписные мужики, устоит ли воевода против силы такой?

— Даст тягу! — с азартом выкрикнул Артем.

— Догоните ли? — улыбнулся в усы Григорий.

— Догоним, — поддержал своего друга Варфоломей.

— Старшим ратником будет у вас Кайгородов, — раздался спокойный голос Туманова. — Глянется ли он вам?

— Што спрашивать? Сызмальства его знаем. Здесь ведь он робил. Давай, Данило, веди на крепость.

— Кого здесь за главного оставим? — Туманов обвел глазами рудокопов.

— Ефима Глазырина!

— Что ж, Ефим — мужик подходящий. Головой и мозолями камень изучил.

Туманов возвысил голос:

— Братушки, неполадок на рудниках еще много. Управитесь ли?

— Управимся! — послышались дружные голоса рудокопов.

— Ладно, так, стало быть, и решили, — произнес довольным тоном Григорий.

Ехать под Челябу вызвались и старые друзья Кайгородова.

— Вместе руду добывали, на поиски ходили, вместе и дворян будем бить, — заявили они Даниилу.

Сборы были недолги. Дня через два после схода небольшой отряд рудокопов оказался уже в Сатке.

К своей радости, Кайгородов встретил там Никиту Грохотова, который с первушанами вез из Воскресенского завода пушки и ядра к Грязнову.

— Вот видишь, где встретиться пришлось, — оглядывая тяжелые снаряды, заговорил неторопливо Никита. — Руду возил на заводы, теперь гостинца супостатам повезу, — ухмыльнулся он в бороду.

— А ты, Никита, в наш отряд вступай, — предложил Даниил.

— Может, и придется. Под Челябой будет видно, — уклончиво ответил Грохотов.

— Туманов здесь не был?

— Вчерась проезжал. Наказывал дождаться вас и ехать вместе.

Завязав свой опасный груз, Никита спросил в свою очередь:

— Когда тронемся?

— Отдохнут ребята и в путь.

Осмотрев еще раз погруженные в сани пушки и ядра, Даниил направился к отрядникам. Там уже шла смена лошадей. Кайгородов выбрал себе из управительской конюшни саврасого меринка, накинул на коня седло.

Вечер застал отряд и обозников в междугорье.

Бездорожье так всех вымотало, что пришлось останавливаться здесь на ночлег. Подвязав оглобли повыше и сложив упряжь на возы, обозники развели костер.

Ели замороженные пельмени. После сытного ужина люди повеселели. Возле костров начали оживленный разговор.

— Вот так и живем: когда хлеб жуем, а когда и мякину. Ладно в этот год сестра из Юрюзани муки привезли, а то бы зубы на полку, — говорил Никита Кайгородову, прополаскивая котелок.

— Муж-то у ней был барочник, утоп, осталась вдовой. В Юрюзани жить-то побоялась, приехала ко мне, — продолжал Никита.

— Зовут ее Серафимой? — стараясь сохранить равнодушный вид, спросил Даниил.

— Ага. А ты как ее знаешь? — полюбопытствовал Никита.

— Я жил у них в работниках.

— А-а, — протянул неопределенно Грохотов и, запрятав котелок в мешок, вздохнул. — Наказ дала мне Серафима, а выполнить не пришлось.

— Почему так?

— Видишь ли, какое тут дело. Как приехала она к нам в Первуху, вижу, сама не своя. Плачет, убивается. Мы было с бабой дознаваться стали, о чем горюет. «Тошно, — грит, — жить мне на свете. Ноет сердечушко, а по ком — одна ведаю». Пытаем, может, к знахарке сходить, отведет присуху. Улыбнется сквозь слезы и молвит: «Нет, не поможет мне зелье. Лучше передай, — грит, — братец попу, когда будешь в Сатке, вот эту бумажку да несколько семишников». — Никита полез за пазуху, вытащил бумажку и передал ее Даниилу. — Сам-то я неграмотный, што написано, не знаю. А тут закрутился в Сатке и забыл сходить в церковь. Сама-то она раскольница, а зачем гнала к попу, не знаю.

Кайгородов бережно развернул листок бумаги и прочел: «Помолиться за здравие раба божьего Даниила».

Опустив голову, Даниил долго сидел молча. Затем передал бумажку Никите и поднялся от костра.

— Храни пока у себя, — произнес он в волнении, — я пойду проверю посты.

Зимний вечер медленно угасал. На междугорье легли тени. Даниил прислонился к лиственнице и долго смотрел, как одна за другой загорались звезды. Вздохнул и, как бы сбрасывая с себя тяжесть, бодро зашагал по дороге.